На Дин-стрит, поскольку они были немного раньше, Герберт и Ханна остановились, чтобы выпить в пабе Йоркского собора, который повсеместно известен как «французский» после того, как Сопротивление использовало его в качестве укрытия во время войны.

  Хозяин, француз с усами, для которых слово «яркий» вряд ли было бы справедливым, приветствовал Ханну, как давно потерянную дочь.

  «Шери», - воскликнул он и поцеловал ее руку. «Я думал, ты бросил нас навсегда».

  Ханна представила Герберта - «Гастон», - сказал хозяин, - «очаровательно» - и купила выпивку, несмотря на протесты Герберта, что он должен заплатить.

  Разливного пива не было; У Герберта было вино.

  «Пусть она заплатит, Герберт», - сказал Гастон с эрзац-заговорщицкой. «Прошло так много времени с тех пор, как она была здесь в последний раз, что я удивлен, что она не использует соверен»

  И Герберт увидел, что Гастон тоже был очарован светом Ханны, этой маленькой слепой девочки, которую все хотели защитить, но которая ни в чем не нуждалась. Человечеству еще предстояло найти более привлекательную комбинацию.

  «Он хороший человек, но не позволяйте ему вводить вас в заблуждение», - сказала Ханна, когда они сели. «У него нет пива, потому что Pernod и вино приносят ему больше денег».

  Словно чтобы доказать, что Ханна не является святым, Гастон тут же начал ссориться с пьяницей. «Один из нас двоих должен будет уйти, - крикнул Гастон, - и я боюсь, что это буду не я!»

  А этого не было.

  Герберт был слишком взволнован, чтобы попробовать вино, не говоря уже о том, чтобы насладиться им.

  Он хотел найти Папворта и сказать ему, что де Вер Грин мертв, и нет, Папуорт виноват не больше, чем Герберта; но они помогли де Вер Грину попасть туда и несли за это некоторую ответственность, к черту логику.

  Ханна могла легко перемещаться среди обломков Сохо, но они не были в типе Герберта. С каждым человеком, который подходил к ней и болтал с ней о каких-либо непоследовательностях, он чувствовал, как плавкий предохранитель его терпения тает еще сильнее. У него не было ни времени, ни желания смотреть, например, как белоснежные пирожки в кроличьей шкуре жалуются Ханне на то, что люди пытаются их поднять.

  К ним, пошатываясь, подбежал какой-то пьяный, буквально рухнул на колени Герберту и ахнул: «Цена выпивки! Поцелуй жизни! »

  Герберт оттолкнул его и встал.

  «Давай, Ханна. Пошли."

  Когда она начала возражать, он добавил: «Пожалуйста», и она поняла.

  Нет, подумал Герберт, когда они снова шли по улицам, Сохо был не столько отдельным миром, сколько другой страной, богемной зоной отчуждения, где единственный грех - быть скучным и где не было такой вещи, как послевоенная депрессия.

  В этом перевернутом мире люди плакали на публике, ездили в такси, обналичивали чеки везде, кроме банка, не знали, какой сегодня день, не думали о том, чтобы пропустить встречу, если они хорошо проводят время, и им запретили по крайней мере одно заведение.

  Но пьянство, стервозность и секс затмевали одно фундаментальное: это было место великой невинности. Каждый день приходилось дорабатывать рукописи, совершать поездки, рисовать шедевры, воплощать мечты. Каких бы товаров ни было в дефиците, надежды среди них не было и никогда не будет.

  Может быть, подумал Герберт, может быть, однажды он сможет пробраться по краям.

  Они прошли к Уиллеру мимо длинной стойки, где официант в белом фартуке молниеносно открывал устрицы. Их перехватил другой официант. Герберт сказал ему, кого они ищут, и официант указал на простой деревянный стол без скатерти в дальнем углу.

  Папворт был там с Фишером; Полинга нигде не было.

  "Херби!" Папуорт с трудом поднялся на ноги - он был уже совсем пьян - и одурманенно обнял Герберта. «Присоединяйся к нам, старый боб, разве не так говорят британцы« старый боб »? Мы просто праздновали. По радио сообщает, что туман рассеется завтра, так что Фриц здесь и Линус могут вернуться в старые добрые США А.

  Папворт указал на бутылку шампанского на столе. «Шампанское для настоящих друзей, настоящая боль для ваших мнимых друзей!»

  Он громко засмеялся, и Фишер с ним.

  «Де Вер Грин мертв, - сказал Герберт.

  Казалось, потребовалось время, чтобы новости проникли в мозг Папворта, и еще один момент, чтобы они его отрезвили.

  Он отступил на полшага, прищурился, прищурившись, что при других обстоятельствах могло показаться комичным, взглянул на Герберта и сказал: «Мертв?»

  "Мертв. Отравление угарным газом."

  "Куда?"

  «В его квартире».

  "Самоубийство?"

  "Да."

  "Иисус." Папворт надул щеки и вытер лоб. "Иисус."

  Он указал на стол. Там было место для четверых, разве они не сядут?

  "Ты хочешь есть?" - спросил Герберт у Ханны.

  Она покачала головой.

  «У меня нет голода», - сказала она. «Может, я пойду».

  "Ты в порядке?"

  Она отрывисто кивнула. «Хорошо. Устала, вот и все. Не очень хорошо себя чувствую. Может туман. Вы придете ко мне позже, да?