***

— Я бы послушал и тебя, демон. Я устал говорить, — чуть капризно заявил Трандуил. Да, у него был столик с несколькими бутылками вина, ложе с постелью, пища. Но у него не было свободы, а жар, когда балрог забывал его утишать, все так же нещадно лизал тело и волосы. Своды черной пещеры, светящиеся рунами, сдавливали рассудок и выедали глаза. Однако надо было жить. — Положим… что ты хочешь увидеть своим глазом наверху? Тех, кого намерен уничтожить? Чего ради ты живешь, что тебе мешает отдать плоть огненной реке и не мучиться?

— А что мешает тебе поступит так же? — проворчал Гротмор. — Не мучиться от жары, не терзать себя ожиданиями. Ты сам знаешь… каков шанс, что гном принесет Аркенстон. Почти что и никакого. Мы просто славно развлечемся вместе и когда ты наскучишь, умрешь. Хорошо еще, что этот жадный народ не попробовал гранить или сверлить око балрога. Оно угасло бы.

— Торин редкий наугрим, — пропел Трандуил. — Он имеет некоторые представления о чести и слове. Если он найдет Аркенстон, то попробует его доставить сюда. Беда, что камень не принадлежит ему — он подарен и им распоряжается другой… человек.

— Человек. Люди. Плодятся хуже гоблинов, — проговорил балрог. — Теряют страх, рубятся друг с другом. Самые сильные их колена уже ушли, остался мусор.

— Как ты терпишь гоблинов?

— А как ты терпишь мышей или слизняков? Никак не терплю, не обращаю на них внимания. Они не пользуются металлом, не добывают руду, не спускаются вглубь великих пещер и вообще не занимают меня. Это какой-то побочный продукт магии.

— Магии Саурона.

Гротмор помолчал.

— Что же, его имя перестало наводить трепет? Ты выговариваешь его так запросто?

— Какое из? Да, перестало. Мы понимаем его как Врага, но не трепещем пред ним. И это еще один майа, живущий в Средиземье.

Балрог надолго замолчал. Трандуил украдкой хватал воздух ртом — когда демон забывался, становилось нестерпимо жарко. Но показалось, что, наконец, в разговоре было нащупано что-то важное… то, что сможет помочь…

— Мир мельчает без истинно великих, — сообщил Гротмор.

— Как истинно великий… проветри свои чертоги, — сказал Трандуил.

— Я велик в своем. Мы созданы для разрушений. Разрушение — моя поэзия и предназначенность. Мы не можем и не хотим любить, не имеем пола, не стареем, так как неподвластны времени, а живем вне его. Но время могло разрушить те обстоятельства, которые нам были дороги. Нам чужда жадность к ценностям — любым. Мы повелеваем всем богатством корней Арды. Нас не очаровывает ни свет Сильмариллей, ни Древ, ни звезд.

— Звучит грустно.

— Нет, эльф. Это звучит истинной чистотой и первозданной силой. Все, чего не хватает вашему наружному холодному и слабому мирку — это правильный правитель.

— Правитель?

— О да.

И снова стало жарче.

И снова Трандуил боролся за каждый вздох. Чтобы отвлечь демона от его мыслей, начал очередную сказку…

— А что, — перебил его Гротмор, не желая слушать эльфийское сказание, — Ородруин все так же высок и велик, как был ранее?

— О да. Огненная гора стоит в сердце Мордора, — ответил Трандуил. — Лава ее пылает. Она принадлежит Саурону.

— Когда-то, — проворчал Гротмор, — гора была обещана в вотчину одному из правителей балрогов… как дворец, полный всеми нужными нам благами. Лучшее обиталище. Мы должны были жить там, при правителе, его народом и гвардией. И выходить наружу лишь по приказу Мелькора — дабы разрушать красоту, созданную теми, кто неугоден ему.

— Моргот не властен более в Арде, — сказал Трандуил. — Он потерял силу и плоть и изгнан за Двери Безвременной Ночи.

— Он исказил сам себя, — проворчал балрог. — Он исказил, допустив в свое нутро любовь и желание. Был чист и темен, а стал испачкан страстишками. Он потерпел поражение, еще когда добивался Варды. И все, что он вытворял потом, было лишь чтобы она изменила свое мнение и пришла к нему, признав его силу и мощь. Все это — ради какого-то существа, скроенного лишь немного иначе, чем ты сам. Ради того, чтобы дух этого существа сделался твоим. Все это — в страданиях ревности и муках того, что кто-то тебе не принадлежит. Все самое лучшее создано без деления на мужчин и женщин. Так сотворены мы, в нас нет лазейки для этой слабости. Те, кто созданы из двух половинок, всегда будут поражены и несчастны, если одиноки. Но мы не таковы. Мы, валарукар, совершенны.

Трандуил вздрогнул. Ненадолго он даже перестал ощущать невероятный жар, мучающий его тело.

Медленно проговорил, думая о своем:

— Мелькору наследовал Саурон.

— Расскажи о его деяниях. Майрон был хитер и мог играть на таких слабостях малых народов, какие не совсем понятны нам, балрогам. Я не сомневался, что он станет одним из царей вашего мира. Он претендовал на людей.

— А правит лишь орками. У него есть союзники среди людей… но только союзники. А в подчинении у него искаженный и порабощенный народ, — сказал Трандуил. — И он тоже стремится к… обретению половинки.

— Этот майа отлично понял, какова сила во взаимности. Сила тех, кто создан половинчато — в слиянии. Он сам половинчат. Эру Илуватар лишен половинки и пола, но он поддался искушению света и тьмы, двоичности сути, и потому все, что он создал, половинчато. Мы, балроги, цельны, сродни природе самого Эру. У меня было время над этим поразмыслить. Сам же Майорн никогда не обретет ту, которую возжаждет — просто потому, что он слишком много себя в свое время отдал Мелькору. И ему нечем принять женщину. Он хочет, но не может.

— Но он все же ее жаждет, — проговорил Трандуил. — Потому что на слиянии того, что ты назваешь половинчатостью, нанче в Арде рождается жизнь.

— Отсутствие красоты — это шаг к провалу, — выговорил Гротмор. — Я понимаю красоту. Когда нет красоты, нечего разрушать. И Саурон понимал ее прежде. Красоту можно создавать и без всякой жизни.

— Понимал. Возможно, понимает и ныне. Но предпочитает живую красоту… или созданную живыми руками.

— Я обожал ее крушить. Наслаждаться… и уничтожать. Я и тебя бы уничтожил с радостью, так как даже по голосу понимаю, как ты красив.

— Ты и сам красив, Гротмор. Моргот завидовал тому, что было даровано эльфам. Мы скроены по лучшему образцу… который часто пытались заимствовать. Ты похож лицом на эльфа… но с крыльями… а у нас есть лишь крылья фэа. Ты несомненно более прекрасен и велик в своей целостности.

— Полно. Что может быть красивым в лике без глаз?..

— Зачем мне тебе лгать? И как бы ни сложилась моя судьба, я счастлив, что видел тебя… в твоем истинном обличии и в твоих чертогах. Конечно, я, скорее всего, не смогу об этом никому рассказать… но я видел.

— Ты не обольстишь меня, — проворчал демон. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Но я обойдусь без твоих воспеваний. Когда я выберусь отсюда, я направлюсь прямиком к Ородруину. Награда, обещанная моему народу, должна быть принята. Затем я подчиню Саурона. Он столько раз исказил и расщепил себя в своих опытах некромантии, а я так усилился здесь, в самых корнях Арды, что без труда добьюсь своего. Я заберу его войска и я заберу Мордор. А потом… потом мы посмотрим, кому же назначено править этим Миром.

— Желаешь власти над мышами и червями? — усмехнулся Трандуил, ощущая как ледяной пот остужает его лицо, пропитывает корни волос. — Быть единоличным правителем?

— Отчего же единоличным… — задумчиво проговорил балрог. — Нас будет сперва двое, а затем сонм.

— Каким же образом?

— Много столетий назад один из нас, Рорк, добрался до Ородруина. В раскаленном нутре Огненной Горы он призывал сам себя — и создал себя. Мощь Ородруина такова, что позволяет увидеть собственное огненное отражение в потоке безупречного пламени, — задумчиво проговорил демон. — И это красиво. Однако когда отражение вышло, оно сказало, что оно отныне Рорк. Истинный, из чистой первоначальной лавы и незамутненный ничем, от самых корней Арды первосотворенной, не касавшейся распрей и передела сил, не испытавшей диссонанса. Рорк вступил в единоборство с Рорком и оба пали и расплавились в лаве. Прочие валарукар наблюдали за этим, и не вмешались, поскольку считали, что акт самосотворения сомнителен и должен разрешить сам себя. И Моргот также не одобрил его и попросил покинуть Ородруин, сказав все же, что рано или поздно все же отдаст его нам в дар.