Герберт глубоко вздохнул и тут же снова подавился; перегретый воздух опалил горло изнутри, едкий дым разносил легкие.

  Он присел рядом с полом, с трудом моргнул, чтобы полить глазные яблоки водой, и побежал так, словно адские псы преследовали его по пятам.

  Огонь пробился через дверь в спальню Ханны, и на секунду Герберт подумал, что все потеряно. Затем дым изменился настолько, что он увидел, что кровать еще не тронута, а трость Ханны все еще была там.

  Герберт схватил ее, слегка поморщился от того, насколько она была теплой на ощупь, обернулась - и снова увидел огонь, прямо в его лицо, еще больший и непроницаемый, чем раньше, накрывший дверной проем пламенем.

  Он был в ловушке.

  Забавно, как работал ум.

  Герберт оказался в ловушке, самое большее - минуты до верной смерти, если он не сможет найти выход из своего затруднительного положения; и все же он не чувствовал страха.

  Чувство срочности, да, но не более того. Честно говоря, он был более раздосадован, взламывая шифр Стенснесса.

  То, с чем он столкнулся, было просто загадкой.

  Единственным выходом был путь, которым он вошел: через дверь и вниз по лестнице. Он должен был выйти. При таком раскладе он не мог.

  Конечно, было окно.

  Тридцать футов или около того до тротуара, хотя он мог сократить расстояние на четверть, полностью вытянувшись из подоконника, прежде чем отпустить.

  Даже в этом случае, о бетон, он неизбежно сломал бы одну ногу, возможно, обе, и кто знает, что еще?

  Машины скорой помощи в тумане так же ненадежны, как и пожарные машины, поэтому он столкнется с неопределенной задержкой, не сможет двинуться с места и, вполне возможно, получит серьезное внутреннее кровотечение.

  Он решил, что ему придется очень отчаянно прыгать.

  Затем была ванная, которая примыкала к спальне Ханны и до которой еще не дошел огонь.

  Герберт побежал в ванную и закрыл за собой дверь.

  На перилах висело два полотенца, оба запачканные из-за тумана, но это было наименьшей из его забот.

  Он схватил обоих, швырнул в ванну и открыл краны на полную мощность. Вода затемняла полотенца и собиралась в их складках, пропитывая их за несколько секунд.

  Герберт залез в ванну и подставил свое тело под кран, постоянно меняя положение, чтобы намокнуть как можно больше.

  «В конце концов, это может не иметь ни малейшего значения», - подумал он; но это было почти все, что у него было.

  Он вспомнил старую поговорку альпиниста о том, что вершина - это не конец, а лишь половина пути, потому что, оказавшись там, нужно снова спускаться.

  Вода плескалась во рту и вокруг него, но он не чувствовал ее вкуса.

  Он вышел из ванны, обернул одно из полотенец, как арабский платок, вокруг лица и головы, оставив только тонкую полоску вокруг глаз, а второе полотенце плотно завязал на трости.

  Его руки и ноги он оставил свободными для скорости и равновесия. Он не мог позволить себе завернуть их в полотенце, несмотря на дополнительную защиту, которая это давала.

  Если бы Герберт остановился на секунду и подумал о масштабе того, что он пытался сделать, и о смертельной опасности, в которой он находился, он бы замер, просто стоял и ждал, пока разгорится огонь, надеясь, что дым дойдет до него раньше, чем пламя. .

  Но потом это коснулось всего в его жизни за предыдущие несколько дней. Прекратить, даже останавливаться, значило умереть, медленно или быстро.

  Огонь был просто еще одним врагом, последним в коллекции, которую он недавно собирал.

  Так что в этом, возможно, самом серьезном затруднительном положении, в котором он находился, не было ничего необычного; и это было самым необычным из всех.

  Кроме того, в этой ситуации было что-то очень чистое. Это был вопрос выживания; либо он, либо нет.

  Больше ничего не имело значения. Ни его мать, ни Стенснесс, ни Папворт, ни Казанцев, ни Фишер, ни де Вер Грин, ни даже Ханна; ни одна из тысяч нитей, составляющих матрицу жизни.

  Он потянулся к ручке двери ванной и убрал руку еще до того, как прикоснулся к ней; металлическая ручка практически светилась от тепла, проникающего с другой стороны.

  Он натянул на руку мокрый рукав куртки, повернул ручку и открыл дверь, прижавшись к стене, на случай, если возникнет прилив пламени.

  Не было, но вполне могло быть.

  Спальня пылала бешеным танцем красных и желтых цветов, который рвал деревянные панели и быстро поглощал кровать.

  Он мог почти видеть дверной проем обратно в гостиную, но не более того. Не важно; ждать не было смысла.

  Герберт вспомнил шутливый девиз Конфуция: «Трус, береги кости».

  Еще раз низко сгорбившись, он услышал гневное шипение, когда его полотенца и одежда изрыгали назад мародерское пламя, он побежал через спальню, через дверной проем в гостиную и почувствовал, как его живот дернулся, когда его опора частично пошатнулась. Он понял, что половица исчезла, благодарный за то, что набрал достаточную инерцию, чтобы преодолеть брешь; вывихнутая лодыжка, без сомнения, была бы смертельной.

  Квартира Ханны была лицом горы Этна, двора Вулкана; это был Стромболи.