Мерлин когда-то знал китайского странника из Скифии, который подарил ему рыбный компас, и Мерлин изучил его язык. Гвальхмай, носивший кольцо Мерлина, обнаружил, что знает достаточно слов, чтобы объясниться с торговцами, хотя их диалект в целом значительно отклонялся от китайского. И все же, с таким началом общаться постепенно становилось все легче, тем более что Гвальхмай неплохо знал персидский язык, а также немного выучил турецкий и арабский за три года путешествия из Рима.

Когда купцы поняли, что он не варвар, а приехал из Европы, они предложили ему остаться с ними.

Он проявил себя полезным человеком во многих отношениях, пока они ехали до Нижнего царства, но больше всего их привлекали его рассказы о далеких землях, через которые прошел, поскольку эти люди были одержимы почти детским любопытством в отношении всего странного и необычного.

Караванщики шли медленно, а слухи о Гвальхмае бежали быстро, и в итоге рассказы о нем достигли города Хан-Балык. Так монголы назвали новую столицу, недавно построенную на месте старой, разрушенной одну жизнь назад Чингиз-ханом, дедом Хубилая.

В этот великолепный город, поразивший воображение Марко Поло, который произносил его имя как «Камбалук», пришел Гвальхмай, чтобы вскоре по стечению обстоятельств занять в нем видное место.

Сразу после прибытия каравана в город, хан вызвал к себе Гвальхмая, так как тоже хотел услышать рассказы о западных странах.

Их встреча могла бы оказаться не более чем формальностью, если бы монголы не вооружались в то время для вторжения в Японию, которую они знали как страну Нихон. Хан с большим удовольствием изучал чужие страны, их обычаи и особенности. Он был деловитым, энергичным правителем, имел много интересов и планов.

Проходя через ханство, Гвальхмай держал глаза открытыми и поэтому сходу предложил некоторые улучшения для катапульт, сооружаемых для флота, поскольку видел усовершенствованные конструкции, которые использовались повсеместно в Европе, и знал кое-что о сложных механизмах, предназначенных для разрушения сильных укреплений.

Ему предложили должность инспектора второго класса или комиссара при императорском совете, отвечающего за артиллерию, и он с готовностью принял предложение.

Для этого были две причины. Во-первых, где бы человек ни жил, чтобы есть, он должен либо работать, либо воровать. Во-вторых, Гвальхмай понимал, что если он займет положение даже незначительной важности, то Коренице будет легче найти его, если она возродится в этой части мира.

Он не испытывал угрызений совести в связи с тем, что вносит вклад в войну Катая против жителей Нихона, которых монголы презрительно называли собачьими дьяволами. Он не видел ни одного японца раньше и не думал, что ему это когда-нибудь доведется.

Он не терял возможности заявить о себе. Чем больше становились известны его имя и репутация, чем больше о нем говорили, тем сильнее он надеялся на то, что вскоре снова встретит свою любовь.

Слава о высоком краснокожем человеке, с короткими каштановыми волосами, слегка присыпанными сединой, в великолепной одежде, в квадратной шапочке с ярко-красными пуговицами, который излучал столько достоинства, презирал паланкин и ходил пешком как простые люди, распространилась на удивление быстро, хотя и совершенно стихийно.

Несмотря на его кажущуюся молодость, многие искали его совета. Люди восхищались тем, насколько он умен, тем, как быстро он овладел их сложной, почтительной манерой речи.

Однажды, когда Гвальхмай проводил осмотр артиллерийского склада, к нему приблизился, подобострастно тряся головой, человек низкого звания.

«О всеведающее, благодетельное великолепие, пусть на вашем пути никогда не будет камней», – заговорил он искренним тоном, кланяясь почти до земли.

«Чрезвычайно приятная мысль, достойная усердного труда престарелого родителя, который, несомненно, гордится превосходными качествами своего благородного сына», – ответил Гвальхмай. «Я надеюсь, он здоров и наслаждается своим рисом?»

«Увы! Пониженный в чине отец этого скромного человека поспешил оседлать дракона много лет назад и вознесся к своим предкам».

«Такое событие, хотя и неизбежное для всех, глубоко огорчает нас», – посочувствовал Гвальхмай, готовясь к отъезду. «Тем не менее, если этот прискорбный факт, который, несомненно, навеет ауру меланхолии на оставшуюся часть дня, не имеет отношения к нашей текущей работе, которая ждет каждого из нас, то я должен уехать, так как неотложные вопросы требуют моего непосредственного внимания».

«Однако его дело действительно стоит внимания, Ваше высокопревосходительство, в силу того, что манера его воссоединения с любезными предками была поистине необычной, а предмет долгих и неудачных изысканий стоящего перед вами незначительного и недостойного человека оказался, в конце концов, плодотворным.

Единственная надежда этого недостойного человека заключается в том, что благодаря вашему милосердию, о Возвышенный, наше нетленное Величество, усыпанное похвалами, наш Хан узнает об этой утомительной погоне за знанием, и, тем самым, несколько крошек богатства сможет просыпаться на нас обоих из переполненных сундуков ханской казны».

«Продолжайте!» – воскликнул удивленный Гвальхмай. «Естественно, заслуживает внимания любой план, который позволит добавить хотя бы одну связку монет в хронически худой кошелек ^[25]. Тем не менее, я должен предупредить вас, что, если это знание окажется бесполезным, вы обнаружите, что гнев Хана будет иметь серьезные последствия».

«Тогда, если высокочтимый советник последует за этим невежественным и неприметным мастером по имени Ву, он мгновенно даст все требуемые разъяснения без дальнейшего ненужного пустословия».

С этими словами он повел Гвальхмая, зацепив грязным пальцем край длинного шелкового рукава своего предполагаемого покровителя, в шумный сарай, оборудованный как литейная мастерская.

В густом удушливом дыму люди трудились у печей и форм, в которые изливалась жидкая бронза. В дальнем конце сарая стояли ряды бронзовых цилиндров разных размеров. Они варьировались по высоте и диаметру от чего-то, похожего на куски больших бамбуковых трубок длиной с руку, до огромных предметов, затейливо украшенных изображениями богов, демонов и мифических животных, в основном выше роста высокого человека и со значительным внутренним объемом.

Гвальхмай заметил, что на появление Ву работники мгновенно отреагировали рвением и видимым усердием при выполнении своих обязанностей. Было очевидно, что, как бы уничижительно ни отзывался Ву о своей персоне, его работники не питали иллюзий относительно его нрава и авторитета.

Гвальхмай огляделся с плохо скрываемым интересом. «Может ли этот, по общему признанию, глупый, медленно соображающий посетитель узнать, какой цели служат эти великолепные произведения искусства, которые с таким усердием и мастерством созданы умелыми рабочими мудрого мастера-литейщика Ву, которому, без сомнения, улыбнулись боги?»

«Возможно, поначалу боги улыбались, учитывая ничтожность любых человеческих усилий, но в последнее время они сосредоточили свое внимание исключительно на том, чтобы свести на нет незначительные планы этого недостойного человека», – с сожалением признался Ву, озабоченно морща лоб. «Наверное, сейчас они от души смеются. Если этот необразованный человек не сможет в скором времени получить аудиенцию у его Императорского высочества, тогда вся работа будет прекращена, поскольку сейчас у него нет ни сырья, с помощью которого можно продолжать производство, ни басен, с помощью которых можно было бы его купить.

Если произойдет это печальное событие, то оно будет сопровождаться рыданиями, и может случиться так, что Безграничный будет лишен мощного оружия против оскорбительных собачонок Нихона, в наказание которых готовится флот возмездия». Так литейщик намекал на запланированное вторжение в Японию, которое вскоре должно было начаться.

Пока Гвальхмай спал в катакомбах, 25 тысяч монголов во время предыдущей вылазки в Японию высадились на острове Цусима, уничтожили небольшой гарнизон и двинулись веером вглубь острова, пока разъяренные самураи местных феодалов не вышвырнули их обратно на корабли. Высокомерный Хубилай, который недавно принял титул «Сына Неба», не мог стерпеть такой неудачи.