— Я расценю это как «спасибо».

***

Ева выскользнула из спальни, когда стрелки часов на камине сошлись в верхней точке циферблата, ознаменовав начало нового дня.

Люче пряталась сзади, в руке, крепко прижатой к пуговицам на спине. Впрочем, Ева видела, что огненное мерцание рапиры все равно пляшет на стенах, и маскировка выходила так себе; но вернуть оружие обратно в ножны теперь, когда у Евы осталась лишь одна попытка обнажить клинок, было невозможно.

Оставалось лишь воспользоваться им.

В любезно указанных ей покоях Кейлуса никого не оказалось. Ловушки, которой она ожидала, тоже — лишь просторная комната в изумрудных тонах с широкой кроватью под балдахином, изобилующая бархатом и резными завитушками, покрывавшими немногочисленную мебель. Вообще имение было обставлено со вкусом: даже пейзажи и натюрморты в рамах, украшавшие темные коридоры, бликуя краской в отблесках сияющего лезвия, притягивали взор. В обители Кейлуса магические кристаллы почему-то не вспыхивали сами собой, и Ева впервые заподозрила, что автоматически они загорались лишь в замке Рейолей, где Герберт похимичил с «настройками».

Странно, неужели Кейлусу силенок не хватило даже на то, чтобы нормальное освещение дома устроить? Или для него это почему-то дело принципа — как можно реже прибегать к магии?..

Спускаясь по серой лестнице на второй этаж, без труда различая ступеньки, Ева мантрой повторяла себе, что не должна колебаться. Если верить гному (а пока его слова не расходились с истиной), отобрать у нее Люче, даже если она провалится, никто не сможет. Если не провалится — спасет и себя, и Герберта. И убийство того, кого она собиралась убить — самозащита, не более. Даже в суде такое оправдывают.

Еще спускаясь, она услышала музыку.

Обрывки мелодий, какого-то начинающегося и постоянно прерывающего наигрыша переливались в серой мгле, сопровождая ее на пути к месту, где определенно находился Кейлус Тибель. Сперва Ева решила, что в ожидании ее визита тот оставил гостиную открытой — когда она приоткрыла дверь, отделявшую лестницу от коридора к жилым комнатам, фортепианный наигрыш послышался так отчетливо, будто инструмент стоял прямо за порогом.

Но когда девушка проскользнула в образовавшуюся щель, то увидела лишь очертания худощавой фигуры, сидевшей на полу.

Тиммир Лейд слушал обрывки творимой музыки, прислонившись спиной к двустворчатым дверям. Тем самым, что были нужны Еве. Из одежды — рубашка, штаны да мягкие домашние туфли; одна нога согнута в колене, другая расслабленно лежит на тянувшейся по паркету ковровой дорожке. В замочной скважине рядом с его макушкой торчало что-то, похожее на ключ с круглой малахитовой рукояткой, слегка светящейся во тьме.

Звуки музыки, как с удивлением поняла Ева, доносились именно из нее.

Заметив ее, парень повернул голову. Щурясь — лицо его отчетливо подсвечивала рукоять ключа, — воззрился на пришелицу.

— Он не хочет, чтобы я подслушивал, — как ни в чем не бывало пояснил юноша. Так просто и приветливо, точно они были старыми приятелями; негромко, но с силой достаточной, чтобы заглушить фортепианные переборы и чужой голос, поверх них без слов мурлыкающий отрывки музыкальных фраз. — Не любит, когда слушают то, что еще не закончено. К тому же после того, как ты поставила мне блок, я рискую свалиться с новым приступом, так что обычно Кейл заговаривает дверь. Пришлось прикупить в магической лавке вот эту штучку. — Вражеский секретарь легонько щелкнул пальцами по светящейся рукоятке «ключа». — Правда, сегодня он оставил дверь открытой. Думаю, ждал тебя.

Ева, совершенно сбитая с толку и этой встречей, и дружелюбностью приема, подошла ближе.

— Свалиться с приступом? — непонимающе переспросила она, крепче сжимая за спиной пальцы на кожаной рукояти.

— Так ты не знала? Хотя, если б знала, все могло сложиться совсем иначе. — Юноша издал негромкий смешок. — Твой блок несовершенен. Вызывает приступы, обмороки… особенно когда пытаешься вспомнить то, что заблокировано. Я свалился с одним, когда слушал, как Кейл сочиняет. Так мы и узнали о тебе. — Он приветливо улыбнулся. — Не знаю, известно ли это тебе, но я Тим. Тиммир Лейд, секретарь Кейлуса.

— Известно. — Ева смотрела на него сверху вниз, сжигаемая досадой от воспоминаний обо всех промахах, которые допустила и которые в итоге привели ее сюда. — Все-таки надо было дать Герберту тебя прикончить.

Тим лишь плечами пожал. Мол, может, и надо было, не спорю.

— Что там у тебя? — он заинтересованно кивнул на марево, разливающееся за Евиной спиной. — Тот самый огненный меч?

Вместо ответа она выбросила руку вперед. Устремив сияющее лезвие ему в лицо. И не знала, что служит тому причиной — то, что в действительности жизни Тиммира Лейда пока ничего не угрожало, то, что Кейлусу было на него плевать, или то, что Люче в самом деле оказалась сильнее чар на браслете — но на сей раз она не застыла куклой.

— Впечатляет, — признал юноша. Судя по его лицу, золотое острие, застывшее в десятке сантиметров от его глаз, действительно скорее впечатлило его, чем испугало. — Не поделишься, где такой взять? Тоже хочу.

— Если ты не боишься, зря. Не уверена, что этот ваш замечательный противомагический браслет тебя спасет, если я соберусь тебя прикончить.

— У тебя доброе сердце. Ты пощадила меня один раз, не убьешь и в другой.

От осознания правдивости этого ответа Ева почти скрипнула зубами.

А ведь как просто, наверное, сейчас было бы взять его в заложники… и тогда она будет ничем не лучше того, кого хочет убить. Не говоря уже о том, что Тиммир Лейд не пробуждал в ее душе столько тьмы, чтобы у нее хватило духу пронзить его сердце.

Грозить тем, чего ты никогда не сделаешь, в той же степени опасно, в какой глупо.

— Нет. Тебя не убью. — Пальцы сжали рукоять рапиры так крепко, что она почти слышала, как проминается под ними мягкая кожа. — Если не встанешь у меня на пути.

— Встану, если захочешь убить его. — Чуть повернув голову, Тим кивнул на двери. — Потому я и здесь. Подозревал, что ты попробуешь.

Какое-то время они молчали: сидящий юноша и девушка, грозящая ему заговоренной сталью. Вместе слушающие, как волшебный ключ оглашает темный коридор отзвуками музыки, созидаемой за дубовыми дверьми.

— Почему ты ему служишь? — устало вымолвила Ева потом. — Ты не похож на мерзавца. И то, что ты говорил под гипнозом… — кончик рапиры чуть опустился: лишь для того, чтобы не загораживать ей лицо собеседника. — Ты ведь не можешь не понимать, что он творит зло.

— Понимаю, — просто ответил Тим. — Он и сам это понимает. Но я понимаю и то, что им движет. — В голосе прорезалась печаль, словно дублирующая разливающиеся в воздухе аккорды. — В нем больше добра, чем он думает сам, и я обязан ему слишком многим, чтобы его оставить. Не говоря уже о других причинах, куда более личных. — Мажор, вдруг проглянувший за минором, лишь подчеркнул боль и горечь, звучавшую в звуках до того. — Знаешь, как я стал его секретарем?

— Не особо интересовалась, — сказала Ева, машинально вслушиваясь в звучавшее за дверьми. — И, признаться, не особо интересуюсь.

За исключением отдельных оборотов то, что она слышала, пока казалось скорее какофонией, нежели музыкой. Странные, неправильные гармонии аккомпанемента. Вдруг зазвучавшие пустышки параллельных квинт в среднем регистре. Напряженная резкость тритонов и малых секунд в сменившем их наигрыше, запевшем в верхних октавах, партия голоса, вклинившаяся ниже как будто невпопад…

Конечно, рано было судить по урывкам отдельных тактов и голосов, не слыша целого — но Ева начинала подозревать, почему сочинения Кейлуса Тибеля не находили понимания у слушателей.

— Моя матушка служила горничной в доме королевского советника по финансам. Мне было пятнадцать, когда ее заподозрили в краже, которой она не совершала. Ее избили кнутом до полусмерти и вышвырнули вон, и имели на то полное право. Спасибо ныне действующим законам. — Голос Тима был таким спокойным, что Ева поняла: все переживания по этому поводу у него отболели давным-давно. — Я тогда еще не работал. Заканчивал школу. Сбережений у нас не было никаких — я ходил в платную частную школу, все деньги, которые могли бы у нас быть, ушли на оплату обучения. А матушка умирала, и чтобы достать деньги на ее лечение, я пошел воровать. Залезал в дома, «щипал» прохожих на улицах… неплохо поднаторел в этом деле, пока она шла на поправку. Ей говорил, что работаю по вечерам. Не врал, в принципе… В конце концов она выкарабкалась, но увечья, которые она получила в той экзекуции, были слишком серьезные, чтобы она могла жить без лекарств. Не говоря уже о том, чтобы работать. Не говоря уже о том, что после той истории ее не взяли бы ни в один приличный дом, а участи поломойки в каком-нибудь грязном притоне я ей не желал. Так что я продолжал свою «подработку», пока однажды не решил пощипать знатных господ перед оперой, а Кейлус не поймал меня за руку, когда я вытащил у него из кармана кошелек. — Он хмыкнул, словно находя в этом что-то чрезвычайно веселое. — Так и познакомились.