Ветка отметила, что и Трандуил ни разу не произнес ее имя. Фыркнула.

На сей раз почти успели положить себе кушаний и налить по бокалу… и поднялась Галадриэль…

Анариндил со стоном сполз под стол. Пролетел легкий шелест — все попробовали незаметно откусить по кусочку или по глоточку отхлебнуть, чтобы утолить голод и затем с должным почетом внимать речи Леди Золотого Леса, которая, несомненно, могла говорить и в два, и в четыре раза дольше Трандуила.

Галадриэль обвела присутствующих лукавым взором своих лисьих глаз… подняла бокал и выразительно произнесла:

— Выпьем!

Грянули аплодисменты.

Гномы, эльфы и люди от души хлопали в ладоши — и пир начался.

========== Глава 47. Счастья тебе ==========

Конечно, позже Галадриэль сказала целую речь. О гостеприимстве галадрим, о союзе трех народов и общем враге; о том, что уже сделано — и что еще предстоит. Но говорила она только тогда, когда гости насытились и расслабились. И вовсе не настаивала на том, чтобы ее слушали, затаив дыхание. Эта привилегия на таком пиру досталась Балину и Трандуилу, и торжественное молчание быстро сменилось песнями и раговорами.

И Элронд сказал речь. Пробовал постучать ножом по бокалу — но и ему пришлось говорить для тех, кто хотел слушать, а не для всех присутствующих. Все присутствующие уже вовсю отвлекались от битв и тягостей ради хорошего стола и друзей рядом. Элронд был серьезен, а от серьезности все устали.

Во времена великих радостей и великих потерь одни поют, другие прощаются.

Балин совсем потерял силы. В какой-то момент его тихонечко увезли подальше от стола. С ним были Ори и Кили, чье настроение как раз соответствовало предстоящему событию.

Жизнь покидала старого гнома, но он хотел уйти так, чтобы до последней секунды видеть пирующих.

За ним потихоньку пошла Синувирстивиэль — дать новых зелий и помочь продержаться до утра.

Воспользовавшись тем, что кто-то уже встает и уходит, незаметно исчез из-за стола Леголас. Лихолесский принц на миг появился за спиной Трандуила, потрепал по макушке Анариндила, потом сжал плечи Эйтара и Тиллинель, затем мелькнул возле Лантира — сказал нолдо несколько слов.

С Леголасом, глубоко поклонившись Элронду, отправился и Арагорн. Дунадайн и лихолесский принц быстро переоделись, и, забрав Крошку, навьюченную всяким ценным для путешествия скарбом, растворились в темноте. Дорога звала их, каждого — в силу своих причин. Обьединившая человека и эльфа дружба освещала им ночной путь.

Те, кто хотел, говорили тосты, желали счастья, долголетия и детей гномам и эльфам. Торин и Келлис сели ближе, чтобы закрыть пустоту, образовавшуюся на месте Балина, но из-за стола не уходили. Торин подпирал рукой голову, хмурился. Келлис, в богатейшем золотом убранстве, сидела очень прямо и удерживала одно и то же выражение лица, которое, возможно, считала достойным жены узбада. Юная по годам, быстрая и высокая для гномки, сильная физически и вполне привлекательная, Келлис еще не поняла своего места при Торине и не знала, что и как ей можно делать, чего ждать, чего требовать.

Очень спокойно сидели рядом Эйтар и Тиллинель, превыше прочего понимавшие в это время свой долг. Эйтар накрыл рукой руку жены, и, казалось, иногда смотрел куда-то вглубь себя, но чаще — на Тиллинель. Это время за пиршественным столом, вдвоем, было для обоих очень ценным, и они не торопили себя и других.

Ветка случайно бросила взгляд на скальные склоны Мории, возвышающиеся над поляной. И потянула за рукав Трандуила.

Лихолесский король поднял голову — на огромной высоте, в одном из проемов, которые когда-то снабжали Кхазад-Дум воздухом, на каменном балконе виднелась огненная фигура. Балрог сидел в дозволенных ему границах, как мальчишка на подоконнике, и смотрел на пиршество — беззвучно, не нарушая обета. Трандуил чему-то затаенно улыбнулся.

— Он не нападет? — шепотом спросила Ветка.

— Нет. Не мировое господство ему было нужно. А друг. Только как попросить о дружбе, если ты не знаешь, что это такое… разве что взять в плен, показать свою силу, присвоить, мучить. И к Ородруину он хотел по тем же причинам — создать свою копию, чтобы не быть одиноким.

Трандуил встал, отошел от пирующих на небольшой холм, взмахнул рукой — появились светлячки, которые обрисовали его силуэт. И какое-то время спокойно стоял, подняв голову наверх, глядя на лорда Гротмора.

— Зачем ты показался ему?

— Завтра нам надо будет войти в Морию. Занести плиты для саркофага, упокоить Балина в зале Мазарбул, как он и пожелал. Возможно, балрог позволит нам это сделать.

— А если не позволит?..

— Ну… Балин — беспокойная душа. Даже его последние желания… я вот не уверен, что их было всего два, саркофаг в Мории и женитьба Торина, — усмехнулся Трандуил. — Есть запасной вариант, как исполнить его волю касательно погребения. Об этом поговорим в свой срок. Касательно свадьбы — она состоялась.

Мэглин увел Анариндила и уложил мальчика спать. С Лаириэль сегодня была не Тиллинель, а в тайли напросилась сама Леди Золотого Леса. Детей Фили увела Бус…

Постепенно свадебный пир затухал — а небо светлело. Ветка попробовала уловить момент, когда и куда исчезли Тиллинель с Эйтаром, но не смогла. И подумала, что эти двое заслужили хотя бы немного полного уединения.

Когда последние гости разошлись для отдыха, а Торин за руку с Келлис подошли к Балину, Синувирстивиэль твердой рукой целительницы выдернула черный наконечник орочьей стрелы. Тут были Фили и Кили, Ори, Гаин, а еще Гэндальф — все самые близкие, кого любил и ценил Балин, кто выжил в Мории… и перед самым концом взгляд старика горел все тем же ярким огнем жажды жизни и приключений.

— Великая эпоха наугрим завершена, — произнес маг.

Келлис попробовала заглянуть Торину в глаза — но тот глядел, как Балина готовят к погребению, и не ответил на ее взгляд.

***

В полдень следующего дня Восточные врата снова были открыты.

Здесь были наготове и стрелометы и воины в доспехах и с толстыми щитами; траурная процессия, в которой огромные плиты саркофага с высеченными на них знаками готовились нести так же торжественно, как и тело самого Балина.

Через толпу тяжело вооруженных воинов, каждый из которых знал свое место, прошел Трандуил в венке из цветов, без доспехов, в мантии, текущей за ним по древним камням сверкающей рекой. С ним шла также безоружная Галадриэль в ослепительно белом платье, усыпанном по легчайшей ткани драгоценными камнями. На голову она также надела венок из белых цветов. Элронд не смог вынудить себя разоблачиться и безоружным присоединиться к Владыкам; воздержался от участия в переговорах и Гэндальф.

Гномы вереницей двинулись по боковым галереям в зал Мазарбул, назначенный для погребения Балина, понесли все необходимое.

Балрог пришел к гостям — и голос его рокотал кипящей черной злобой, а силуэт овевался дымными и пламенными плащами. И он был зрячим — обе глазницы демона сияли белым светом. Никто не слышал, а кто слышал — тот не понял, о чем Трандуил и Галадриэль говорили с Проклянием Дурина, чем увещевали его — но балрог в итоге остался на мосту, наблюдать за последними непрошенными гостями в его царстве, а гномы быстро соорудили из заранее подогнанных плит саркофаг, погребли в нем тело Балина. Убирать тела павших наугрим, которые лежали тут уже много дней — с того дня, как в Морию вошли эльфы, было некогда — саркофаг возвысился словно прямо в середине битвы, увенчав последнюю попытку рода Дурина вернуть Кхазад-Дум.

— Эти воины с их оружием, в их доспехах останутся здесь как воинство Балина, — тихо сказал Торин. — А мы, пока что живые, уйдем в края, в которых попробуем обрести покой и новую, мирную судьбу. Она уже была нашей, но тень Одинокой горы и прежнего величия наугрим смутила наш рассудок… и заставила бросить обжитый приют.

Ветка, ожидая Трандуила из Мории, висела на рукаве Гэндальфа.

— Ну почему без доспехов… что за бравада…