— Нет, Джексоны были вторыми. Я умоляла миссис Мэтьюз об этой должности, а после того, то со мной произошло, она готова была дать мне, что угодно. Вот я и получила великолепную возможность отомстить за смерть отца и за страдания своей семьи.

— Вы не могли совершить всё это в одиночку, — сказал я, стараясь говорить тихо и спокойно. — Все три жертвы были крупными мужчинами, убитыми тремя разными способами. Мы знаем, что вам помогал Ларс. Он купил пистолет, и он был в «Бреслине».

На мгновение её лицо смягчилось.

— Да, Ларс был очень милым и полезным. Жаль, что его тоже пришлось убить.

— Но ведь его ударили ножом в тюремной камере? — вскинул я брови.

Женщина мило улыбнулась.

— Никто никогда не задает вопросов уборщице. Люди, которым было поручено защищать его, даже не обратили на меня внимания.

Они действительно подозревали одного из своих. Да и, если честно, их мало заботила смерть анархиста, виновного в страданиях кучи людей.

— Вы — одинокая женщина, — покачал я головой. — Никогда не поверю, что у вас хватило сил — и знаний — убить троих взрослых мужчин без посторонней помощи.

— Разве я сказала, что у меня не было помощников? — раздражённо произнесла она. — Я лишь сказала, что убила этих людей лично.

— Вот как…, - задумчиво произнёс я, подталкивая её к продолжению.

— Именно! Я начала с шантажа, и он сработал даже лучше, чем я ожидала. — На мгновение в её глазах промелькнуло удивление. — Они были в ужасе, когда я послала свое первое требование — не только потому, что я знала о Леруа Сандерсе, но и потому, что я знала о них. Я воспользовалась их старой привычкой использовать музыкальные шифры для передачи сообщений.

— А как вы вообще узнали об этом шифре?

Мэри самодовольно улыбнулась.

— Я просматривала старые бумаги судьи. Я искала доказательства, понимаете? И когда я нашла его старые письма и учебники… Мне дали довольно приличное музыкальное образование, чтобы понять их код.

— Так если это была личная месть, то зачем было привлекать Ларса и анархистов?

— Они были мне нужны, — просто ответила она. — Я присоединилась к их делу, потому что разделяла их общую цель: они хотели улучшить условия труда для таких людей, как я. Но вскоре я обнаружила, что могу найти им лучшее применение. Они предложили мне обучение, необходимое для осуществления моей мести. Они научили меня делать бомбы, пользоваться пистолетом и ножом. — Она кивнула. — Да, даже такая женщина, как я, способна овладеть необходимыми навыками. Все дело в технике и уверенности, а не в силе. А когда мне понадобилась небольшая помощь — главным образом, чтобы меня не узнали, — мне дали Ларса. Все они верили, что я работаю ради ИХ дела, а не ради собственных целей. И это было прекрасно.

— Вы отдавали им часть денег, полученных от шантажа, сказав, что они из миссии «Белая роза», — произнёс я.

— Именно, — самодовольно произнесла он. — Я внесла пожертвования, тем самым убедив их, что я — «истинный единомышленник». И они стали помогать мне, не задавая ни единого вопроса.

Очевидно, эти отношения принесли пользу обеим сторонам.

— Судья Джексон и этот человек, — она ткнула пальцем в Алистера, — вместе с двумя другими виновны и должны понести заслуженно наказание.

Алистер задёргался в путах и замычал.

— Что они сделали? — поинтересовался я. — Вы сказали, что именно из-за них оказались в миссии «Белая роза»…

— Этого бы не произошло, если бы я росла с матерью и отцом. Девушкам с семьями не обязательно приезжать в этот город в поисках работы, когда им исполняется восемнадцать. Они не заканчивают жизнь в миссионерских домах, обучаясь рабскому труду на благо богачей, — сказала она. — Эти люди подбросили улики, которые отправили моего отца в Обернскую тюрьму на всю жизнь. Они разрушили его жизнь! — прошипела она. — А это, в свою очередь, разрушило мою жизнь и жизнь моей матери. После того, как он уехал в Оберн, у нас не было будущего. Никакого!

Она подняла руки и вытянула их вперёд.

— Моя семья была музыкальной. Мама учила меня петь и играть на пианино. Я мечтала о будущем пианистки ещё до того, как рабский труд превратил мои пальцы в жалкие обломки. Этот мир, наполненный капиталистическим злом и жадностью, уничтожает нас всех.

— Вы упомянули, что они подбросили улики…

Мэри склонила голову на бок.

— Держу пари, ваш друг вам этого не говорил, не так ли? Вот как им удалось засадить моего невиновного отца за решётку.

— А что, если они не знали, что улики неверны? Что, если это просто ошибка? — Я осознал, что задаю вопросы не только ради Мэри Сандерс, но ради самого себя.

— Не было никаких ошибок, — холодно ответила она. — Вы забываете: я получила доступ к личному делу судьи Джексона. Я знаю, что они сделали. Вот почему ваш друг умрет с кляпом во рту. Потому что в тот момент у него была возможность что-то сказать, но он предпочел этого не делать.

— Он все еще может очистить имя вашего отца.

Она снова гортанно рассмеялась.

— Слишком поздно. И для моего отца, и для меня, — она пересекла комнату. — Но теперь самое время. — Она взвела курок.

— Помощь будет здесь с минуты на минуту. Не добавляйте к преступлениям, которые вы уже совершили, ещё одно, — взмолился я.

— Не волнуйтесь, — решительно покачала она головой, — живой вы меня не возьмёте. Я отказываюсь разделять судьбу своего отца.

Она подняла пистолет и направила его на меня. Я упал на пол, едва избежав пули, которую она выпустила в мою сторону.

Я поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как она нацелила «браунинг» в сердце Алистера и нажала на спусковой крючок.

— Нет! — закричал я.

Пуля попала прямо в цель. Тело Алистера дернулось от удара и обмякло.

Ничего не соображая, я с трудом поднялся на ноги.

Мэри уже стояла у окна. Она потянулась к щеколде и открыла её.

Я бросился через всю комнату, решив остановить ее. Она заплатит за то, что сделала с Алистером.

Но когда я протянул руку, чтобы схватить её, она заговорила. И ее слова были настолько ошеломляющими, что на долю секунды я замер — и этого как раз хватило, чтобы дать ей уйти.

— Скажите Джонатану, чтобы он позаботился о нашей дочери, — прошептала она.

И не колеблясь ни секунды, она шагнула в открытое окно прямиком в ночь.

ГЛАВА 31

15:30.

Я стащил обмякшее тело Алистера со стула на кровать и разрезал веревки, которыми он был связан. Затем сорвал его галстук, отшвырнув в сторону, потому что мне нужно было остановить кровь.

Однако крови не было… Но ведь я видел, как пуля попала прямо в грудь!

Я нащупал пульс — на удивление, чёткий и ровный. Я похлопал Алистера по лицу: сначала по правой щеке, потом по левой. Он пошевелился и тихо застонал. Он все еще был жив.

— Алистер! — Я ощупал его грудь в поисках раны. — Алистер, ты меня слышишь?

Он с трудом открыл глаза и прохрипел:

— Как же чертовски больно…

— Где? — Я расстегнул его рубашку, чтобы обнажить грудь, но на полпути замер и присвистнул.

Под накрахмаленной белой рубашкой я увидел медную пулю именно там, где она остановилась.

И то, что помешало ей войти в грудь Алистера, было самым красивым тканым шелковым жилетом, который я когда-либо видел. Золотые нити перемежались с ярко-синими и ярко-красными в мерцающем, переливающемся узоре.

Я молча уставился на Алистера.

— Помоги мне сесть, — попросил он. — У меня такое чувство, будто я только что проиграл боксерский поединок с грозой Филадельфии Джеком О'Брайеном.

— Но ты жив, — прошептал я.

Алистер закашлялся и скривился от боли, которое причинило это движение.

— Я жив благодаря Казимежу Жеглену — да святиться имя его! — и восьмистам долларам, которые оказались моим лучшим вложением.

— Жеглену? — это имя показалось мне знакомым.

— Это польский священник, который обнаружил, что может ткать шелк таким образом, чтобы получился бронежилет. Я читал статью о его изобретении в «Бруклин Игл». Он много лет экспериментировал со стальной стружкой и мхом, но ничего не получалось, пока он не научился правильно ткать шелк.