Есть контакт, подумала Ева, глядя на черный бант в его волосах. И ведь после вчерашнего он все равно не боится подставлять ей спину… Впрочем, сейчас она точно не смогла бы его ударить. Не когда в его голосе за ядом вновь пробилась усталая горькая искренность.

Возможно, сам Кейлус прекрасно это осознавал.

Треклятые манипуляции, треклятая сердобольность, треклятая должность личного эмоционального кочегара треклятой королевской семейки…

— Может, все-таки скажете, зачем вам на самом деле трон?

Обернувшись через плечо, мужчина одарил ее кривой усмешкой:

— Затем, что я кровожадный властолюбивый ублюдок. Такой ответ тебя устроит?

— То, что вы мне сейчас сказали, не слова властолюбивого ублюдка.

Кейлус стоически вздохнул.

— Послушай, кошечка. Я легко мог бы напеть тебе самую красивую песенку из тех, что сумел бы сочинить, но ты не кажешься мне достаточно глупой, чтобы ей поверить. Так что остается тебе лишь принять неприглядную истину.

Еве вспомнилась одна красивая песенка, уже напетая им вчера. «Но я смеюсь — кому по нраву стоны»… Было все подстроено или нет? Пел это Кейлус Тибель или лирический герой, имевший с ним весьма мало общего? И то, что он говорит сейчас — отсутствие всякого интереса к тому, чтобы вызвать ее расположение, нежелание оправдываться и плакать, или тонкая игра, на самом деле призванная завоевать это самое расположение?..

Впрочем, пообщавшись с Гербертом и Мирком, Ева уже могла понять кое-что о породе их семейки.

— Или могу предположить, что вы обманываете сами себя, — вновь рискнула она. — Улыбаетесь, потому что не хотите, чтобы кто-то видел, что вам больно. Пытаетесь казаться страшнее, чем вы есть, потому что быть обиженным, страдающим и сентиментальным куда унизительнее, чем бесчувственным, корыстным и злым. Страдания делают вас слабым, а слабость, по-вашему, унижает, и вы…

— Мы не в тех отношениях, чтобы ты читала мне нотации или проповеди. — Резкость, с которой он отвернулся, лишь подчеркнула еще большую резкость в голосе. — Буду благодарен, если теперь ты все же позволишь мне поработать. Если нечем будет заняться, библиотека через три двери справа отсюда.

Хмыкнув про себя, Ева выскользнула из-за инструмента, забирая с собой мирно мерцающую Люче.

Что ж, отсутствие ответа порой могло сказать больше, чем сам ответ. Если, конечно, это снова не было искусно просчитанной игрой. Но об этом уже стоило делать выводы, опираясь на дальнейшие наблюдения.

Оставалось еще одно, что Еве хотелось прояснить.

— Почему вы презираете магию? — замерев на полпути к дверям, спросила она, пока Кейлус занимал освобожденное ею место.

Подняв пюпитр, раскладывая на нем недописанные ноты, тот слегка пожал плечами.

— Думаю, потому что в юности учился ей пять лет вместо того, чему мне хотелось учиться на самом деле.

Простой ответ, какой мог бы дать знакомый в обычной приятельской беседе, весьма ее приободрил.

— Но разве для мага не естественно хотеть учиться магии? Использовать то, что ему подарено свыше?

— Я не считаю, что обязан пользоваться чем-то при каждом удобном случае лишь потому, что могу, — открывая чернильницу, заметил Кейлус: слегка скабрезно, будто считывая в собственных словах не совсем приличную аналогию. — Не всем нашим способностям и возможностям можно дать ход. Не всем нужно. Не говоря уже о том, что у всего есть своя цена. — Он макнул черное перо, лежавшее тут же, на пюпитре, в стеклянный флакон с медной крышечкой. — Маги живут дольше обычных людей. Маги сильнее обычных людей. И в довесок к Дару магам нередко достается самомнение, возносящее их выше обычных людей, что я считаю великим заблуждением, ибо вся человеческая гниль свойственна им ничуть не меньше. Кроме того, магия — тот же наркотик. Полагаясь на нее, впав в зависимость от нее, в ее отсутствие ты ощутишь себя ничтожеством, и лишь единицы могут похвастаться такой силой, как Уэрти. Рано или поздно многие… особенно обладая определенным складом характера… понимают, что их резерва не хватает на их нужды, и задумываются, что хотели бы стать могущественнее. А могущество сверх того, что тебе дано, всегда покупается чужой кровью.

— Но вы, к примеру, купили чужой кровью сведения обо мне. Чем это лучше?

— Ничем, — легко согласился он, левой рукой наигрывая обрывок новой мелодии, а правой выписывая первые ноты на оборванных строчках. — Я уже говорил, что я кровожадный ублюдок. — Удовлетворенно кивнув тому, что получается, он несколько досадливо повернул голову, явно желая поскорее завершить разговор. — Коротко говоря, лишь для тех, кто не одарен с рождения, жажда овладеть магическими премудростями кажется сама собой разумеющейся.

— Некоторые, родившиеся без этой одаренности, тоже не слишком жаждут, — пробормотала Ева. Лишь сейчас осознав, что сама не особо привязана к нежданно свалившейся на нее магии.

Когда Дерозе лежал разбитый, у нее будто отняли бесконечно важную часть ее самой. Сейчас, когда у нее отобрали магию, она не ощущала себя беспомощной. И отбери у нее навсегда что волшебный смычок, что Люче, едва ли она сильно расстроится по этому поводу. Ева так и не могла воспринимать магию органичной частичкой себя — скорее каким-то мощным посторонним девайсом, подаренным без ее желания, который обстоятельства вынуждали ее изучать и использовать. Но вне этих обстоятельств она едва ли захотела бы даже читать инструкции по применению.

Пару секунд Кейлус, не моргая, глядел на нее бархатными глазами. Кивнул, словно сделав некие выводы — и, отвернувшись, резко провел по строчке тактовую черту.

— Иди. Хватит разговоров на сегодня.

Не прекословя, Ева наконец вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Побежала наверх, возвращать Люче в ножны: жалея и не жалея о том, что зря потратила эту попытку.

Почти со стыдом вспоминая, как вчера хотела решить свои проблемы самым простым и ужасных из возможных способов.

Любое столкновение двух разумных людей можно решить переговорами. Ладно, почти любое. И, конечно, добро должно быть с кулаками, но все же убийство — не метод тех, кто играет на стороне добра и справедливости. До сих пор им с Гербертом удавалось решать проблемы без кровопролития (ну, исключая ту, где очень хотели пролить кровь им). Решат и эту.

В конце концов, Ева уже заключила мирный договор с огнедышащей драконицей, приручила одного представителя королевской семейки и установила вполне нормальные отношения с другим. Значит, сможет поладить и с третьим.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 07.02:

***

— Вот и остались мы одни, малыш, — глядя на драконье яйцо, скорбно заметил Эльен, подкидывая дрова в очаг, мерцавший углями в маленькой сокровищнице замка Рейолей.

Сегодня некромант отдал ему короткий дистанционный приказ — «заботься о яйце, пока меня нет». Из чего призрак сделал вывод, что по неким причинам сегодня к ужину его господина ждать не стоит.

Учитывая, с какой целью Гербеуэрт покинул дом днем, его дворецкий очень надеялся, что эти причины не настолько фатальны, чтобы ему пришлось беспокоиться всерьез.

— Совсем как в былые времена, пока лиоретта не явилась, — еще более скорбно добавил дворецкий, расправившись с последним поленом. — Господин, конечно, тогда дом почти не покидал, но за день от него, бывало, и слова не услышишь. Впору было гадать, кто из нас двоих призрак…

В дверь постучали. Когда Эльен открыл, внутрь скользнул Мелок — но, как бы уникален ни был кот главы дома Рейолей, стучать он пока не научился.

— Не советую проходить, — поспешно произнес призрак, прежде чем стоявший за дверью Миракл попытался перешагнуть через порог. — Приветствую, лиэр. Прошу прощения, что не встретил, был занят здесь.

— Ворота открылись передо мной, — заметил юноша без намека на упрек.

— Насколько я знаю, господин включил исключение для вас в охранные чары замка.

— Но не в охранные чары сокровищницы? — не дожидаясь ответа на очевидное, Миракл посмотрел на яйцо, золотившееся в отблесках пламени за спиной призрака. — В кабинете Уэрта не было, подумал, вдруг он здесь. Он с самого утра не выходит на связь.