ГЛАВА 5
Радость длилась не долго. "Все очень сложно" вдруг стало "Все очень плохо". На зимней сессии Олег завалил половину предметов. Домашний скандал, зацепил присутствующую в гостях мать Алексея и Ани.
— Таскается к этой потаскухе, на учебу вообще забил, еще и ему того гляди принесет спиногрыза.
И в таком ключе еще сотня нравоучений. Может не так жестко, но слова родителей не лишены правды. Занятия Олег пропускал, околачивался, конечно, не только у Аньки, он и с друзьями тоже немало зависал, да и работу, где какую перехватывал. Зарабатывал на личные расходы, Аньке на какую-нибудь приятную мелочь, ну и ребенку постоянно чего-то да необходимо, то смеси, то лекарства. Одни массажи только чего стоили. Вот и получилось, что учеба пошла боком. Если сейчас вылетит с института, то весенним призывом прямиком в армию — есть о чем задуматься и опечалиться.
Ане дома тоже настроение подпортили. Мама после того как на нее вылили такой ушат грязи о дочери, вернулась домой в шоке, и категорически заявила, чтобы и духа Олега в их квартире больше не было, пусть в другом месте ищет себе потаскух перепихнуться. Нашелся тут "добродетель невинная". Еще и в самом деле не дай Бог дуре наивной второго заделает.
А на следующий день состоялся разговор, собственно, и между ними самими. Оба взбудораженные вчерашними выволочками. Аня настроена воинственно.
— Не приходи больше.
— Я все сдам, ты здесь вообще не причем. Я не из-за тебя не учился. Отец сам ничего не знает и полную хрень несет.
— Я не хочу, чтоб про меня хрень несли, тем более в лицо моей матери.
— Твоя мать про меня тоже много чего наговорила, я же не обижаюсь.
— А на что тебе обижаться? Где она неправду сказала? Что, не потрахаться сюда ходишь?
— Да конечно, больше пое@ся не с кем! Все мля для тебя и для твоего пизд@ка. Любой каприз. Дешевле проститутку снять и качественнее кстати. И не бегом-бегом, пока ребенок не проснется.
"Дешевле", "качественнее", "для твоего пизд@ка", "бегом-бегом"… Анька застыла онемев, то и дело, прокручивая эти слова в голове.
— Раз так все плохо, зачем ходишь сюда? — наконец вымолвила она
— Дурак потому что.
— Уходи.
— Ань.
— Уходи! Я сказала, уходи! Не нужны мне твои подачки, — она уже почти кричала.
Ребенок испуганно затих, широко раскрыв глаза и рот, тревожно наблюдал за родителями.
— Какие подачки? Дура! Ты такая дура, вообще! Пошла ты на хер! — Олег пнул с психа, попавший под ноги табурет и, хлопнув дверью, вылетел из квартиры.
В образовавшейся тишине раздался неуверенный голос ребенка:
— Папа? — показал на дверь, потянув ручонку. — Папа?
— Нет у тебя папы! — раздраженно закричала на малыша и заревела — горько, отчаянно. Артем вздрогнул, моргнув глазенками, испугался крика, а еще больше — слёз матери, захныкал и тут же в голос поддержал плачущую маму, громко, еще более горько и отчаянно.
Подняла кроху и прижала к себе, вытирая обоим слезы, успокаивала, целовала.
— Не плачь, маленький, не плачь. Прости меня, что у тебя нет папы…
Первая мысль у Олега — бросить все и уйти в армию. Злился на все: на родителей, которые лезут; на Аньку, которая уже всю душу вымотала; на свою болезненную привязанность к ней; на Никиту, который, сука, все испортил и свалил; на невинного ребенка, который в принципе не виноват, но все равно виноват в том, что появился; на институт, в котором сейчас надо закрывать долги; на Вику, которая, была не Аня, не возбуждала и тем самым раздражала; на всех других девчонок, которые, тоже не могли заменить ее и снова на Аню, потому что ведьма. В армии, казалось, все забудется и придет он совсем новым человеком и даже не взглянет в ее сторону и сердце не ёкнет.
Вот и решил идти в армию, твердо и бесповоротно. До весны времени вагон — можно жить в свое удовольствие — секс, рок-н-ролл и алкоголь. Так будет жить. И даже не вспомнит ни разу о ней. Вот совершенно ни разу. Нет в ней ничего такого особенного. Она такая же милая, как и все: как Таня, Лика, Маша и Наташа. И ему совершенно не нужна семья и дети в двадцать лет. Ему нужна свобода, веселье и драйв.
«Гужбан» продолжался уже третью неделю…
Домой Олег вернулся как раз к тому времени, когда все только встали.
— Опять в клубе шатался, — проворчала мама, — перегаром, как несет. Сколько можно пить уже?
— Ма, ну сейчас-то, что не так? Я ж больше по шалавам не таскаюсь. Имею исключительно хороших девочек.
— Хамло. Как разговариваешь, вообще? — возмутилась мать. — Устроил тут трагедию. Было бы из-за кого спиваться, — она сокрушалась, и, пожалуй, уже сомневалась какое из зол теперь хуже. — Про институт вообще собираешься думать?
— Обязательно, вот прямо сейчас сяду и буду про него думать, или лучше лягу.
Мама в ответ устало махнула рукой:
— Иди спи, бестолочь.
Он и в самом деле пошел в свою комнату, мимо прошагала, с презрительным видом Полина, за ней на четвереньках пыхтел Ванька — ему на днях уже год и месяц, а он все еще на четырех мостах передвигался.
Поймал на ходу, ничего не подозревающего малыша, подкинул. Мамаша дитя сразу окрысилась и выдернула свое сокровище из пьяных рук.
— Иди отсюда, пьянь, не трогай его.
— Подумаешь, — пожал плечами.
Зашел в комнату и, как был в одежде, так и завалился спать.
Проснувшись, тщательно приводил себя в порядок, потом долго бродил по улицам и размышлял, размышлял, размышлял.
Ночью, когда почти все люди давно спят, позвонил в знакомую дверь. Они стояли друг напротив друга, смотрели в глаза и улыбались. И совершенно непонятно для чего были все эти дни разлуки, и не помнятся никакие обиды. Выглянула мама. Аня загнанным взглядом умоляла молчать и не прогонять. Тяжёлый вздох матери и они снова один на один: глаза в глаза, руки к рукам, губы к губам.
— Ань, я сдам эту чертову сессию. Честное слово, — прошептал он ей на ухо, прежде чем уснуть, крепко прижимая её к себе.
Она промолчала, лишь блаженно вздохнула, прижимаясь щекой к его груди. С ним было так хорошо и спокойно. Он вернулся.
Утром оба мастерски прикидывались спящими, дожидаясь, когда за матерью хлопнет входная дверь.
— Вроде ушла, — тихо едва шевеля губами, прошептала Аня, так не хотелось после такой умиротворенной счастливой ночи, проведенной с любимым, с утра выслушивать родительские упреки, хотелось продлить чудесные мгновения.
— Вроде, — в ответ так же еле слышные слова и Олег тут же накрыл ее губы своими губами. Три недели целая вечность. Теперь уже кажутся такими глупыми мысли, что он сможет без нее и ни разу не вспомнит, что она такая же, как все. Она не просто милая, она обалденная. Только у нее такое мягкое, нежное тело, только в нее так приятно входить, только у нее так хорошо и тепло внутри, только она так извивается и стонет, и только она так забавно хнычет, когда он вдруг останавливается чтобы получше рассмотреть, все то, что принадлежит только ему. Он не хочет от всего этого отказываться. И пусть идут ко всем чертям те, кто не согласен — он хочет и он будет с ней.
Он чувствовал, она уже скоро, еще чуть-чуть и наступит самый пик, когда вздрогнет и разлетится брызгами эйфории, сейчас, сегодня ему непременно это надо снова увидеть, и он дождется. Сможет.
— На! — вдруг неожиданно раздалось позади. — На! Мама, на! На!
Олег оглянулся. Шкет стоял, зацепившись за спинку кроватки, смотрел на них заспанными глазами, обоссанные колготки спущены до колен. Он проснулся, явился и предлагал срочно себя забрать.
Еще движение по инерции и в этот момент Анька вдруг обмякла, наслаждаясь и вытягиваясь. Олег сфокусировал на ней свой взгляд, теперь уже не только чувствовал, но и видел ее блаженство. Волна конвульсий прошла. Ей хорошо — и то ладно. Теперь она лежала, тихо смеясь, поглядывала на сына. Тот уже подпрыгивая, не предлагал, а настоятельно требовал: