— Ты любишь кого-нибудь?
Эйтар вскинул ресницы и долго смотрел на Ветку. Как-то очень долго. Ему надо было решить, доверяет ли он ей. Он знал о ней все, что только возможно, но не был готов впускать ее в свой мир. Их отношения госпожи и телохранителя очень долго были невзаимными.
— Думаю, что да. Понял это в Дейле…
— О!
— Я люблю без ответа, Повелительница. И так как знаю ее с детства, не сразу понял это. Очень рано полюбил, это трудно было осознать, став взрослым. Отделить от детских воспоминаний, воспоминаний радости и света. Но она не любит меня.
— Синувир… Тиллинель?
— Да.
— А она?.. Владыка, да?
Эйтар помолчал. Затем тихо сказал:
— Случившееся все же прекрасно. Я не говорю об орках, конечно. И это… меняет, Ольва. Этого никто не поймет, пока не… просто поверь мне, эльфу.
Ветка чуть не хлопнула себя ладонью по глупой голове.
— Это же у тебя было впервые?
— Да, — и очень тихо, но сердито добавил:
— Ты еще уточни, как я справился…
— Мне не надо уточнять. Мне достаточно того, что я слышу, как поет Тауриэль, — строго выговорила Ветка. — Женщина, которая осталась несчастной, не поет. И мне надо, чтобы ты жил и гордился. И радовался. Я очень горжусь тобой и… ты прости меня… только тут поняла, какой ты замечательный. И как я рада, что ты у меня есть. Вот правда.
«Я так привыкла к Ри и Мэглину, что перестала держать в голове тему эльфийских девственников… тоже мне, Повелительница — балрог, внимательнее надо быть!»
Эйтар смотрел спокойно, улыбался. Ничего не ответил и не распахнул душу. Определенно был рад, но… головой.
Ветке стало досадно. И одновременно она вспомнила, какими именно словами Трандуил «назначал» к ней Эйтара — видимо, знал это его свойство оберегать себя внутреннего, удерживать границы.
«Ну что же, так тоже можно», — подумала Ветка и в ужасе подпрыгнула.
— Ты что? — подпрыгнул за ней Эйтар и долбанулся головой о пыльную балку. — Что такое?
Ветка озиралась, разглядывая комнату, на которую ложились алые отблески гаснущего огня из камина. Схватилась за кинжал, потом за эреборскую бляху на шее, потом за перстень, который сделал для нее Трандуил и который она никогда не снимала…
— Ты… ты ничего не слышал?
— Я уже какое-то время что-то слышу, поэтому и зову тебя домой, — сказал Эйтар.
Ветка спрыгнула с полки, выскочила под дождь. Стояла, растягивая ворот рубахи, чтобы летний дождь стекал по шее, лицу, груди; ловила дождинки ртом.
— Случилось что-то плохое, Эйтар. Возможно, Враг нашел меня. Я почти не думала о такой возможности. Я думала о себе и своей обиде. Я уже второй раз… слышу его голос в себе…
— Можно вернуться, прямо сейчас. Оставим Тауриэль с Эстелем, им ничего не грозит. И даже если что-то… потребуется Тауриэль, дунадайн будет рядом, он сказал мне. Или, если опасность близко, можно войти в Великую реку и отправиться на тот берег. Андуин смывает все магические следы, стирает любые метки…
— Да нет… все хорошо… наверное… — Ветку трясло, она невольно начала плакать, поскуливать, промокнув до нитки.
Из темноты явился Эстель.
— Тауриэль спит. Я нужен вам здесь?
— Нет, — спокойно сказал Эйтар. — Иди к Тауриэль и оберегай ее. Если мы уйдем до утра, значит, так было надо. Вы просто продолжите путь к Ривенделлу.
Эстель внимательно поглядел на госпожу и телохранителя.
— Хорошо. Было честью делить с вами путь, костер и пищу.
Юноша ушел, а Эйтар затащил Ветку в дом.
— Что-то произошло… куда-то надо бежать, кого-то спасать, — бормотала Ольва. — Дура я, дура…
— Есть немного, — сказал Эйтар… и вот тут, после такого признания, Ветка, наконец, поняла, что к безграничной верности этого эльфа прибавилась еще и симпатия в ее адрес.
Но это не успокоило ее и в данный момент было неважно.
— Раздевайся. Надо переодеться. Ты еще недавно плохо себя чувствовала. Жар… он может вернуться, так сказал старый маг.
У Ветки двоилось и троилось в глазах, сознание плыло. Отблески камина сделались словно плотнее, а летний гром рокотал чьим-то страшным голосом.
— Огонь и вода… огонь и вода… так тоже можно, так тоже…
Черное и красное ложилось на стены пылающими рунами, и текла непроглядная река, в которую нельзя было войти, и хлопали туманные, дымные крылья…
Она сама не заметила, когда начала бредить. И да, долгое время она была избавлена даже от малого страха — слишком было все надежно, красиво, удобно, радостно, светло. Орки были отвратительны, но у Ольвы не возникло даже каких-то сомнений, что они победят, в том числе и огромных скальных. Эйтар применил любимый прием эльфийских лучников — встал и просто быстро перестрелял в упор…
А такого страха, который хватал изнутри ледяной рукой, который уничтожал саму способность сохранять хладнокровие, Ветка не испытывала уже десять лет.
И вот он, как никуда не девался.
Ветка металась, отбивалась от сильных теплых рук, которые ее раздевали, стаскивали с тела мокрое. Стонала, даже скорее пищала, ощущая, как из тела уходит сытое и спокойное благополучие, бережно взращенное в Пуще Трандуилом, и снова вызволяется на свет дикое создание, которое когда-то явилось в этот дом к стареньким гномам на постой, лютой зимой, с орочьим черным мечом и драгоценной волчицей…
Поднималась температура; Эйтар даже растерялся, ощущая, как тело Ольвы раскаляется под его ладонями. На миг бросился достать флягу с отваром Радагаста — и в этот миг Ольва скатилась с лежанки и чуть ли не заползла под нее. Так делают маленькие дети, когда за ними следят неусыпно и отворачиваются всего на один удар сердца.
Вытащил Повелительницу Лихолесья из сухой пыли, скопившейся в старом доме; замотал плащом, как десятки раз делал Мэглин. По недоброй силе, с которой Ольва выгибалась в его руках, вспомнил пустошь перед Эребором, обожженного Барда в горах, поход на выручку Даину Железностопу…
Подул Ветке на лицо, попробовал спеть, но сам так разволновался, что ноты срывались, теряли целительную силу. Дал напиться зельем и уселся баюкать перед печуркой, подкинув пару толстых веток.
Через некоторое время Ветку немного отпустило и она завертела головой, соображая, где она и что с ней.
— Ладно… я в порядке. Растопи посильнее и полезли наверх. Там очень тепло, я помню. Что-то меня… срубило. Ты тоже мокрый… зелье возьми с собой…
И вот тут Эйтар уже устроился на самом краешке полатей, напружиненный, готовый в одну секунду и биться, и бежать, и держать. Жизнь готовила стражника Трандуила почти ко всему. А теперь, после Тауриэль, наверное, и вовсе — ко всему.
Дождь усилился и хлестал тугими жгутами. Дом кое-где начал подтекать, и капли внутри умирающего жилища придавали происходящему оттенок странный и страшный. Огонь горел, борясь со сквозняками. Ольва затихла ненадолго, затем подскочила снова. Эйтар ощупал лоб, плечи — горячая.
— Пить?
— Давай… какая же я все же дура… надо было проблеваться во дворце и никуда не нестись… Йулька… Даня… надо было оставаться там и поговорить, как предлагал Мэглин… зелье… фигня… такая фигня по сравнению с этим… ведь Трандуил прав — ничего не закончилось и никто никого не забыл… он здесь, Эйтар, я ощущаю его злую силу, Саурон не отвяжется, он будет искать меня снова…
Эйтар прислушался. Громыхнуло, домик высветился вспышкой молнии, белым, мертвенным светом.
— Ольва, поверь… его здесь нет.
— Откуда ты знаешь?..
— Я бы почувствовал. Даже если он ищет тебя, пока не нашел.
— Во всяком случае, мне так плохо, что я простила Ри… простила Трандуила… я больше поняла о нем… о себе. Как же я хочу быстрее увидеться…
— Он в Лориене. Нет ничего проще. Вон Андуин. С утра мы…
— Не знаю… в Лориене ли он… пожалуйста, оставайся со мной сегодня, мне почему-то очень страшно…
— Я и так никуда не уйду. Ольва, это остатки зелья, я думаю, самые-самые последние. Завтра ты на все посмотришь иначе.
