Торин, Фили, Кили и еще пара гномов поскакали вместе с эльфами и Ольвой предгорьями Мглистых гор к северу, туда, где рухнула скала, выпустив вал черного кипятка и пара, уничтожившего долину Келед Зарам. Путь занял все время до заката.
Долго пояснять не пришлось. Торин отлично знал тайны гор. Такое крушение, как приключилось здесь волей балрога, не могло не открыть каких-то секретов, лежащих в самом основании Красного Пика, и он послал Фили и несколько других верных гномов проверить. И верно: в проломах скалы образовался проход, за ним — просторная низкая пещера.
А в пещере лежало злато, ожившее тусклым блеском в свете факелов.
Часть драгоценностей смыла вода, но оставшегося было столько, что, будь Смауг жив и в Эреборе, он немедля бросил бы свою жалкую подстилку и устремился к Мории.
— Это не злато рода Дурина, — сказал Торин. — Это собирали какие-то колена гномов-карликов, в те времена, когда они, видно, пришли сюда из Белерианда. Давно, когда они не ушли еще в камень. Может, даже пытались основать тут свой город до Казад-Дума. Может, не нашли морийских пещер, только эти, нижние. Может, им и не захотелось подыматься выше… с родичами, канувшими в прошлое, народ Дурина не очень-то и имел дел, они для нас были… словно для Верзил — Полурослики. Махал имел на них свои планы, наверное, собирался поручить им вечно укреплять корни Арды, чтобы твердыня стояла как следует. Я и представить е мог ничего подобного. Мир в те времена был намного богаче.
— Здесь есть выплавленное золото и вещи эльфов и людей Нуменора, — зачарованно сказала Галадриэль. — Неограненные камни неслыханной величины и ценности. Видно, эти гномы-карлики были рудокопами, но немножко и грабителями. Подбирали то, что плохо лежит… и это было так давно…
Слитки и кубки, золотые доспехи, короны, диадемы и драгоценные каменья — все это скопом лежало грудами в очень большой пещере, в которой эльф едва мог выпрямиться во весь рост. С потолка свисали каменные сосульки, сверкающие разноцветными кристаллами, кое-где сливаясь в сплошные столпы или колонны.
— Вот и сбылась твоя мечта, Торин Дубощит, — сказала Ветка, когда все выбрались наверх и садились на своих лошадей. — Теперь ты богаче какого-либо иного правителя Средиземья. Ты же хотел… пустить пыль в глаза. Думаю, это ваше по праву.
— Ничто не купить на сокровища. Все, что правда ценно, не покупается за злато и не продается за него. Север стал слабее оттого, что я, не подумав, отдал Эребор Даину, — сказал Торин. — Да и жизнь меня многому научила. Да, это по праву принадлежит мне и моим наугрим, которые прошли со мной все тяготы десяти лет завоевания Мории. Однако одному народу такое наследие не вынести. Я предлагаю поделить клад и всем вам, Сумеречью, Дейлу, Ривенделлу и Лориену взять по доле, а также отправить подарки Рохану, а если решите, то и Наместнику Гондора — в дар и с почтением от наугрим. Короли Севера должны быть едины и во всем поддерживать друг друга, потому что, как говорят мудрые, главная битва еще грядет. Я заберу свое и затем вы разделите оставшееся. Еще несколько дней назад мы думали, как нам уцелеть, как дойти, не растерявшись окончательно, до Эребора. Но теперь нам, народу Дурина, по силам любое решение. Все поворачивается в тот миг, когда ты дошел до своего предела и больше не видишь пути. Но если ты шел честно, Эру дает тебе новый шанс и новый путь.
— Ты великодушен, король-под-горой, — сказал Бард. — И мудр. Дейл принимает твой дар с великой благодарностью.
— Ривенделл присоединяется, — поклонился лорд Элронд.
— И Лориен.
— И Сумеречный лес, — помедлив, выговорила Ольва. — Хороший повод навестить Тенгеля…
— Видишь, к чему иногда приводит одна потерявшаяся диадема, — усмехнулся Торин, — кто-то что-то потерял… кто-то что-то нашел, — развернул своего коня и поскакал обратно к стану.
Галадриэль и Синувирстивиэль синхронно вздохнули.
Ольва рассказала им, что желтая диадема, известная всему Северу, потерялась на берегу речки, когда она беседовала с Торином Дубощитом. И хотя более ничего не было добавлено, обе девы слишком давно жили под этими звездами, чтобы не дорисовать возможные обстоятельств данной потери.
Эльфы и Ольва неспешно поехали назад. Торин же с гномами умчались, не щадя своих коней.
Следующий день прошел уже спокойнее. Обдумывали, как вывезти сокровища. Надо было торопиться — Торин считал, что великая скала над пещерой, Красный пик, в любой момент может осесть и уничтожить чертоги с сокровищами, так как неистовство балрога ослабила мощь горы. Наугрим уже использовали свое право первых и разбирали клад, брали то, что им казалось лучше всего иного.
В Ветке копилось напряжение, она ждала возвращения поисковых отрядов. Но никто не пока возвращался. Путь до Ирисных низин был не так уж близок, и поиски там должны были занять время. Да и тщеславие — каждому из посланных отрядов хотелось отыскать Владыку ранее других, а потому все проявляли тщательность и не торопились назад.
Синувирстивиэль вызвала из лагеря наугрим Фириэль и долго ее выспрашивала. Ольва пришла ближе к концу экзекуции и прослушала часть финального доклада о свойствах пары десятков различных трав и растений. Прелестная тоненькая эльфийка была полностью разбита морально и физически (после пятидесяти пар основательно растоптанных гномьих лап и такого же комплекта всех прочих скорбей тела, накопленных в Мории за десять лет), а сухие четкие вопросы Виэль чрезвычайно напомнили Ветке экзамен.
— Врачевать эльдар я ей воспрещу, — сказала затем Синувирстивиэль, отослав Фириэль прочь. — Если коротко, она действительно обманула Иримэ и занималась алхимией. Но бездарно.
— А что такое алхимия в понимании эльфов? — изумилась Ветка. — В данном конкретном случае?
— Она желала изгнать из сердца Трандуила любовь к тебе и поселить любовь к ней самой. Это если в общих чертах. Сумеречью, как она и сказала, по ее убеждению, нужна королева — эльфийка. И она, по ее мению, вполне подходила. Момент, когда ты… беспокоилась… оказался удобным для нее и она начала реализовывать свой план. Еще проще говоря, она создавала любовное либо же приворотное зелье, — сказала Синувирстивиэль. — Видишь, пути мысли в нашем мире под звездами идут близкими путями. Фириэль не учла только одного. Чтобы делать такое, надо быть самому неистово влюбленным. Во что-то, идею, например, или в кого-то. В другое существо. Гореть, пылать. Жаром души плавить камни. С холодным сердцем и холодным расчетом подобное не сделать. А она не любит. Точнее, не любит Трандуила так, как это следовало бы.
— Другими словами, Трандуил правда поручил и позволил ей капать что-то в мое вино, но Иримэ была уверена, что это цветочные капли в безопасном разведении, а Фириэль вместо этого на нас эксперименты ставила?
— Она не желала зла Сумеречью и Трандуилу. Наоборот, блага, процветания и истинного соответствия законам и обычаям эльдар. Твоя судьба была ей безразлична, но поверь, она могла бы запросто отравить тебя насмерть. В ядах она понимает. И даже я, возможно, не определила бы отравления.
— И почему не отравила?
Синувирстивиэль помолчала.
— Дети. Она обожает твоих детей. Детей Владыки. Пока ты кормила Йуллийель, ты вообще была для нее священной. Тогда она напросилась к тебе в услужение — одевать, причесывать, чтобы быть ближе к Анариндилу и Йул. Она не могла их обездолить. Затем… она присмотрелась и к Трандуилу, от которого так близко никогда не была. А он оказался не вала, а лишь эльф, хоть и могучий. У нее стали появляться мысли. Разные. К Иримэ у меня, конечно, тоже есть вопросы. Я поручила ей Сумеречье. Хотя если она видела следствие — ты была весела, радостна, не болела, вы с Владыкой публично продолжали проявлять друг к другу заботу и любовь, ей и впрямь могло прийти в голову, что такое успокоительное для тебя — то, что надо.
— Ох уж эти мне эксперименты графа Калиостро, — буркнула Ольва.
— Не знаю, кто это. Но одна страстная натура, влюбленная во что-то или в кого-то, да еще и одаренная магически, в Средиземье есть, — Синувирстивиэль открыла сафьяновый чехол, в котором лежали два голубых опалесцирующих флакона с символами Барад Дура. — Это не про любовь как чувство фэа. Но это про страсть как тягу хроа. И это тоже не получилось бы, не будь у творца… ярких эмоций.
