Герберт был счастлив сидеть в тишине, смотреть и слушать. Он никогда не был в компании такой, как Розалинда, по крайней мере, в течение длительного периода времени, и, честно говоря, он находил силу ее интеллекта несколько устрашающей.

  Ханна, однако, не выказывала такого страха; она, как всегда, была сама собой.

  Некоторые люди - Герберт задавался вопросом, как часто он был виноват в этом - менялись в зависимости от ситуаций, в которых они оказались, и слишком легко могли стать отражениями тех, с кем они разговаривали.

  Ханна была полной противоположностью. Она бросила свою личность Розалинде как перчатку, осмеливаясь полюбить ее, и в этом случае Ханна была бы довольна или сочла бы ее слишком сложной, и в этом случае Ханна искренне благодарила за обед и отправлялась в путь.

  Ханна могла быть менее церебральной, чем Розалинда, но она компенсировала это природным умом и непоколебимой верой в свое право на мнение. Возможно, она также инстинктивно знала, что имеет дело с родственной душой, хотя Герберт чувствовал, что в любом случае это не имело бы большого значения.

  Теперь Ханна и Розалинда обсуждали науку с еще большим воодушевлением, чем раньше. Розалинда указывала на пути, которыми народное сознание уже уходило от традиций и церкви к светскому рационализму; возможно, сказала она, туман рассеялся бы в новый мир, как это сделал Потоп.

  «Это опасно, - сказала Ханна.

  "Что такое?"

  «Чтобы наука была такой свободной, без всяких ограничений. Знаешь, у меня был близнец.

  Розалинда сделала те же расчеты, что и Герберт в пятницу вечером, и пришла к тем же выводам, хотя ее выводы неизбежно были более конкретными.

  "Менгеле?"

  "Да."

  "Мне жаль."

  «Неевреи никогда не поймут, - подумал Герберт, - на самом деле, нет; не интуитивно.

  «Спасибо», - сказала Ханна. «Но теперь вы понимаете, почему я так думаю. Он выходит, не откладывая; это как ящик Пандоры, никогда не входите. Если вы обнаружите структуру ДНК, то в будущем, не знаю когда, у вас будут инструменты для генной инженерии, возможно, грубые, но все еще присутствующие, и тогда это не более чем крошечный шаг к евгенике, и вперед! Вернулись нацисты с их жизнью, недостойной

  жизнь. Все ... ах, ужасно.

  «Но, Ханна, ты не можешь допустить, чтобы перспектива зла, какой бы ужасной она ни была, удерживает тебя от попыток творить добро, иначе мир просто остановится. Будут законы, которые остановят такие вещи, как евгеника и клонирование ».

  - Есть и законы, запрещающие убийства, Розалинда. Люди до сих пор этим занимаются ».

  «Ты думаешь, мы должны предоставить все природе?»

  "Конечно. Кто знает, чем это закончится? Вы делаете тест, значит, власть имеет только элита, генетическая элита? Вы создаете расу выше всех остальных, супер-расу? Для человечества эволюция длится миллионы лет, и теперь вы хотите изменить все это за одно поколение, может быть, за два? Мы меняем природу, может быть, мы меняем человечество. Может быть, вместо нас придет что-нибудь еще ».

  «Но мы постоянно меняем природу. Мы отклоняем водные пути, комбинируем зерновые, скрещиваем животных ».

  "Да. И в большинстве случаев это делается очень плохо ».

  "В яблочко. Но теперь у нас есть шанс объединить этику с прогрессом с самого начала. В этом разница между кувалдой традиционного земледелия и пинцетом биохимии. Если вы доведете свой аргумент до крайности, не будет ни лекарств, ни одежды, ни бритья, ни стрижки. Мир - худшее место для их существования? Конечно, нет. Высший моральный долг науки - использовать то, что известно, для величайшей пользы человечества. Знание - ничто без целенаправленного применения. И ничто не принесет человечеству большей пользы, чем то, что исходит из этого открытия, потому что это открытие принадлежит человечеству ».

  - Ответы не на науку, Розалинда, не на все. Наука хороша настолько, насколько хороши методы, которые она использует, сколько люди, которые их используют. Нет, ровно настолько, насколько хорошо из них самое худшее, самое слабое звено. Потому что даже лучшие не видят, чем все закончится. Альфред Нобель, он изобрел нитроглицерин, чтобы положить конец войнам, и теперь он их продлевает. Наука и технологии создали корабль, который не может утонуть, и его назвали Титаником. Манхэттенский проект создан для мира: в нем погибли сотни тысяч человек. Атомная бомба - самая большая угроза в мире и для всего мира ».

  «Но чья это была вина? Политики или ученые? Возможно, когда мы раскроем секреты ДНК, мы обнаружим, что в них заложена способность любить; что в каждом из нас есть импульс, который позволил нам выжить и добиться успеха на этой планете и который будет гарантировать наше будущее ».

  "Ты так думаешь? В самом деле?"

  "Абсолютно. Да, мы настроены на конкуренцию, но мы также очень общительны. Мы понимаем, что коллективные действия с эволюционной точки зрения чрезвычайно желательны. Может быть, ты не смотришь на жизнь таким образом, Ханна - вряд ли я буду винить тебя, если ты не так, после того, что с тобой случилось, - но я действительно верю в это. У нас есть возможность усилить любовь за счет ненависти и насилия. У нас есть возможность исправить то, что было ошибочным, потому что природа не знает лучшего, на земле нет ни одного ученого, который верит в это, а если они это сделают, они будут делать неправильную работу. Мы изучаем язык, на котором Бог сотворил жизнь, и с его помощью мы находимся на пороге огромной силы творить добро и исцелять. Это слишком круто, чтобы понять ».

  Розалинда Франклин, подумал Герберт, асексуальна и самый большой романтик из всех.

  Телефон зазвонил. Розалинда взяла трубку, послушала и молча передала трубку Герберту.

  «Смит».