Следующие два с лишним года Катерина убеждала родителей, что домик кума Тыквы в сравнении с ее собственным — авиационный ангар.

Убедить не получилось.

Пианино привезли во вторник, в середине дня, так что увидели его немногие. К несчастью, среди немногих затесалась одна весьма целеустремленная особа — маленькая Света.

— Сыглаесь мне песенку? — это был скорее приказ, чем вопрос. — А цего ты так молгаесь?

— Обязательно сыграю, солнышко, только не прямо сейчас. Давай чуть позже, ладно? — выкрутилась Катерина, отчаянно сигнализируя Светиной матери. Та все поняла правильно и увела юную меломанку, уговаривая немного подождать. Катерина вздохнула с облегчением, заплатила грузчикам и пошла домой.

Сказать, что в доме стало неуютно, значит — не сказать ничего. Массивный черный инструмент выглядел на фоне светлой мебели еще более громоздким. И без того не слишком просторная комната сделалась совсем маленькой.

— Можно сложить на него книги… и еще много чего можно… спожить… Да. Очень удачно вписалось. — подчеркнуто беспечным тоном сказала Катерина, не веря ни единому своему слову.

— Оно тут надолго?

На ковре перед пианино сидел домовой и мрачно изучал свое отражение в полированной поверхности. Его слова разозлили Катерину и одновременно придали ей уверенности.

— Оно тут навсегда! То, что я больше не музицирую, не значит, что инструмент бесполезен. Это… это… очень нужная вещь!

— Ага. Исключительно полезная. Для собирания пыли и прочих неприятностей.

Прежде чем Катерина и Сам поругались, в комнату заглянул Хлюп:

— Ух ты, какая большая штука… Это для музыки? Сыграешь музыку? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

— Вы все сговорились, да?.. Ладно, вечером попытаюсь что-нибудь вспомнить.

К вечеру Катерина ухитрилась переделать множество дел, в том числе — отложенных на неделю, на месяц и даже те, что не планировала вообще. Она тянула время, сколько могла, но вечер все равно наступил и нужно было выполнять обещание.

Катерина пробежалась пальцами по клавишам: увы, ни одна при переезде не запала, инструмент был в полном порядке. Роясь в коробке с нотами, она пыталась понять, почему при взгляде на пианино ей делается неуютно. *Да мне просто-напросто стыдно,* — вдруг сообразила Катерина, — *Столько лет потрачено впустую…*

— Хватит таращиться, черт тебя побери! — крикнула девушка инструменту, выхватила из кучи нот какой-то сборник и бросила на пюпитр.

При взгляде на страницу первая ее мысль была: "Кодировка, что ли, поехала? На юникод не похоже…" Потом Катерина расхохоталась и пошла рассказывать друзьям в аське, до какой степени она ухитрилась забыть ноты.

Хлюп так и не дождался обещанной музыки. Он повздыхал немного, но второй раз просить не стал.

Очень скоро Катерина поняла: ее добрые соседи невзлюбили инструмент. Хлюп держался от него подальше, избегая заходить в комнату. Домовой же задался целью выселить пианино и устроил партизанскую войну с самыми настоящими диверсиями. Как иначе можно было объяснить творившееся в доме?

В комнате вдруг появилось множество углов, цепляющих одежду, хотя у пианино таких не наблюдалось вовсе. Эти Катерина еще могла понять: инструмент большой, а комната — маленькая. Но каким образом у мобильника, оставленного заряжаться на крышке пианино, пропали все настройки? "Это не я! Это оно!" — только и сказал домовой, хотя раньше в подобных случаях выяснял отношения несколько дней.

После неприятности с телефоном некоторое время все было спокойно. А потом среди бела дня с пианино упала фарфоровая балерина. Старая, еще бабушкина статуэтка, благополучно прожившая более полувека, не просто разбилась — ее словно раскрошили молотком. Катерина выудила домового из шкафа и потребовала объяснений. Домовой снова буркнул "Это не я, это оно!" и отвернулся. Пока Катерина возмущенно рассуждала на тему "Если еще хоть раз…" Сам молча подмел осколки и скрылся в шкафу, даже не пытаясь спорить с хозяйкой.

Катерина вынесла из комнаты все бьющиеся безделушки. Потом пришлось убрать и книги — не только с пианино, но и с полок над ним. Вместо книг она поставила комнатные цветы — те сразу же поблекли и начали вянуть.

Домовой по-прежнему все отрицал. Показывался он теперь лишь изредка, и всегда был в дурном настроении.

Последней каплей стали ксерокопии документов. Катерина сделала их специально и оставила на крышке пианино. И Сам попался: Катерина поймала его, когда листки оказались уже на две трети между инструментом и стеной. Вопреки ее ожиданиям бумага не были порвана, скорее уж изжевана.

— Только не говори, что пианино их ело, а ты — спасал! — заявила Катерина. — Мое терпение кончилось! Или ты прекращаешь это безобразие, или я за себя не ручаюсь!

— Хочешь, чтобы прекратил? — хмуро спросил домовой. — Убери с кухонного стола солонку. И ножи, — тихо добавил он и пропал.

Перед рассветом ее разбудили голоса. Это почти испугало — Хлюп и Сам никогда не шумели по ночам, уважая ее чуткий сон. Она прислушалась: один из голосов, похоже, принадлежал домовому. Катерина взяла молоток, который по старой привычке держала рядом с кроватью, и осторожно заглянула в соседнюю комнату.

…мой дом! Не уберешься — пожалеешь!

— Все-таки ты! — скрипнув зубами, она распахнула дверь. Домовой, стоявший посреди комнаты, даже не обернулся в ее сторону. Сам продолжал смотреть прямо перед собой. Катерина проследила за его взглядом.

Пару секунд она отчаянно моргала, пытаясь понять, что с инструментом не так. А когда наконец поняла — поймала себя на мысли, что очень хочет проснуться. Полированная поверхность пианино не отражала слабый утренний свет — она его поглощала. Фактически инструмента не было вовсе — только сгусток тьмы, повторяющий его форму.

— Привет, хозяйка! — сказала тьма. Голос у нее был тоненький и дребезжащий, словно взяли разом всю четвертую октаву.

Прежде чем Катерина собралась с мыслями, Сам подался вперед и завизжал пронзительнее того, что было перед ним:

— Пошел прочь, злыдень!

— С какой стати? — Катерина машинально отметила, что четвертая октава сменилась третьей, потом второй. — Жалкий уродец! — это уже была первая октава, — Один дом не уберег, и этот тоже… — малая октава, большая… — Не твой!!! — субконтроктава взревела так, что Катерина невольно пригнулась, зажав уши. И очень вовремя: цветочные кашпо на полках брызнули веером осколков. Сгусток тьмы, уже мало чем напоминающий пианино, ударил домового, отшвырнув его к стене.

Вот так, наверное, и рождаются самые идиотские боевые кличи в истории человечества. С другой стороны, если б добро тратило на размышления слишком много времени, у него не осталось бы шансов.

Обо всем этом Катерина подумала много-много позже, а в тот момент просто заорала: "Cдохни, тварь!" Старый добрый молоток сам собой вылетел из руки и врезался в середину сгустка. Тьма ответила воплем, словно ударили по всеми клавишами одновременно.

И пропала.

В поселке залаяли собаки. В соседнем доме проснулся и заплакал ребенок.

*Проклятье! Придется объяснять… Хотя… Какого черта?! Даже если нечисть — не в короне, и я приложила ее не туфелькой, кто сказал, что нельзя все свалить на мышей?*

Она сделала в сторону пианино маленький шаг. Другой. Нагнулась и схватила молоток. Но больше в нем не было необходимости, потому что не было больше злобного темного нечто. Остался только старый, немного пыльный инструмент, с привычной царапиной на крышке, потемневшими от времени педалями, а теперь еще и расколотой рамой.