— Я не могу уйти отсюда и бросить тебя, — сдавленно выговорил Торин. — Не теперь. Никогда. Ты должен сказать ему, что я останусь на любых его условиях. Ты должен уходить. В конце концов, ты лучше плаваешь. Я плаваю… как гномий топор. У тебя дети. У тебя Ольва.

— Боюсь, у нас нет выхода. — Глаза Трандуила были прикрыты пушистыми ресницами, осанка и негромкий голос — как в тронном зале. Впрочем, зал и вправду был торжественным — таким, как не видел ни один из земных владык. Все достоинство и сила Трандуила вернулись, а то, что уменьшился жар и прибавился свет, позволяло чувствовать себя лучше. — Он древний воин, оставшийся один. Он хочет увидеть, во что превратился мир. Это позволит сделать Аркенстон… который, как оказалось, око балрога. Он не хочет тебя. И он напоследок проклянет тебя, чтобы ты точно вернулся.

— Ну здрасте, — сказал Торин. — Нечестно! А если я опоздаю?

— Срок не оговорен. Он никуда не торопится. А я буду вечно его говорящей игрушкой. Ты выиграл. Ты передашь Ольве и моим детям всю мою любовь. И ты сделаешь ее счастливой.

— Я принесу Аркенстон!

— Ты не расслышал, что я сказал? — томно и немного устало выговорил Трандуил. — Он хочет увидеть мир. Без глаза боль от солнечного света в пустых глазницах нестерпима. Он не может выйти из Мории. Но с глазом — сможет. Камень нельзя сюда нести.

Торин выругался на кхуздуле.

Балрог взревел. Сейчас, когда короли видели его лицо, это выглядело как крик воина в битве — искаженный гневом и болью прекрасный, но обезображенный лик…

Рогатый шлем лежал на полу…

— Не разговаривай на кхуздуле, — шепнул Трандуил. — Говори только на вестроне. Он и так отпускает тебя с большим трудом.

Балрог шагнул к королям — их снова обдало ужасным жаром. Указал на руку Торина и заревел.

Трандуил попробовал возразить, но рев не прекратился.

— Он говорит, вытяни руку…

Торин без сомнений шагнул вперед, и, не сводя яростного взора с пустых глазниц, сделал непристойный жест. Демона это устроило — он вонзил коготь в запястье гнома. Торин закричал.

Балрог продолжал что-то говорить, затем вырвал коготь и отступил.

— Вместе с твоей кровью в тебе теперь течет жидкий мифрил, — сказал Трандуил, — который ты так жаждал здесь, в Мории. Если ты заполучишь в свои руки Аркенстон и не принесешь его сюда, он остановится и ты погибнешь. Но если ты не возьмешь камень в руки, ты будешь жив. Мифрил защитит тебя изнутри от множества опасностей. От всего, кроме предательства сделки, говорит балрог.

— Каковы гарантии, раз это сделка?

Трандуил спросил.

Балрог ответил.

— Он говорит, что слишком стар, чтобы лгать, а эльфов и гномов достаточно, чтобы было кого убить. Он желает свой глаз, который потерял в битве неисчислимое количество столетий назад. Он сохранит меня живым сколько будет надо и не ограничивает тебя во времени. Но он узнает, если ты умрешь или будешь убит, и тогда умру и я. Я стану ему не нужным, а он не так великодушен, чтобы пережить крушение такой недежды, какую питает теперь, и никому не отомстить.

— Никогда больше не буду ругаться балрогом, — сказал Торин. — А если ты сбежишь, я, надо думать, умру?

Трандуил бесстрастно перевел, — Балрог гулко рассмеялся.

— Говорит, если эльф сбежит, мифрил вечно останется в твоем распоряжении. Сам он выполнит любое твое желание. Интересно, почему не мое? Он считает, отсюда невозможно сбежать.

— Ну что же, — неспешно сказал Торин. — Сделка так сделка. Я согласен. Я услышал тебя. Ты будешь запредельно умным, когда я тебя вызволю отсюда.

— Ты же понял меня? Не вздумай. Защищай Средиземье.

— Я услышал. Что, ревность паршивая штука? — вздохнул Торин. — Ты плохо соображаешь.

— Я наказан, как никто и никогда, — ровно выговорил Трандуил. — Пока этого достаточно. Леголасу… я люблю его. Он будет хорошим Королем. Ольве… я прошу у нее прощения и каждый миг буду вспоминать всю ту радость и счастье, которое у нас было. Детям… просто присматривай за ними. В них мое сердце и моя душа… а ты сам… верни Эребор. И… я отлично соображаю, слава валар. Я сделаю все, что в силах эльфийского Владыки.

— Иди ты в задницу, передавать такое, — грубо сказал Торин. — Сам всем все скажешь… брат. Переведи этому… я готов.

Балрог взревел и раскрыл дымные крылья.

========== Глава 19. Телохранитель ==========

— Может, все же поговорим?

Эйтар лежал на спине, закинув руки под голову, смотрел в потолок. Они остались в доме, сработанном гномами, и не пожалели. Снаружи лил дождь. Тауриэль устроилась где-то в пристройках — был слышен ее голос, она пела и сплетала ноты со звуками льющихся струй.

Ольва и Эйтар устроились на высокой полке над печью, где и Ольва отогревалась в свое время. Эстель позаботился о лошадях и теперь сидел внизу, понемногу подтапливая печку.

Юноша очевидно наслаждался жильем, огнем, и — как ни странно — всем, что тут происходило. Ветка могла это обьяснить, эльфы много учили его охоте, науке следопыта, выживанию, воинскому делу, но скорее всего мало показывали вот таких чувств, эмоций. А вопрос отношений у эльфов вообще беда, мысленно вздохнула Ольва. Духовных отношений пруд пруди. Физических?.. Да, они обнимают и целуют друг друга, легко ложатся вместе спать обнявшись и берутся за руки, вне зависимости от пола и возраста, купаются нагими и вообще прекрасны. Но когда речь доходит до какого-то рубежа, они скованы своими правилами и уложениями, врожденным благородством, а также всевозможными сложностями в ассортименте… а парень и вообще даже не эльф, а человек. Ему уже очень должно быть интересно, да.

Эйтар был к вечеру приторможен и Ольве пришлось отправить его наверх прямым приказом. Телохранитель забился поглубже и лежал там очень тихо. Хотя по всем протоколам он должен был бы занять место с краешку подобного «убежища» и всю ночь лежать с мечом наголо.

— Послушай, — прошептала Ветка, — я поговорю завтра с Тауриэль.

— Не надо, — чуть ожил Эйтар. — Она права. Просто я уже слишком много всего… подумал. Что мы будем вместе, что мне надо ехать искать принца Кили и обьяснять ему все. Зачем, почему она позвала меня второй и третий раз? У эльфов так не бывает…

— Почти не бывает. Я тоже читала ваши легенды, хотя и не так подробно. Иногда случается. Не могу вспомнить, какой-то там король древности… и его жена, которая полюбила другого короля и ммм… возлегла с ним. Что-то такое. А Тауриэль… и ты… то есть один раз сошел нормально, а второй и третий уже не относились к последствиям беды, и именно они заставили тебя что-то думать, на что-то надеяться?..

— Разумеется. Это без зелья, была ее добрая воля.

— Ты же слышишь, — сказала Ветка. — Она счастлива. Она что-то поняла для себя… определила. Она спасена. Она везука, мы могли бы мимо и не ехать, на все воля Эру, понимаешь? И, Эйтар, твоя добрая воля тут тоже присутствовала. Она звала — ты шел. И это хорошо. А насчет зелья… я Саурону не доверяю вот вообще ничуть. Может быть и пролонгированный эффект. Она уже не умирает, но живет иначе. В искажении. Я на себе знаю, как это на самом деле недалеко… и как надо с этим бороться. И чем.

— Тауриэль хорошо поет… когда поет.

— Эти вот песнопения… не означают же они, что она там наточит кинжальчик и прирежет себя? — спросила Ветка. Тема самоубийства эллет ее не оставляла в покое.

— Н-не думаю…

Ольва свесилась с кровати.

— Эстель. Пойди, пожалуйста, к принцессе. Будь вблизи нее, так, чтобы ее видеть. Если нужно, до утра. Хорошо?

Нуменорец легко встал, кивнул, накинул плащ и исчез за дверью.

Ветка смотрела на телохранителя и примечала.

Вздрагивают веки — воин мысленно плакал, как умеют делать эльфы. Мышцы у шеи напряглись жгутами, вся боль сейчас здесь. Плечи, даже лежа, подтянуты вверх — маленький мальчик внутри этого высоченного крепкого мужчины, которому пара тысяч или сколько там лет, защищался. Ну и ягодицы тоже подобраны — ощущает себя… использованным?..