— Если он выпьет его сразу, минут через двадцать. И не спрашивай меня, как долго будет длиться его действие. Люди так отличаются друг от друга, что я не имею никакого представления. Может быть, полчаса, может быть, три. Здесь никогда нельзя быть слишком самоуверенным.

— Вы сделали все, что могли. За исключением последнего. Снимите эти наружные бинты и эти проклятые шины.

Он нервно посмотрел в сторону двери:

— Если кто-нибудь зайдет!..

— Мы это уже обсуждали,— нетерпеливо сказал я.— Даже если мы рискнем и проиграем, нам не будет хуже, чем сейчас. Снимите же их.

Марстон принес себе для поддержки стул, сел на него, подвел концы ножниц под бинты, удерживавшие шины, и разрезал несколько быстрыми, аккуратными движениями. Бинты отпали, обнажив шины, и в этот момент открылась дверь. Несколько длинных шагов, и Тони Каррерас стоял рядом с моей кроватью, внимательно глядя вниз. Он выглядел еще бледнее, чем в прошлый раз.

Добрый исцелитель трудится и в ночную смену? Хлопоты с пациентом, доктор?

— Хлопоты? — хрипло переспросил я. Глаза наполовину прикрыты, губа прикушена, кулаки, лежащие на одеяле, крепко сжаты — сцена под названием «Картер в агонии». Я надеялся, что не переигрываю.— Каррерас, ваш отец сошел с ума? — Я совсем закрыл глаза и подавил, но не совсем, готовый вырваться стон, когда «Кампари», скатившись с особенно высокой волны в очередной раз уткнулся в набегавшую за ней. Каррераса чуть не повалило с ног. Даже сквозь закрытые двери, даже несмотря на жуткие завывания ветра и шум штормового ливня, звук удара прозвучал, как орудийный выстрел, причем не очень далекий.— Он хочет всех нас прикончить? Почему, черт возьми, нельзя снизить скорость?

— Мистер Картер очень страдает от боли,— тихо сказал доктор Марстон. Каковы бы ни были его недостатки как доктора, он быстро все понимал, а не поверить обладателю столь чистых, мудрых, голубых глаз под великолепной гривой Седых волос было просто невозможно.— Точнее сказать, он в агонии. У него, как вы знаете, сложный перелом бедра.— Он деликатно прикоснулся к окровавленным бинтам, словно Каррерас мог увидеть, насколько сложный это перелом.— Каждый раз, когда корабль резко наклоняется, сломанные концы кости трутся друг о друга. Можете себе представить, что это такое? Нет, сомневаюсь, что можете. Я пытаюсь переставить и затянуть шины так, чтобы полностью лишить ногу подвижности. Одному человеку в таких условиях это трудно. Вы могли бы мне помочь?

За одну секунду я изменил свое мнение о проницательности Марстона. Несомненно, он хотел рассеять те подозрения, которые могли возникнуть у Каррераса, но он не мог придумать для этого худшего способа. В том смысле, если бы Каррерас предложил свою помощь, уходя, он наткнулся бы на спящего часового.

— Извините.— Никакая музыка не сравнилась бы для меня мелодичностью с единственным словом, произнесенным Каррерасом.— Не могу задерживаться. Нужно проверить посты и все такое. Кроме всего прочего, именно для этого здесь находится мисс Бересфорд. Если ничего не получится, дайте ему большую дозу морфия.— Через пять секунд его уже не было.

Марстон приподнял брови.

— Не так любезен, как раньше, сказал бы ты, Джон. Маловато сострадания, на которое он так часто претендует.

— Он обеспокоен,— сказал я, немного напуган и, хвала небесам, довольно прилично мучается от морской болезни. Но при всем при том он еще крепко держится. Сьюзен, заберите у часового чашку и посмотрите, ушел ли наш приятель Каррерас.

Она вернулась через пятнадцать секунд.

— Ушел. На горизонте никого.

Я перекинул ноги через край койки и встал, но в следующее мгновение тяжело рухнул на пол, головой чуть было не ударившись о железное основание кровати Макдональда. На это были четыре причины: внезапный резкий крен палубы, окостенелость суставов обеих ног, совершенный паралич левой и острая боль огнем ожегшая бедро, как только моя нога коснулась палубы.

Ухватившись руками за койку боцмана, я с трудом поднялся и сделал еще одну попытку. Доктор придерживал меня под правую руку, и помощь мне действительно была нужна. Она позволила мне упасть на этот раз не на пол, а на собственную койку. Лицо Макдональда ничего не выражало. Сьюзен выглядела так, будто собиралась заяц плакать. Однако, в силу какой-то непонятной причины, я вдруг почувствовал себя лучше. Я резко распрямился, как складной нож с сильной пружиной, ухватился за спинку койки и сделал шаг.

Ничего не получилось. Я сделан не из железа. С креном «Кампари» я мог справиться, и первоначальная окостенелость суставов начинала проходить. Я мог даже в какой-то степени не замечать пугающей слабости в левой ноге. Я мог скакать на правой. Но эту боль не заметить я не мог. Я, как и все другие, обладаю нервной системой, по которой распространяется боль, и она у меня работала на пределе. Считав, что могу справиться даже с болью, но каждый раз, когда я ставил левую ногу на палубу, пронзительная боль в моем левом бедре вызывала ощущения головокружения, тошноты и доводила почти до потери сознания. Я смутно подумал, что предобморочное состояние, видимо, связано с потерей крови. Я снова сел.

— Ложись в постель,— приказал Марстон.— Это безумие. Тебе придется полежать на спине еще, по крайней мере, неделю.

— Славный старина Каррерас,— пробормотал я. У меня действительно кружилась голова, это несомненно.— Умный парень, Тони. У него была хорошая мысль. Ваш шприц, доктор. Обезболивающий укол в бедро. Дайте мне максимальную дозу. Как футболисту с травмированной ногой делают укол перед игрой.

— Ни один футболист никогда не выходил на поле с тремя пулевыми ранениями в ноге,— мрачно сказал Марстон.

— Не делайте этого, доктор,— настойчиво сказала Сьюзен.— Прошу вас, не делайте. Он убьет себя.

— Боцман? — спросил Марстон.

— Дайте ему укол, сэр,— тихо сказал боцман.— Мистеру Картеру знать лучше.

— Лучше,— Сьюзен передразнила его в ярости.— Она подошла к койке боцмана и испепелила его гневным взором.— Вам легко лежать здесь и говорить, что ему знать лучше. Вам не надо туда идти, где могут убить, пристрелить или где можно просто умереть от потери крови.

— Что вы, мисс,— улыбнулся ей в ответ боцман.— Разве я когда-нибудь пойду на такое рисковое дело?

— Извините меня, мистер Макдональд.— Она устало присела на его кровать.— Мне так стыдно. Я знаю, что если бы у вас не была раздроблена нога... Но взгляните на него. Он не может даже стоять, не говоря уже о том, чтобы ходить. Он убьет себя, я вам говорю, убьет!

— Возможно. Но этим он опередит события не больше чем на два дня. И мистер Картер, и я, мы оба знаем, что всем на «Кампари» осталось жить недолго, если кто-нибудь чего-нибудь не предпримет. Вы ведь не думаете, мисс Бересфорд,— продолжил он серьезно,— что мистер Картер делает это просто ради разминки?

Марстон посмотрел на меня, и его лицо стало напряженным.

— Вы с боцманом говорили? Говорили о чем-то, чего я не знаю?

— Я расскажу вам, когда вернусь.

— Если вернешься.— Он прошел в амбулаторию, вернулся со шприцем и сделал мне укол какой-то бледной жидкости.

— Все мои чувства восстают против этого. Боль это ослабит, но и позволит тебе перенапрячь ногу и нанести ей непоправимый ущерб.

— Это и наполовину не так непоправимо, как быть мертвым.— Хромая, я перешел в амбулаторию, вытащил из стопки одеял, которые принесла Сьюзен, костюм папаши Бересфорда и быстро, насколько позволяли моя нога и качка «Кампари», оделся. Я как раз отворачивал воротник и застегивал булавкой лацканы, когда вошла Сьюзен. Необычно спокойно она произнесла:

— Он вам очень идет. Хотя пиджак немного тесноват.

— Это намного лучше, чем разгуливать ночью по верхней палубе в белой форме. Где черное платье, о котором вы говорили?

— Вот.— Она вытащила его из-под нижнего одеяла.

— Спасибо.— Я взглянул на этикетку: «Балансиага». Получится неплохая маска. Я ухватил подол двумя руками, взглянул на нее и увидев, что она кивнула головой, рванул платье, где каждый стежок стоил доллар. Вырвал неровный квадрат, сложил его в треугольник и обернул вокруг лица, пониже уровня глаз. Еще несколько рывков, еще один квадрат и ткань, связанная узлом, закрывала мою голову и лицо так, что виднелись только глаза. Руки я всегда мог спрятать.