– Ты изучаешь хроники? – настало его время удивляться. – Или? – он не договорил.

– Нет. Я не историк, я инженер, поэтому цифры люблю проверять. И считать умею. А когда у меня такая родня нарисовалась, то я все учебники перелистал. И хочу тебе заметить, если ты это золото из Америки тащил в возрасте 20 лет, так получается это было за 15 лет до начала войны за независимость США. Какая предусмотрительность. От англичан и французов еще не отделались, а Польшей уже занялись.

Он посмотрел на меня со снисхождением, даже с жалостью, будто на недоумка или школяра, он даже спорить не стал и доказывать ничего не собирался.

– Польша и была той лодкой, что могла раскачать и потопить Европу. Но, увы, мы ошиблись. Даже Аризонский небесный камень не смог выправить слабый разум нашего беспомощного короля Станислава. Пришлось оставить его. И тогда мы из Америки вернули Тадеуша, он с 60 тысячами всадников должен был освободить Речь Посполиту и создать там Царство Божие. За несколько лет до этого, чтобы не позволить России протянуть руку помощи Станиславу, мы нашли убиенного русского царя Петра Третьего, который поднял мятеж на Урале, чтобы Екатерина не отправила войска в помощь Станиславу и Людовику, как она обещала им. А потом спровоцировали Порту на войну с Россией. Станислав бежал, спрятавшись под российским крылом. Мы не смогли договориться с Наполеоном, он был хитрым лисом и не хотел гармонии. Мы смогли лишь спасти Америку, освободив ее от уз Старого мира. Когда у нас не получилось все задуманное, мы подготовили молодого Боливара, его вернули из Лондона, и он расколол Старый мир, как орех, они потеряли все свои колонии.

– Ну что ты несешь! – взорвался я. – Думаешь, я вообще ничего не знаю?! Или это у тебя провалы в памяти? Тадеуш Костюшко вернулся из Америки без всяких всадников. А по возвращении несколько лет прозябал в имении на территории нынешней Белоруссии, а когда, наконец, добился армейской должности, стал генерал-майором коронного войска. И хотя постоянно якшался с заговорщиками, против русских войск воевал на стороне того самого короля Станислава. Не мне судить как воевал, но звание генерал-лейтенанта и орден Белого орла получил, опять же, от польского короля. Только через 10 лет после возвращения он присоединился к восстанию и возглавил его. Что-то очень долго он ваше поручение выполнял.

Пиотр смотрел куда-то мимо меня, морщился, будто я жужжу, как муха августовская. И я сорвался на крик:

– А про Пугачева это ты так загнул, что слов нет. Пугачевский бунт начался за 16 лет до Французской революции и за 21 год до восстания Костюшко. Про турок ничего не скажу. Во второй половине 18 века то ли две, то ли три войны с ними были, а если начало 19 присовокупить точно три войны. Тут вашей заслуги никакой, мы с ними постоянно собачились, ни с одной страной столько не воевали, как с ними. Наполеон, думаю, ни с какими масонами власть делить не хотел, тут ты прав. Про Симона Боливара ничего не знаю, спорить не буду.

– Верно, – он все же повернулся ко мне лицом, но смотрел поверх моей головы, будто я ему что задолжал и не вернул. – Викентий, ты мыслишь, как мелочный приказчик в лавке. 10 лет, 20 лет, 30 лет. Будто гривенники пересчитываешь, а я говорю об устройстве миропорядка, где все эти десятилетия лишь песчинки в часах. Нужно терпение, нужно взращивание преемников, чтобы к той минуте, когда пробьет колокол, все было готово и сработало как механизм. Как? Знают только хранители и основатели.

– О Боже, снова масонский заговор и снова из Америки, – он точно сумасшедший, с манией величия.

– Ты не веришь мне? – Пиотр загрустил, он даже скривился той гримасой, что бывает у старых людей утром, когда у них ломит все кости и трудно встать. Я не знал, что думать, у меня голова шла кругом. И тут он заговорил:

– Ты знаешь, сколько эти лжеПетров было? Они оказались тупыми и жадными. Только Емельян…

Я вздрогнул:

– Сколько?

– Сорок два. Но они не хотели дальше уезда идти. И мы находили новых, завистливых и амбициозных.

– Это все ваши марионетки?

– Нет, что ты, нет. Это попытка изменить мир. Тогда мы отказывались от прямого устранения первых лиц. И все же иного способа не было. Но Екатеринины прихвостни захватили наших эмиссаров, отправленных убить ее. Она опередила нас. Вероятно мы сделали ошибку, когда уничтожили двух важных персон в Европе. Я бы назвал их ключевыми игроками.

– Кого? – я ошалел.

– А! – он говорил словно об обыденном. – Австрийского Леопольда, родного брата Марии-Антуанетты, несчастной французской императрицы. Иначе, чтобы он так, полный сил, неожиданно скончался в сорок четыре года? Австрия слишком сильная держава, потому Наполеон оттуда и супругу для размножения взял.

– Была сильной державой. Сейчас это Диснейленд, – я ждал продолжения, но он молчал. – Кто еще пал жертвой?

– Ну это всем известно. Шведский Густав Третий решил, что он сам себе король. И вот тебе! Застрелили его в Опере. Кстати, – продолжил он, – Густав двоюродный братец русской государыни…

– Это тоже ваших рук дело?

Он поднялся, отошел от меня, закурил трубку и замолчал. Мне было жаль этого неудачливого киллера (этого слова он точно не знал), все же какой не есть, а все родня – дедушка или пра-пра-прадедушка. Сейчас я не мог сосчитать.

Я предложил его подбросить, но он покачал головой и пошел через поле сам, я смотрел ему в спину, пока он не пропал, даже не пропал, а растворился. Мне было пора домой.

Дома оказалось хуже, чем я думал, это я понял по перекошенной улыбке жены, которая делала страшные глаза и даже не орала, что я пьян. Я стал бормотать что-то про проблемы на объекте, про то, что телефон сел, про то, что я виноват и последняя свинья, я исправлюсь, просто такова была ситуация.

– Ситуация? От тебя разит, я не понимаю, во что ты вляпался. Откуда она взялась? Где ты ее, вообще, нашел? – я ничего не понял из ее монолога, но после сегодняшнего дня был готов ко всему. Я шагнул в дом и увидел огромную толстую тетку в веселых высветленных кудряшках, она развалилась в моем кресле, а я не любил, когда кто-то сидел в моем кресле и пил из моей чашки. Она радостно ела торт, и этими грязными руками обняла меня, прижав к своей весьма внушительной груди. Я ее видел впервые.

– Брат, – прочувственно сказала она, не отпуская меня из своих объятий, – брат.

Я вспомнил, что на прошедшей неделе написал десяток писем возможным родственникам, они пока не все ответили, но этой тетки не было среди них, точно не было. Она поняла мою растерянность. Я старался не дышать парами джина ей в лицо, но судя по ее радостной морде, тетку это совсем не пугало.

– Я Лелик.

«А я Болек», – подумал я грустно, очень захотелось махнуть рюмку, но Маришка смотрела строго, на столе был только чай. Маришка еле сдерживалась, в доме находилась какая-то самозванка, к тому же я пока не поведал жене о своих изысканиях, хотел как-то по случаю, но случая пока не подворачивалось.

– Ну Ольга Гроше, это я, прости, – хлопнула она меня по плечу. – От волнения не сообразила, как назваться. Ты мужу моему Вовану писал, мол, брат нашелся, но его нет, я за него прочла. И вот сразу к вам. Ну что, махнем по маленькой за встречу, – она достала из кошелки бутылку чего-то мутного. – Это брат мой самогон гонит, отличный, весь район знает. Что там виски? Марин, тащи рюмашки, – скомандовала она. Маришка тихо подчинилась.

Ольга разлила всем по сто граммов. Марина, поджав губы, молчала. Я знал, что она злится, всегда так – губы подожмет, молчит, молчит. А потом в слезы и крик, а потом я капаю ей валокордин, смачиваю полотенце уксусом, прикладываю к вискам. Обещаю, что больше никогда это, что угодно – это, не повторится, такой ритуал. Она меня прощает, мы миримся, я держу ее за руку у телевизора, она прижимается к моему плечу, все хорошо.

– А Владимир… – я не знал, как спросить вдову, не придумал, что мне сказать по поводу родственника, никогда не виданного.