Тут мои мысли прервали – в купе осторожно просочился комиссар дивизии (их сейчас именовали начальниками политического отдела) с бутылкой водки в руке.

– Что с тобой, Алексей Иванович? Я тебя не узнаю. Давай, по душам поговорим, знаешь, и по соточке примем. За товарища Сталина!

– Наливай.

На столике образовались два стакана, а комиссар совершенно по- рабочему вытащил из карманов галифе кусок черного хлеба и шмат сала завернутые в аккуратную чистую тряпочку, с любовью посмотрел на розовые прожилки, говорящие о свежести продукта, который тут же стал пластать на куски с полпальца толщиной. Для всей полноты картины не хватало луковицы или пары зубков чеснока, но вот и они явились на свет Божий. С этим делом управлялся комиссар мастерски. В каждом стакане плескалось ровно по сто грамм беленькой. Батя буржуазный коньяк за напиток не признавал и пил только водку, тайком предпочитая оной хороший самогон.

– За товарища Сталина!

Выпили. Закусили. Как я принял алкоголь? Да, никогда не пил. Но нас тренировали. Алкоголь действует на мозг. Мозг можно приучить не реагировать на алкоголь. Этим штукам учат работников спецслужб, чтобы пить и не пьянеть, а самому что пьющие говорят слушать и на ус мотать. Мои тренировки на базе группы «Остриё» были построены по подобному принципу, вот только учитывали специфику моего организма. Закалка мозга через …. Мама моя дорогая! Забыл это заумный термин, честное слово забыл! Так! Больше не пить! Как говорил полковник Полковников: «индивидуальный подход во всей индивидуалистической красе». Да! Не быть ему генералом, никто не захочет такое прекрасное словосочетание разрушать! Так что ум мой оставался светел.

– Понимаешь, Алексей Иванович, у нас в дивизии ЧП! Командира подменили! – сообщил мне заговорщицким тоном комиссар. – И от этой подмены впал дивинтендант в прострацию, а начштаба готовится уйти в запой. Партия ему этого не позволит! Так что Ануфрий наш Иосифович вдул свой коньяк и почивает, а поутру имеет поручение от партии привести себя в порядок и приступить к напряженной и плодотворной работе. Только ты объясни мне, и партии в моем лице, что за китайская муха тебя укусила?

Умеет комиссар говорить. Умеет и уговаривать. Но и я кое-что умею…

– Хорошо, что ты пришёл, Иван Тимофеевич, мне ведь нужно, чтобы ты подсобил, очень нужно!

– Ну… (типа чем смогу, прозвучало).

– Ты же знаешь, что я с Семеном Константиновичем хорошо знаком? – кидаю пробный шар. Тут комиссару крыть нечем, он ведь знает, что знаком, но не знает, насколько, потому только пожимает плечами в ответ.

– Он мне бумагу интересную показал. Ты приказ наш знаешь? Общие планы по армии тоже?

– Ознакомился в общих чертах. – говорит как-то неуверенно комиссар.

Я его понимаю. Он из простой рабочей семьи, образования особого не имеет, даже командирских курсов, в армейских делах ни в зуб ногой.

– Семен Константинович считает, что Духанов – теоретик, а не практик, его потолок дивизия, рано ему даже за корпус браться, не то что за армию. А планы 9-й армии проходили проверку оперативным отделом Ленинградского округа, там полковник Павел Григорьевич Тихомиров[36] руководит, толковый, по мнению Тимошенко, штабист. У Тихомирова оказался такой интересный майор Сергей Гаврилович Чернов[37]. Он и прошелся по оперативным планам 9-й как танк по жестянке… Тихомиров его замечания переправил Тимошенко, по старой дружбе, чтобы и на его мнение потом ссылаться.

Я выдержал паузу, намекая, что надо бы продолжить. Заинтригованный Батя быстро разлил ровно по сто еще и не выдержал:

– И что Семен Константинович?

– С майором Черновым согласился. Могу эту записку по памяти прошпарить, пусть и не дословно! Поехали!

На этот раз пили без тостов, как-то не хотелось, ни мне, ни комиссару. Ему-то знать не надо, что шпарить я буду слово в слово, с моей памятью это не проблема!

«Роль 9-й армии и ее задачи поняты командованием 9-й армии в основном, правильно, но решение построено на том, что противник не окажет никакого сопротивления… В среднем темп операции запланирован 22 км в сутки, в то время когда свои войска к границе шли 12–16 км в сутки с большой растяжкой частей и отставанием техники (артиллерии главным образом). Как же можно планировать такие темны на территории противника?! Это значит построить операцию на песке, без реальной обстановки и особенностей фронта. При планировании, видимо, противник в расчет вообще не принимался и бездорожье также не учитывалось, за это можно поплатиться срывом всей операции в самом ее начале, особенно если противник окажет хотя бы небольшое сопротивление путем заграждений и прикрытия погранчастями, не говоря уже о подброске полевых войск… При движении 9-й и 8-й армий вглубь будет образовываться разрыв между ними. Наличие у финнов дорог (железных и шоссе) дает возможности создавать реальную угрозу флангам и тылу 9-й и 8-й армий и ее отдельным дивизиям… Коммуникации их… все будут перерезаны диверсионными группами противника, и они могут оказаться без питания и боеприпасов, причем тактика финнов к этому, в основном, и будет сводиться…

– Так, значит, мы попадаем как кур в ощип?

– Под Аустерлицем руководство союзников приняло гениальный план, который был построен на предположении, что Наполеон двигать свои войска не будет, получился страшный разгром. У нас будет что-то подобное. Мы начнем туда прибывать, а нашу дивизию раздергают по частям, оставят два-три батальона, а задачу нарежут как корпусу. И что будет? Плохо нам будет, Иван Тимофеевич, очень-то плохо!

– Ну про Наполеонов мне не рассказывай, яво Кутузов знаешь как приложил! – блеснул знанием истории комиссар.

– Кутузов его под Бородино приложил, а Наполеон Кутузова под Аустерлицем. Квиты. Ты наливай, там еще чуток остался…

Мы тяпнули по последнему полтинничку на душу.

– И что делать?

– Надо пересматривать планы, только делать никто ничего не будет. Кто такой Чернов? Для Духанова ноль! Тихомиров перезванивал Тимошенко, жаловался, что ездил к Духанову, но на его уже предупреждения никто внимания не обратил. В штабе 9-й прожектеры сидят. Мы ничего не сделаем. Духанов – креатура Климента[38], есть мнение, что неудачи ефремовцев дадут шанс подняться Тимошенко[39].

– Ну, это ты не говорил, я не слышал… – Батя все-таки человек неплохой, хотя кто его знает, может, возьмет себе на заметку вольные речи командира на пьяную голову.

– А я и не говорил ничего. Нам надо сделать так, чтобы наши головы на месте оказались! А они полетят, если начнут искать виноватых.

– А от меня-то ты что хочешь?

– За то, что поставишь Волкова на ноги и заставишь работать, тебе спасибо от всей души. Это дело важное, без Волкова я как без рук. Но нужны твои связи старые, ты же из путейцев?

– Конечно, в Смоленском депо начинал обычным рабочим.

– Вот… смотри, по приказу наш 305-й полк должен разгружаться в Кочкоме, остальные части следуют в Кемь (ага, та самая Кемска волость). А ты не можешь сделать так, чтобы 305-й подзадержался в пути и стал разгружаться в Кеми, по ошибке?

– А зачем это надо?

– А затем, чтобы там, куда нас перенаправят, мы били бы одним могучим кулаком, а не растопыренными пальцами.

– Ну, эта, растопыренными пальцами да по глазам! Понял тебя, комбриг, понял. Посмотрю, что можно сделать. В Гродно постараюсь связаться с нужными людьми… Ох, командир, не сносить мне с тобой головы…

Пахоменко не подозревал, насколько он был бы прав.

Ленинград встретил эшелоны 44-й дивизии дождем пополам со снегом, адским холодом сменившимся крепкими морозами, которые только начинали набирать силу. Очень быстро дождь со снегом сменился просто снегом, падавшим большими лохматыми хлопьями, а под тонкой коркой свежего льда противно чавкала еще незамерзшая влага. Штаб дивизии прибыл в одном из первых эшелонов, и дивизия стала накапливаться в Питере, как в важном логистическом узле, не смотря на окрики из штаба армии, комбриг Виноградов не собирался никуда спешить. Дивизия направлялась на войну по частям, довольно разбросанным порядком, виной которому была работа штаба дивизии. К приезду в Питер (простите, привычка) командир 44-й дивизии окончательно убедился в профнепригодности полковника Волкова. Полковник много пил, не смотря на влияние политрука дивизии пил больше водку чем воду. Удивительно, что простая душа комиссара дивизии приняла сторону Виноградова, что-то такое почувствовал Пахоменко, но дивизия была фактически без начальника штаба.