«Де Вер-Грин нашли пятеро, - сказал Тайс.
"О времени. Где он?"
"Он мертв."
У Де Вер Грина были комнаты на Пикадилли - ну, подумал Герберт, у него были бы комнаты, не так ли?
Вонь охватила Герберта в тот момент, когда он начал подниматься по лестнице, задолго до того, как он добрался до самой квартиры. Обоняние было чувством, наиболее тесно связанным с памятью, и он сразу вспомнил, где в последний раз встречал этот сладкий, сильный запах гниющей падали, хотя и в гораздо большем масштабе: в Бельзене, когда они прибыли, чтобы освободить мертвых. И это несмотря на то, что все окна были распахнуты, и в комнату в равной степени проникал туман и холод. Когда Герберт выдохнул, он увидел, как его дыхание смешалось с тьмой.
Помещение было маленьким - максимум триста квадратных футов - и набито неизбежными слугами; в данном случае - несколько человек, в которых Герберт признал выдающихся личностей в Леконфилд-хаусе, и, ощетинившийся драчливой агрессивностью меньшинства, Тайса. Герберт пробирался к нему сквозь схватку.
- Проклятый цирк, - крикнул Тайс. «К счастью, это самоубийство - мы не найдем никаких доказательств, как только эти клоуны закончат свое топтание».
"Самоубийство?"
Тайс указал на открытые окна. "Монооксид углерода; ты едва мог дышать ». Он указал на труп де Вер Грина, упавшего со стула на письменный стол; Затем он сел на корточки газового огня, провел палец по наплыву трубы, и постучал клапан. «Это было широко открыто. Утечка газа как будто вышла из моды. Окна были закрыты, двери тоже. Он бы дышал чистым паром; убил его как камень мертвым. Легкий способ превзойти себя ».
Герберт кивнул. Он уже оглядывался на стол; в частности, на аккуратно написанном листе бумаги, наполовину приколотом под правой рукой де Вера Грина.
Тайс проследил за его взглядом.
«Он оставил записку».
Герберт подошел, взял его и прочитал.
Я больше не хочу жить этой жизнью; или, скорее, я больше не хочу жить этими жизнями, которые были вытащены из своих бушелей в эти последние дни и брошены на открытое пространство.
Те, кто доверял мне - моя страна, мои коллеги, мои друзья и мой возлюбленный, - я забрал их доверие и растоптал его ногами. Я обманул и предал их всех.
Какие бы страдания они ни испытывали при этом, это лишь часть моей собственной. Достаточно плохо быть лживым и вероломным. Гораздо хуже то, что я, в конечном счете, тоже убийца.
Я забрал у него жизнь Макса, потому что он не дал мне того, что я хотел. Возможно, где-нибудь на том свете он меня простит.
Не оплакивайте меня. Я этого не достоин.
«Без сомнения, это был почерк де Вер Грина, и столь же безошибочно его голос», - подумал Герберт; витиеватым до конца, с оттенком отчаяния, словно его яркость была попурри, чтобы смягчить зловоние его отвращения к себе.
Окись углерода не имела цвета и запаха; подходящий выход для шпиона, подкрадывающегося почти незамеченным к одному из них.
Де Вер Грин не пострадал бы слишком сильно. Поначалу у него могла бы возникнуть легкая головная боль и некоторая одышка - другими словами, симптомы неотличимы от обычного недомогания, связанного с туманом.
Они бы постепенно ухудшились, уступив место тошноте и боли в груди, прежде чем наступила потеря сознания. В общем, были и худшие пути.
Герберт посмотрел на часы. Было уже пять часов; прошло больше шести часов с тех пор, как де Вер Грин сбежал из церкви на Фарм-стрит. Окиси углерода потребовалось некоторое время, чтобы полностью подействовать, а это означало, что, даже если бы де Вер Грин вернулся прямо из церкви, написал записку и включил газ, его все равно можно было бы спасти, если бы бюрократия была устранена. обошел.
Герберт огляделся. Это была такая холостяцкая квартира, как можно было представить. В то время как в квартире Розалинды не было мужского присутствия, поэтому квартира де Вер Грин казалась почти хирургически очищенной от любого женского влияния.
Несмотря на разногласия с де Вер Грином, Герберту было грустно, что все так закончилось. Он вспомнил свою веру в то, что только смельчаки покончили жизнь самоубийством; и он подумал, что по-своему и во многих отношениях де Вер Грин, вероятно, был столь же храбрым, как и другие.
Герберт внезапно ужасно захотелось оказаться в другом месте; на самом деле не имело значения где.
До Шеперд-маркет было меньше трех минут ходьбы, даже в тумане. Все это время де Вер Грин так сильно влиял на течение жизни Герберта, но никогда не подозревал, что они жили так близко друг к другу. Герберту это показалось столь же печальным, сколь и подобающим.
Из своей квартиры Герберт позвонил в американское посольство. Секретарша сказала, что Папуорт будет ужинать в тот вечер в ресторане Wheeler’s в Сохо. Герберт хорошо знал это место. Укрывшийся за зеленым фасадом ресторан Wheeler’s был роскошью в то время, когда британская еда была самой унылой. Он подавал марихуану и омаров тридцатью двумя способами, но не предлагал овощной батончик и вареный картофель.
Герберт счел за лучшее не приводить Ханну в квартиру де Вер Грина. Теперь она была единственным человеком, которого он хотел видеть.
К тому времени, как он разгрузился, было уже почти время обеда. Пора идти и искать Папворта.
Возможно, это было в воскресенье вечером, но в Сохо, который, как всегда, был совершенно обособленным миром, не было смысла заканчиваться.
Герберт и Ханна прошли на Арчер-стрит мимо группы музыкантов, лениво закинув руки в футляры для скрипок, как будто они были сборищем гангстеров. Очереди в джаз-клуб Хамфа уже тянулись за угол, очередь прихожан в новоорлеанском храме теплого секса.
