– Вот и славно. А теперь, думаю, тебе пора домой. А мне самое время вернуться в залу и сообщить всем, что я делал в свое отсутствие… что я… гм… показывал деревенской девушке библиотеку. – Гийом расплылся в улыбке, которая странным образом напомнила оскал волчьей головы, висящей сбоку от него на стене.

Элиза внимательно всмотрелась в его лицо. Она не поняла, почему он внезапно захотел прогнать ее и почему теперь выглядит так, будто задумал что-то коварное, а она тому невольно поспособствовала. Элиза хотела задать ему эти вопросы, но Гийом взял ее за плечи и, пока она не успела опомниться, вывел из зала и указал в сторону выхода.

– До конца по коридору и по лестнице вниз. Там увидишь выход. Доброй ночи.

Не успела она опомниться, как Гийом уже развернулся и широкими шагами ушел в другую сторону, оставив ее в одиночестве сжимать в руках подаренный кинжал и недоумевать.

Кантелё, Франция

Год 1351 от Рождества Христова

На пороге четырнадцатилетия Гийома де’Кантелё дурная слава уже бежала вперед юноши. Каждый, кто хоть раз оказывался у него на пути, начинал называть его «этот несносный мальчишка». Слуги и селяне произносили это украдкой, а наставники, коих Гийом менял с поразительной частотой, звали его так вслух, после чего покидали земли семьи де’Кантелё.

Гийом был наделен удивительным талантом – выводить из себя любого и каждого, кто пытался найти на него управу. Ни хорошее жалованье, ни положение в обществе, ни обещания графа – ничто не удерживало наставников рядом с юношей надолго. Ни к одному из них Гийом не проникался должным уважением, ни одному не позволял собой помыкать и ни одному по-настоящему не доверял. Притом «этот несносный мальчишка» умел извлекать пользу из занятий и цепко усваивал знания, но демонстрировать их отказывался, выставляя каждого своего наставника полным ничтожеством в глазах графской четы.

Несмотря на увещевания матушки и недовольство отца, Гийом гордился собой за то, что ни у кого не выходит его приструнить. Ему нравилось думать, что в нем соединилось высокомерие и воинственность предков отца, обретших власть в этих землях еще во времена нормандского завоевания, и энергичность дельца, благодаря которой высокого положения в обществе добилась семья его матери. Свой пыл и крутой нрав Гийом полностью направлял в попытки сопротивления людям, пытавшимся навязать ему свой авторитет. Он уходил от всевозможных попыток найти на него управу – чаще всего попросту сбегал, веля слугам седлать лошадь. Если кто-то пытался ему воспротивиться, Гийом угрожал лично высечь непослушного слугу. Несколько раз он даже приводил эту угрозу в исполнение, заявляя, что имеет право вершить суд на своей земле, как пожелает.

Проводить время Гийом любил в многодневных поездках на охоту в компании приятелей, которые сменялись с той же частотой, что наставники и объекты вожделения. Гийому нравились пиршества в собственном доме, но визиты в таверны привлекали его не меньше: он частенько являлся туда в компании приятелей, переодетый в простую одежду, и давал волю своей жажде приключений.

Втайне Гийом мечтал овладеть искусством ведения боя, чтобы участвовать в рыцарских турнирах и битвах с истинными врагами французского королевства англичанами. Во времена его детства война затихла из-за разгула чумы, но угроза и напряжение продолжали витать в воздухе, предвещая новые столкновения. Год милости 1351 от Рождества Христова принес в Кантелё весть о сражении между французскими и английскими воинами в Бретани – территории, граничащей с Нормандией[1]. Это событие взбудоражило множество юных умов, вдохновив их на подвиги, и юный граф де’Кантелё не был исключением, его сердце наполнилось жаждой сражений и военных побед. Но пока военному делу его никто не обучал, Гийом с упоением отдавался своему увлечению охотой. Он лично занимался разведением своры гончих и каждой собаке давал имя. Радостный лай, доносившийся с псарни, нередко заставлял обитателей особняка вздрагивать, и вид испуганных слуг приводил Гийома в восторг. Со временем к лаю привыкли и пугаться перестали, что поначалу немного расстраивало «этого несносного мальчишку», и он даже не думал скрывать свою досаду.

Однажды Гийом привел с собой на охоту девчонку-простолюдинку, чем поразил своих приятелей. Девочка не имела никаких необходимых для охоты навыков, хотя Гийом заверял, что она метко стреляет из лука. Продемонстрировать свои умения норовистая простолюдинка, не носившая нательного креста, отказалась, да и к охоте выказала открытое отвращение. Никто не мог взять в толк, кто она такая и отчего позволяет себе столь вольное поведение с благородными людьми. Единственным, кого нисколько не удивляли манеры простолюдинки, был сам Гийом. Он лишь посмеивался над тем, в какое смятение приводят его приятелей едкие замечания и колкие взгляды девчонки. Хотя в конце охоты он был разочарован тем, что она отказалась стрелять из лука, и больше никогда не звал ее с собой.

Родители и сменявшие друг друга наставники уповали на то, что проповеди священников на святой мессе вразумят «этого несносного мальчишку», и он смирит свой пыл. Случалось, что Гийом и впрямь задумывался, не живет ли греховной жизнью. Однако в итоге он приходил к выводу, что, если б в его жизни было слишком много греха, всевидящий и всемогущий Господь давно покарал бы его. А по всему выходило, что Господь проявлял к нему любовь и милосердие. Задумываясь об этом, Гийом мог присмиреть на день-два и искренне стараться не нарушать заповеди… насколько это было возможно. Он честно молился – иногда даже не единожды в день, если решал, что за какой-то проступок все же стоит попросить прощения, – и соблюдал пост вместе со всей семьей. В Доме Божьем он преисполнялся неподдельного священного трепета и чувствовал силу и святость, витавшую над алтарем. Один вид Нотр-Дам-де-Руан приводил его в восторг, лишая дыхания, и Гийом почти физически чувствовал присутствие Господа там, когда с искренним смирением опускался на колени. Во время Святого Причастия ему казалось, что он может ощутить всеобъемлющую власть Небесного Отца.

Однако стоило покинуть собор, как от священного трепета не оставалось и следа. Это чувство возвращалось лишь в те минуты, когда Гийом обращался к Господу в молитве – не в той, что нужно было читать наизусть, но в той, что исходила из его собственного сердца. Никто никогда не говорил ему, что так можно делать, но он всегда считал, что так честнее.

В своих искренних молитвах Гийом просил Бога и святых ниспослать ему хоть одного по-настоящему близкого друга, который мог бы стать интересным и мудрым собеседником – взамен всех тех, что у него были. А еще он просил, чтобы Господь и Пресвятая Дева Мария хранили язычницу Элизу и не серчали на нее за ее неверие.

Руан, Франция

Год 1351 от Рождества Христова

Ренар Цирон, закрывшись плотной обработанной в течение многих вечеров деревяшкой, напоминавшей полтораручный меч, отскочил в сторону, осуждающе взглянув на друга.

– А не так яростно можешь? – воскликнул он. – Сломаешь же, придется заново все делать!

Вивьен утер со лба пот, выпрямляясь и выходя из боевой стойки, которую он принял, повинуясь неким инстинктам, но никак не знаниям и навыкам фехтовального искусства. Губы его расплылись в счастливой улыбке.

– Прости, мой друг. И правда, я перестарался.

Ренар глубоко вздохнул и начал снова наступать, замахиваясь деревянным мечом для удара.

В фехтовальном деле оба они были новичками. Их единственным реальным боем был бой на факелах в аббатстве Сен-Пьер-сюр-Див. И именно эта история заставила их всерьез задуматься о том, чтобы научиться защищать себя в поединках. Как и о том, чтобы сменить веревочные пояса на кожаные ремни для сутан, а предписанные инквизиторам сандалии – на плотные ботинки. После пережитых ими злоключений Кантильен Лоран скрепя сердце пошел им на уступки и закрыл глаза на их неподобающий внешний вид.