— Фомин! — со смехом осадила полковник, вывернувшись из объятий совершенно растрогавшегося капитана. — Тебе уже хватит, похоже…

Шутки, перебиваемые взрывами смеха, очередные тосты, разговоры, то и дело переходящие на рабочие темы, остались позади. Ира спустилась на крыльцо, вдыхая свежий теплый воздух и запах цветущих деревьев, остановилась, наслаждаясь тишиной и отсутствием табачного дыма. На душе давно уже не было так спокойно и легко, как сейчас. Наверное, этого ей так часто не хватало: простых дружеских посиделок с самыми надежными и преданными людьми; понимания, что, несмотря на хроническое одиночество, ей есть на кого положиться и к кому обратиться за помощью в трудную минуту. А со всем остальным можно справиться.

— Ирин Сергеевна, может, такси вам вызвать?

— Да нет, я лучше прогуляюсь, — не оборачиваясь, бросила полковник. — Составишь компанию?

— С удовольствием, — с готовностью выпалил Паша и осторожно взял захмелевшую начальницу под руку — в темноте да на каблуках немудрено было навернуться. Задержал пальцы на обнаженном локте всего на пару лишних секунд и тут же себя одернул, приказав не увлекаться ни прикосновениями, ни мыслями о том, что прекрасно знает (и, черт возьми, помнит), что скрыто под форменной рубашкой, ненавязчиво облегающей изящный силуэт.

Ира благодарно улыбнулась, обласкав теплым взглядом сосредоточенное и немного смущенное лицо новоявленного майора, вновь подумав: как же замечательно, что он у нее есть. И осознание, такое очевидное, но пришедшее лишь сейчас, изумило ее. Удивительно ясной и незамысловатой была причина, почему так неосознанно тянулась к нему, почему так часто искала его общества, оправдываясь какими-то формальными поводами — все больше для себя, нежели для него. И не страх одиночества, не тяжесть вины, не опасение чего-то с его стороны были этой самой причиной. С ним она чувствовала себя живой. Так ярко и остро живой, что это было практически больно. Она ведь уже и не помнила, каково это: что-то чувствовать. Закаменела сердцем, очерствела душой, не позволяя прорваться сквозь броню ничему, что могло стать причиной страданий. И только Ткачев каким-то непостижимым образом смог пробить брешь в этой стальной невозмутимости, в этом непрошибаемом равнодушии. Он, имевший полное право ненавидеть ее и жаждать отмщения, сделал то, что пугало намного сильнее: с каждым днем все больше и больше приучал к себе ненавязчивой заботой, легкостью в общении и теплом. Простым человеческим теплом, которого она не знала долгие годы, после предательства Игоря уже никому не сумев по-настоящему и беззаветно доверять. Был еще, правда, Глухарев, может и неплохой человек, но по сути слабый, взрослый ребенок, опасающийся ответственности и в чем-то неисправимо эгоистичный. В ее жизни никогда не было того самого крепкого плеча, на которое можно опереться, надежной каменной стены, что будет защищать от всех житейских бурь и невзгод. Да этого Ире и не было нужно: не имелось привычки перекладывать на других свои проблемы и трудности, а противостоять бедам предпочитала в одиночку — просто так проще.

— Вот мы и пришли, Ирина Сергеевна, — нарушил затянувшееся, но совсем не напряженное молчание Паша. И как-то моментально сник, закрылся, стал отстраненным и сдержанным, кивком указав куда-то ей за плечо: — Вас ждут.

Ирина обернулась, сразу узнав в человеке у подъезда следователя Забелина. Как всегда элегантный, привлекательный, да еще с шикарным букетом — не мужчина, а мечта.

— Спасибо, что проводил, Паш. Спокойной ночи, — улыбнулась Ира и направилась к подъезду.

— Спокойной ночи, — хмуро пробормотал Ткачев уже ей в спину и зашагал прочь, даже не обернувшись.

— Красивые цветы, спасибо, — Ира с благодарностью приняла букет, пытаясь вспомнить, когда последний раз ей дарили цветы. Вспомнить не получалось, и полковник бросила это бесполезное занятие, снова переключив внимание на Марка Андреевича. — Зайдешь?

— На кофе? — с намеком улыбнулся Забелин, полковник задорно рассмеялась.

— Может и на кофе, — согласилась, лукаво сверкнув глазами.

Забелин, улыбаясь, галантно распахнул перед ней дверь подъезда, пропуская вперед. Может, хоть эта ночь окажется более удачной, чем первое свидание, помечтала Ира и хищно прищурилась в предвкушении. Ничего, наверстаем упущенное, как говорится…

***

Паша, раскинувшись на постели, лениво перелистывал страницы книги, мыслями витая далеко от сюжета. В последнее время он плохо спал — снова донимали сны с Катей. То мучили кошмары с ней, мертвой и упрекающей, то путали сознание воспоминания, то опять представлялась Зимина в роли убийцы. Просыпаясь с бешено колотящимся сердцем, Ткачев бездумно изучал взглядом знакомую обстановку, испытывая очередной приступ непреодолимого отвращения. Казалось бы, все понял и принял: сначала то, что ее больше нет, затем истину о двойном предательстве. Постепенно научился с этим существовать, со временем найдя новый смысл жизни, вернув душевное равновесие. Но такими ночами накатывало глухое отчаяние, вызывая желание куда-то сбежать, порвать со всем, не знать и не помнить ничего. И только вспоминая свое обещание, данное Ирине Сергеевне, прогонял постыдную слабость: он нужен ей. Она рассчитывает на него больше, чем на кого-то другого. Она доверяет ему больше, чем кому-либо другому. И подвести ее он просто не имеет права. Да и остальных тоже.

В последнее время он слишком часто думал о Зиминой. Раздражался от этих навязчивых мыслей, но избавиться от них был не в силах. Все чаще что-то подмечал за ней, обращал внимание то на усталость, то на недовольство, с каким-то непонятным чувством желая избавить от этого, чем-то помочь, хотя и так заботился больше, чем можно было оправдать дружеским вниманием или элементарной вежливостью. Удивлялся себе, прежде никогда не зная за собой подобной чистой преданности и необъяснимого желания стать для кого-то опорой, надежным плечом. Тем более странно, что именно для нее — меньше всего Ирина Сергеевна была похожа на человека, которому нужна чужая защита. Только слишком хорошо Паша помнил, как вызволял ее, едва живую, из ангара, по собственной глупости подставив; слишком хорошо помнил, какой беспомощной она могла быть, когда плакала в его руках, не способная отойти от того, что совершила. Тогда особенно ясно Паша понял все, что она так тщательно таила за внешним железным бездушием, не разрешая себе даже такой малости, как слезы. Такая хрупкая, словно заключенное в стальную броню стекло: непрошибаемая с виду, а внутри лишь осколки. И не собрать, не склеить. Разве что можно постараться не разрушить, не разбить до конца то, что осталось.

И Паша знал: ради этого он будет с ней всегда.

========== Черный список ==========

— Ну, Ир, давай колись, что было? — Измайлова, со значением взглянув, захрустела печеньем, приготовившись выслушать красочный рассказ с самыми интимными подробностями.

— Ты о чем? — вопросительно вздернула брови Ирина, откидываясь в кресле.

— Ну-у… — Тон Лены стал еще более многозначительным. — Вы же вчера с Ткачевым вместе ушли…

— И? — Зимина по-прежнему отказывалась понимать, о чем толкует подруга.

— О господи, — тяжело вздохнула Лена, показывая, как относится к чужой несообразительности. — Я спрашиваю, было что-то? Он так вчера за тобой подорвался, я аж прибалдела. Вот уж от такого кобеля не ожидала. Ходит за тобой как нанятый. Ир, а может ты его того, приворожила?

Ира, успевшая сделать глоток чая, поперхнулась и закашлялась.

— Измайлова, а может это ты “того”? Конфискованной анаши попробовала или с Фоминым кальян покурила? Че тебе за бред в голову вообще лезет?

Лена несколько мгновений с искренним недоумением смотрела на подругу.

— Ир, ты дура или прикидываешься? — выдала наконец. — Ты что, правда ничего не замечаешь?

— Интересно, что это я должна замечать?

— Нет, подруга дорогая, я от тебя офигеваю, — покачала головой Измайлова. — Мужик за тобой как тень ходит, а ты…

— Что я? Ну вот что я? — начала заводиться Ира. — Мы просто друзья, Лен!