– Славик, что ты делаешь, что с тобой? Возьми себя в руки, ты же себя и нас позоришь перед людьми.

Но Славик не унимался. Мама вся от стыда покраснела, не зная, что делать. Ей казалось, что он может на нее напасть. Мама все плотнее прижималась к папе. Тогда папа подошел почти вплотную к Славику, взял его за руку, будто хотел поздороваться, и так сжал ему ладонь, что у того из пальцев чуть не брызнула кровь. Славик тут же очнулся. Сам сориентировался в происходящем, принял вполне нормальный вид, и они все втроем сделали вид, что все это заранее спланировано. Дальше поведение Славика не создавало конфликтов. После окончания торжества Славик подошел к маме и папе и сердечно попросил прощения, свое поведение объясняя тем, что настолько был заворожен красотой мамы, что не мог управлять своими поступками. Однако этот любовный приступ круто изменил всю его дальнейшую жизнь.

За самолет нового поколения всех наградили по достоинству: кому – благодарности, кому – почетные грамоты, денежные премии, кому – звезды на грудь, на погоны. Папе дали вторую Звезду Героя. Ученые звания у папы были уже в пике – он был генерал-полковником и академиком. У Славика военного звания не было, он был гражданским. Славику дали Звезду Героя труда.

После окончания торжественной части начальство из Генерального штаба и ЦК КПСС разъехалось. Папа торжественно снял со своей груди золотую Звезду Героя и так же торжественно, с произнесением длинной речи, повесил ее на мамину грудь. Все были в восторге. Работники организовали веселье и гуляли до десяти вечера: пели, танцевали и, конечно, больше всего говорили о двигателях, о самолетах, о политике. Работа папы была очень близка к политике, ведь он ковал средство доставки оружия возмездия. Еще были совсем свежи ужасы варварства американцев в Японии – атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. Никто не сомневался, что следующий атомный удар примет СССР. Тем более разведка докладывала, что Черчилль гастролирует по Америке, подговаривает американцев нанести атомный удар по Советскому Союзу. Благо, Гарри Трумэн оказался умнее Черчилля и не пошел на его авантюру.

К концу вечера Славик окончательно пришел в норму, подходил к маме, разговаривал, танцевал с ней. Короче говоря, мама увидела в нем вполне нормального молодого человека, особенно после того, как его объявили Героем труда и повесили на грудь Золотую звезду. Мама простила его первоначальную выходку, простила и забыла. В дальнейшем они стали друзьями. Славик часто бывал у нас дома. А когда я родилась, Славик, можно сказать, не вылезал от нас, нянчился со мной, как нянька. Он буквально прикипел к маме, ко мне и вообще к нашей семье. В то же время мама прикипела к нему. Все свободное время они проводили вместе, были, как говорят в народе – не разлей вода. А когда мне исполнилось полтора года, он водил, а чаще всего носил меня по паркам, в кукольный театр, зоопарк, катал на катерах по Москва-реке, водил в лес, рассказывал сказки, читал стихи. Это я уже сама помню. Я Славика никогда не называла на «Вы». Он был мне другом. Я любила его, как папу.

– А как же папа? – спросил Андрей.

– Папа у меня умный, он умеет управлять собой. За недолгое время их совместной жизни папа привык к тому, что в маму влюблялись все мужчины, которым она попадалась на глаза. Но для ревности ему нужны очевидные конкретные факты или признание. А обычная симпатия или даже любовь мужчины, тем более нормальное человеческое общение, не является поводом для ревности и подозрений. Кроме того, у меня мама пуританка – для нее главное – соблюдать нравственные принципы. Папа гордился, что у него жена – красавица, что ему все завидуют.

Конечно, было понятно, что мама и Славик любят друг друга. При этом Славик – высоконравственный джентльмен и на подлости никогда не пойдет.

– Далее, – продолжает Катя, – когда мне было семь лет, Славик решил оставить работу и уехать. Этому предшествовало его неадекватное отношение к работе: иногда опаздывал на работу. За чертежами и схемами просиживал целыми днями, а сам летал неизвестно где. Короче говоря – Славик завис где-то в воздухе. Папа, конечно, видел это. Предлагал взять отпуск, поехать на море хорошенько отдохнуть, но Славик не соглашался. Папа решил, что у Славика наступил творческий кризис. Но папе жалко было расставаться с молодым грамотным ученым и высококвалифицированным конструктором. Однако Славик все чаще и чаще заявлял о желании уйти.

Однажды утром Славик подошел к папе и сказал:

– Анатолий Ильич, я хочу поблагодарить Вас за отеческое отношение ко мне, за то, что Вы вытащили меня на широкую дорогу науки. Всем этим я обязан только Вам. Но, Анатолий Ильич, меня стало тошнить от этого стола, от этих схем, чертежей, формул. Меня зовут снега, морозы, звезды, полярные ночи и северное сияние. Кроме того, у меня там старики. Я им сейчас очень нужен.

Папа не стал Славика отговаривать. Пожелал ему три фута под килем, найти свою судьбу, и в случае, если когда-нибудь надумает вернуться – дверь всегда перед ним открыта.

– Пиши письма, – сказал папа Славику. – Я, Юля и Катя будем о тебе помнить и сильно скучать. Славик, не теряй с нами связь. У тебя большие организаторские способности. Я помню, как ты оказывал нам с Юлей неоценимые услуги по организации стриптиз-вечера. А у нас растет дочка. Никто не знает, обойдет ее беда или нет.

Славик попрощался с папой, приехал к нам. Мы с мамой проводили Славика на поезд. Славик попрощался с мамой, попрощался со мной. Я просила его не уезжать, но он уехал. Я ревела еще три дня. Больше всего потому, что он уехал из-за мамы. Он ее очень сильно любил, но вида не подавал. Он не мог больше висеть между небом и землей и уехал искать свою судьбу. Первое письмо получили от него через полгода. Мы, конечно, сильно обрадовались. И обе с мамой заплакали. Он писал, что в Ухте купил оленей, погрузил свои вещи, подарки, все, что купил для чума, кочевой жизни, и приехал к родителям в чум на оленях, как на кабриолете. Родители, потерявшие надежду на его приезд, плакали от радости. Радости и веселья было много. Съехались родственники и друзья с соседних чумов. Праздновали три дня. Только огненной воды выпили десять бутылок, да еще пробовали коньяк, шампанское, пиво. Славик детвору угощал шоколадом, конфетами, пряниками; надарил разнообразных московских игрушек.

При постановке на партучет Славику предлагали различные должности, даже должность начальника ШУ-2 в Воркуте. Но он твердо решил остаться с родителями и заняться оленеводством. Развел огромные стада оленей – в несколько тысяч голов. И вот уже пятнадцать лет живет здесь. После шумной Москвы и сидячего образа жизни: чертежи, схемы, приборы… восемь-десять часов в сутки в постоянном напряжении и в подчинении – здесь он чувствует себя абсолютно свободным и счастливым. Здесь он в собственной колыбели: ночь, идеально белый снег, над головой бриллиантовые звезды, синее небо, северное сияние; олени, нарты, собаки; за спиной рюкзак, карабин, фляга с огненной водой – вот что нужно человеку, родившемуся в тундре. Здесь у него все. Здесь он просто живет, а в Москве он просто работал. Здесь он наладил цех по выделке оленьих шкур и пошив из них красивой женской и мужской обуви, головных уборов и верхней одежды. За большие показатели в развитии оленеводства недавно он получил вторую Звезду Героя социалистического труда. Мне кажется, Андрей, что, если бы он жил где-нибудь в колхозе, занимался выращиванием проса или, скажем, чечевицы, он бы все равно получил бы Звезду Героя. Так что Славик в этих местах, да и во всей стране, человек почетный и известный.

– Прости, Катя, а Славик что, не женат? – спросил Андрей.

Катя с ироничной улыбкой посмотрела на Андрея и ответила:

– Почему же – женат.

– Тогда почему же у нас на вечере он был один? – спросил Андрей.

– Он был не один. Он был с женой.

– Прости, Катя, но это какая-то мистика, – сказал Андрей.

– Да, действительно, Славик – это личность мистическая. Он женат на моей маме, и она постоянно живет с ним – в его сердце. При этом трагедии он не чувствует. Это вроде бы как Тургенев.