Позже Мирана не раз думала: в тот миг Айрес отдала бы все, чтобы тоже быть Избранницей Жнеца. Только им дана власть упокоить мертвых — или хотя бы заставить их замолчать.

Однако все некроманты, что слышали призрака в тот момент, вовсе не собирались его останавливать.

— Утраченные руны Берндетта. Те, что рисуют в гексаграмме призыва. Их смысл пытались разгадать веками, и он объясняется здесь. В сочетании с магией клятвы они создают связь, что помогает Избраннику завершить призыв, помогает ему держаться за своего сюзерена — даже помимо его воли, ибо все мысли вассала в этот миг должны быть заняты другим. И Гансер был прав: его призыв увенчался успехом… и так Берндетт узнал, что свершивший ритуал в любом случае его не переживет. — Под взглядом пары жрецов, бесцеремонно заглядывавших в книгу через его плечо, Эльен наконец перелистнул дневник до нужной страницы. — «Смертное тело становится Его клеткой. Он не может покинуть ее, пока клетка цела, но ни одно тело не в силах выдержать сущность самой Смерти. Когда кинжал пронзил сердце Гансера, кожа осыпалась с него, словно пыльца с крыльев бабочки — то было лишь начало»…

— Это смешно! — воскликнула Айрес очень, очень искренне. — Не знаю, где ты взял эту фальшивку, но…

— Почерк определенно принадлежит Берндетту, — возразил один из жрецов, изучавший фолиант придирчивым взглядом ученого.

Позже Мирана думала и о том, что это зрелище наверняка немало смешило богов: пародия на научный консилиум, собравшая сотню растерянных слушателей, разворачивающаяся в непосредственной близости от живого бога и останков тех, кому не суждено было дожить до разоблачения величайшей мистификации в истории Керфи.

С другой стороны, бояться им было нечего… до тех пор, пока Айрес держала купол.

— Берндетт далеко не сразу решился сделать то, что сделал. Но промедли он еще немного, и от Гансера осталось бы то же, что от любого, кого коснулась сила Жнеца, — продолжил Эльен. — Он не стал обрекать друга на такой конец — и заколол его единственным оружием, что способно навредить божественному сосуду…

— Зачарованная гномья сталь, — сказал Дауд удовлетворенно. Убийца успел вернуться ближе к эшафоту; Аларены Дэйлион нигде не было видно, но нетрудно было догадаться — дочь главаря «коршунов» при первой же возможности была отправлена подальше от опасности, сопровождаемая вернейшими людьми отца.

— …в качестве которой наше величество, полагаю, использовали бы кинжал Берндетта, призванный из храма. Оставалось лишь приблизиться на расстояние, которого хватило бы для броска. — Взгляд, который Эльен кинул поверх дневника на королеву, замершую у подножия лестницы, был оскорбительнее сотни самых изобретательных проклятий. — Тогда же Берндетт узнал, что призыв сопровождает выплеск смертоносной силы. Он остался цел лишь потому, что перед ритуалом всегда накрывал гексаграмму мощнейшим щитом из тех, что мог сотворить — подозревал, что может сопровождать призыв того, кто дарует своим избранникам силу для Мертвой Молитвы, и что даже гексаграмма может не сдержать это. Позже он предположил, что защитить от этой силы способен лишь барьер, поставленный тем, кто связан с сосудом вассальной клятвой, его сюзереном… ибо в обмен на гибель вассала тот обретает почти безграничную магическую мощь.

— Сюзерен всегда сильнее вассала, — прошептала Мирана за миг до того, как призрак повторил ее слова.

— …таков закон клятвы. Если в один миг магическая мощь вассала, вместившего могущество бога, вырастает стократ, сюзерену ничего не остается, как стать настолько сильным, насколько может стать человек. Это завершенный ритуал Гансера сделал Берндетта самым могущественным некромантом в истории. Это завершенный ритуал Гансера позволил ему играючи разобраться с захватчиками. И не было дня, когда бы освободитель не сожалел о том, что его сила досталась ему такой ценой. — Эльен кивнул на эшафот: осколки блокаторов слегка светились в сумерках, отражая сияние, клубившееся в центре площади. — Повелевать богом, конечно, не выйдет. Даже если ты сильнее всех живущих. Но тебе этого и не требовалось, верно? Браслеты запирают силу мага, не давая ей выплеснуться заклятием, но эта сила непрестанно давит на них, и когда давление вдруг вырастает до немыслимого…

Негромкие аплодисменты, раздавшиеся в молчании, повисшем после многозначительно оборванной фразы, прозвучали резче набата.

— Браво, — сказал Мирк, неторопливо смыкая ладони, спускаясь по лестнице Храма Жнеца. — Какой изящный план… сделать Уэрта своим вассалом, вырастить так, чтобы он наверняка сумел совершить призыв, пожертвовать тем, кто считает тебя матерью, чтобы получить силу, с которой никто и никогда не сможет тебе противиться. Чтобы троны риджийских королевств опустели, и никто не смог предположить, что в этом виновна ты. Будь расклад немного иным, сегодня ты стояла бы на балконе, а я сидел на помосте для гостей — там, и погиб в те секунды, пока ты с ювелирной нерасторопностью ставила щит. — Король Керфи застыл на первой ступеньке — холодная ярость в лице делала его похожим на Айрес больше, что когда-либо. — И как ты намеревалась поступить? Сказать, что всему виной ошибка Уэрта? Солгать, что Жнец открыл тебе, что нужно сделать? Убить его со слезами на глазах?

«Я оставляю эти записи тем глупцам из числа моих потомков, что возжелают повторить мой подвиг. Таковые будут, я знаю. — Это основатель династии Тибелей писал с той же аккуратностью, что научные выкладки, хорошо знакомые керфианцам, имевшим доступ к королевской библиотеке; лишь хвостики букв, кое-где срывающиеся неопрятными длинными росчерками, выдавали, чему ему стоила эта аккуратность. — Повторите мой трюк, если будет нужда, но пусть Гансер останется первым и последним Избранником, достигшим этой проклятой цели…»

Мирана, подобравшаяся ближе к дневнику — чтобы не оставить в душе и тени сомнений, — успела скользнуть по странице беглым взглядом, прежде чем напряжение разбил тихий смех.

— У вас не будет правителя лучшего, чем я, — сказала Айрес, отступая обратно на эшафот. — У вас не будет правителя могущественнее, чем я.

Она не стала отпираться. Это делало ей честь. Может, и стоило бы — но теперь, когда откровения Берндетта был в руках тех, к кому не должно был попасть никак и никогда, разоблачение было лишь вопросом времени, а бывшая королева была слишком умна, чтобы этого не понять.

— Мой отец оставил мне страну, на союз с которой соглашались разве что варвары, застрявшие в Имперских временах. Мой племянник получил от меня страну, союза с которой ищут все сильные мира сего, — продолжила Айрес, поднявшись еще ступенькой выше, придерживая юбку: в показных мучениях больше не было нужды. — После того, что я сделала для Керфи, после всего, что я сделала для вас — вы выберете позера с арены, способного лишь на то, чтобы выйти под аплодисменты в нужный момент? Пожинать плоды, что взрастили для него другие?

— Ты дашь нам могущество и кровь, богатство и пепелища, сытость и страх, — сказал Дауд. — Он даст, пожалуй, меньше первого — но ничто из второго.

— Мой строй работает. Тем, кто верен мне, нечего бояться. Тот, кто согласен со мной, будет счастлив. Я хочу для Керфи величия — это все, что имеет значение. — Королева скрестила на груди тонкие руки, облитые черными рукавами с меховой опушкой, делавшими их еще тоньше. — Я положила на этот алтарь все. Счастье. Семью. Любовь. Сына.

— Он не твой сын, — слова Миракла сыпались чеканной дробью. — Никогда не был и уже никогда не будет.

— Нам обоим была известна его мечта. Я помогла ему ее исполнить. Взгляни на него… разве он не прекрасен? — Айрес смотрела на того, кто ждал освобождения в центре площади, почти любовно; отраженный свет плескался в ее глазах, придавая жуткое сходство со слепыми. — Я сделала это ради того, что выше меня и моих интересов. Ради того, за что стоит заплатить любую цену.

— Я видел кровь невинных, Айрес Тибель. Кровь детей. Я сам проливал ее, — новый голос, прозвучавший на площади, прозвучал с гортанным акцентом жителей загорья. — Ничто в мире не может стоить этого.