Адреналин пульсировал у меня в венах, в кожу словно вонзился миллион иголок. У меня перехватило дыхание от собственной дерзости и страха быть пойманной на месте преступления. Я запустила пальцы в лифчик и вытащила оттуда пакетик. Прямо передо мной пихались мальчишки, и один из них наступил мне на ногу. Я немного знала этого парня. Джонни Мейджорс. Он был не крутым, но забавным, и его любили. Я улыбнулась, зажав в кулаке пакетик.

— Ничего, — одними губами произнесла я, так как музыка все равно заглушала все разговоры.

Джонни Мейджорс улыбнулся в ответ, он даже не взглянул в мою сторону за все пять лет, что я проучилась в этой школе, а тут он пригляделся к изгибам моей фигуры, и краска залила мне щеки. Он увидел во мне нечто такое, чего не было раньше, нечто манящее и опасное. На какой-то краткий миг он было хотел присесть рядом со мной. Я представила, как мы болтаем, голова закружилась от этого нового ощущения. Я вообразила, как он целует меня, запуская руку мне под одежду, и я кидаю маленький пакетик вместе с его взрывоопасным содержимым за стулья, где его потом находит уборщик, вскрикнув от шока.

Но тут мои глаза скользят с его смеющегося лица через весь зал к тому месту, где стоит Софи. Брови у нее уползли наверх, и она отчаянно жестикулирует мне. Глянув себе под ноги, я увидела, как удаляются от меня кеды Джонни. Я разжала кулак и посмотрела на пакетик, на безобидный порошок внутри него. Я вспомнила, как на меня повлиял экстази на вечеринке у Сэма: я почувствовала легкость, раскованность, радость. Что плохого произойдет, если Мария испытает то же самое? Глубоко-глубоко в душе я знала ответ на этот вопрос, но я душила его, как могла. Я заставила умолкнуть ту часть меня, которая прекрасно понимала: мы делаем это не ради того, чтобы Мария получила удовольствие, мы хотим ее унизить, мы надеемся, что она выставит себя полной идиоткой. И тогда мы войдем в историю школы как те, кто посмел зайти дальше всех остальных. Это не какие-нибудь глупые розыгрыши, трусики на флагштоке. Мы заставим всех ахнуть, когда Мария, не ведая истинной причины, выйдет вся такая раскованная, полная радости и любви. Мы хотели посмотреть, что произойдет, и это наше желание было сильней, чем тревога за собственную безопасность или безнравственность нашего поступка.

Я еще раз глянула на Софи, которая не отрывала от меня взгляда, все было понятно и без слов. У меня появилось чувство подвешенности, словно я балансирую на краю обрыва, и тут я стала падать все дальше вниз: я открыла пакетик, ссыпала порошок в стакан с колой, судорожно размешала коктейль соломинкой, желая, чтобы порошок растворился побыстрей. Я стреляла глазами по залу, но никто не обращал на меня внимания, а даже если кто-нибудь и посмотрел бы — я всего лишь размешивала напиток в своем стакане. Если слишком не присматриваться, то ни за что не увидишь, как трясутся мои руки. Я еще раз взглянула в стакан — ничего не заметно, он выглядел в точности, как раньше. До меня дошло, что я еще не пала окончательно. Я могу отнести это пойло в туалет и вылить его. Рука уже потянулась к стакану, но тут я посмотрела на Софи и увидела, что она сияет от счастья и показывает мне большой палец. Не давая себе шанса передумать, я с усилием поднялась на ноги и пошла к Марии, которая все еще стояла тумбой около танцпола.

— Это не ты должна была уйти и освободить место, а я, — сказала я. В душе у меня трубили фанфары.

Она посмотрела на меня неуверенно.

— Эстер будет тебя там ждать, когда вернется, а я пойду дальше. — Я махнула рукой в противоположный конец зала, откуда за нами наблюдала ликующая Софи. — Обещаю больше тебя не беспокоить.

Мария окинула меня недоверчивым взглядом и побрела обратно к стульям. Пока я шла к Софи, я оглянулась и увидела, как Мария нервно теребит свой кулончик-сердечко. Она взяла стакан и стала пить из него через соломинку.

Я вспоминаю все это двенадцать часов спустя, сидя на полу в спальне. Тогда я видела Марию в последний раз. Подмешав в ее стакан порошок, я поспешила доложить об этом Софи. Она была в восторге и принялась суетиться вокруг меня. Я не особо хотела принимать экстази, мне было достаточно эмоционального подъема, который я испытывала после содеянного, но Софи убедила меня в обратном. Она тоже приняла таблетку, и как только та начала действовать, повела меня на танцпол. Второй раз в жизни мне было безгранично легко, мое тело двигалось под музыку совершенно свободно. Последующие два часа мои мысли занимали лишь музыка и физическое, прямо-таки животное удовольствие от слияния с ней. Танцпол заполнялся (подозреваю, не мы одни кое-что пронесли под носом у мистера Дженкинса), и через какое-то время я потеряла всех: Сэма, Мэтта и Софи. Парни, которые раньше не замечали меня, теперь пялились, не отрываясь. У меня было чувство, что я сбросила кожу и, оставив позади себя прежнюю, оказалась там, где никто никогда не бывает.

Наконец нарисовалась Софи, ходившая в бар за водой.

— Где ты была? — спросила я ее.

— Да тут. — Она загадочно улыбнулась, больше себе самой, чем мне.

У меня внутри все сжалось. Она была с Сэмом, и они высмеивали меня, а идеальное тело Софи излучало призывный жар? Или с Мэттом? Конечно же, весь охваченный желанием обладать ею, он и думать забыл о том, как пытался отговорить меня от участия в злой проделке Софи.

— А где же Мария? — спросила я. — Она должна была уже начать выступление.

Увлекшись моментом, я на время забыла, ради чего все это затевалось. Конечно, Мария не была настоящей целью моих действий, мне важны были наши отношения с Софи и то, какую пользу я могла извлечь из этого поступка, на какой уровень могла подняться благодаря ему.

Софи снова неопределенно улыбнулась.

— Что такого смешного? — поинтересовалась я. — Я думала, ты хочешь увидеть, как она потеряет голову. Разве дело было не в этом?

Софи пожала плечами и посмотрела вокруг, но Марии нигде не было. Я видела, как Эстер идет к нам через весь зал. Внутри у меня екнуло, когда я поняла, что она направляется ко мне.

Эстер не стала тратить времени на предисловия.

— Луиза, ты не видела Марию? — спросила она.

— Да нет, давно уже не видела. А что?

Полагаю, в этот момент я должна была понять, что надвигается, или во мне должно было шевельнуться какое-никакое предчувствие, но меня еще качало на волнах эйфории от новых ощущений этого вечера.

— Она сказала, что вы с ней общались. Что ты ей говорила?

— Я не уверена, что это тебя касается. — Мне стало неуютно при мысли о том, что Мария могла ей рассказать.

— Я думаю, она куда-то ушла. Сто лет назад она сказала, что чувствует себя неважно, направилась к туалету, но я не могу ее нигде разыскать.

Возможно, в этот момент зернышко сомнения начало прорастать во мне.

— Может, она разговаривает с кем-то на улице или в каком-нибудь классе?

— С кем, например? — желчно поинтересовалась Эстер. — Ты и твои чудесные подружки постарались, чтобы никому в здравом уме в голову не пришло приближаться к ней. Я была лучшего мнения о твоих вкусах, Луиза. Единственный, с кем она могла пойти, это ее брат, но я и его найти не могу.

Я испытала неимоверное облегчение, смешанное с разочарованием: мы не станем свидетелями саморазоблачения Марии на танцполе, как рассчитывали.

— Очевидно, они оба пошли домой. Ты же сказала, что ей нездоровилось.

— Она предупредила бы меня о своем уходе. Она не оставила бы меня одну.

— Ты так уверена, Эстер? Ты вообще хорошо ее знаешь?

Я видела по ее реакции, что мой яд попал в цель.

— Знаешь что, Луиза? Забудь об этом. Тебе, судя по всему, наплевать, или ты не хочешь помочь. Ради тебя самой я надеюсь, что ничего с ней не случилось. Я позвоню матери, чтобы она меня забрала, так что если встретишь Марию, скажи ей, что я уехала домой.

Потом все слилось воедино: танцы, смех, разговоры, и я не успела опомниться, как пробило полночь. Вмиг карета Золушки превратилась в тыкву — музыка смолкла, зажегся яркий свет; мы оказались снова в нашем школьном зале, а вокруг только бледные и потные выпускники.