Разум Герберта просто не мог вычислить ужас.

  Он хотел ответить, но не мог; казалось, что он потерял не только силу речи, но и саму память о том, что такое речь.

  Кочерга приближалась; достаточно близко, чтобы Герберт почувствовал жар на щеке.

  Достаточно ли одного глаза или злоумышленнику нужны оба?

  «Ханна? Ты в порядке?"

  Герберту потребовалась секунда или две, чтобы сообразить, что голос исходил не изнутри его самого или действительно от человека, стоящего над ним с кочергой, а со стороны входной двери.

  «Я слышал крики сквозь потолок; это разбудило меня. Все хорошо?"

  «Должно быть, это сосед внизу, - подумал Герберт. и в этот момент сосед включил верхний свет, кратко обрисовал ситуацию и бросился на человека с кочергой, сбив его с Герберта и спиной к низкому деревянному столику у дивана. Герберт услышал резкий треск, когда одна, а может и больше ножек стола подкосилась.

  Сосед был быстрым, но недостаточно быстрым. Хотя он вывел игрока в покер из равновесия, ему не удалось скрестить руки.

  Злоумышленник покачал головой, улыбнулся под балаклавой, как если бы он был дядей, болтающим со своими нетерпеливыми племянниками, а затем дважды взмахнул кочергой.

  Первый удар сбил с ног соседа, второй дернул головой вверх и упал на пол.

  Глаза злоумышленника ни разу не мигнули; ни разу, даже в моменты удара.

  Горит, один сосед уже предупрежден; И Герберт, и злоумышленник производили примерно одинаковые вычисления.

  Герберт увидел последний поворот кочерги, но был слишком слаб, чтобы что-то с этим поделать.

  Его рука все еще поднималась, чтобы заблокировать удар, который наверняка сломал бы ему руку, если бы он успел туда вовремя; но он был медленнее на полсекунды, и удара металла по голове было достаточно.

  Забвение.

  Герберт пришел в себя с несколькими ощущениями, конкурирующими за его внимание: боль в передней части головы, предполагавшая, что кто-то вонзил ему в череп кувалдой сверло; вопит голосом, который он определил как Ханны; тепло на его щеке, которое перешло в неприятный жар даже в те несколько мгновений, когда он лежал, все еще пытаясь понять, что это было; и терпкое удушье в его горле было сильнее, чем смог вызвать смог.

  Он обработал всю эту разрозненную информацию через ил своего измученного покером разума и пришел к выводу, что вполне разумный человек пришел бы задолго до этого: квартира была в огне.

  Крики Ханны заставили Герберта открыть глаза и подняться. Ее вопли были воплями ужаса, атавистическими и интуитивными, и он понимал почему.

  Для слепого человека, несомненно, может быть несколько более сильных страхов, чем страх огня. Но для слепой женщины, которая в подростковом возрасте играла в крематории Освенцима, изрыгая языки пламени через клубящийся дым и превращая воздух в свинцовую резкость от горящих тел… что ж, можно представить.

  Несмотря на всю упорную независимость Ханны, Герберту иногда приходилось напоминать себе, что она, едва достигнув подросткового возраста, уже пережила горе и травмы за несколько жизней.

  Герберт оглядел комнату.

  Повсюду была мебель, перевернутые диваны и перевернутые столы. Ханна стояла в дальнем углу, прижавшись к стене. Сосед лежал у осколков низкого столика и теперь тоже неуверенно шевелился.

  Квартира была в огне, и им пришлось выбраться.

  Огонь был живым существом, и Герберт знал, что он охотится. Никогда не довольствуясь тем, чтобы сгореть, он всегда искал свою следующую цель, следующий источник топлива и новую жизнь.

  Он уже забрался на занавески достаточно высоко, чтобы прыгнуть, как акробат, на раму для картины, а оттуда на книжную полку; и с каждого построенного им плацдарма исходило еще два, пока он не стал распространяться, как код, который Герберт расшифровал накануне, горящий слишком быстро, широко и яростно, чтобы его можно было сдержать.

  Герберт поднялся на ноги, слегка покачнулся, когда его голова в знак протеста закружилась, подошел к Ханне и поднял ее.

  «Герберт, слава богу, ты жив, я не нашел, что ты помог мне выбраться отсюда», - кричала она.

  Ее лицо было залито кровью, а дыхание вырывалось скрежетом.

  Она пришла в себя раньше, чем они, и заставила себя встать, что привело к тому, что она вдохнула значительное количество дыма. Герберт и его сосед, лежавшие без сознания на полу, остались под сильнейшим паром.

  Сосед тоже уже встал, торопясь к ним.

  «Моя трость!» - воскликнула Ханна. «Моя трость!»

  Слева от них раздался громкий грохот, когда карниз сгорел со своих стоек и оранжевыми водоворотами упал на пол. Густой и черный дым, как дым из трубы электростанции, уже клубами катился по комнате, закрывая потолок и стены.

  «Я пойму», - крикнул Герберт. "Идти! Вы двое идите! »

  Сосед, благослови его, не возражал. Он крепко сжал пальцы Ханны в своих и двинулся через гостиную к двери. Слева, справа, справа и слева они проходили через очаги огня, быстро обходя языки пламени, бросаясь на них со злобным отчаянием.

  Вот как это было на войне, вспомнил Герберт. Никогда не думай, никогда не думай, первый подумавший умер, продолжай двигаться и не оглядывайся назад, если хочешь остаться в живых.

  Ему не хватало этого чувства, и он с радостью воспринял его возвращение.