<p>

     - Я сразу вас раскусила, Иван, - хохотнула Рада. - Вы  -  отпетый  чревоугодник!</p>

<p>

     - В известном смысле, да, - откровенно признался  Жилин.  -  И  в  определенные  моменты  времени,  -  тоже  да.  А   вообще-то,  ребята,  последний раз я ел вчера  днем,  еще  во  Владивостоке.  Поэтому  есть  хочется просто зверски!</p>

<p>

     - Соловья баснями не кормят, - изрек Саул, картинно подняв  вверх  указательный палец. - Обедать, обедать, и еще раз обедать - вот  общее  настроение трудящихся масс!</p>

<p>

     - Путь к сердцу  командира  лежит  через  желудок.  Параграф  два  устава строевой службы Советской Армии,  -  смешливо  нахмурив  брови,  сообщила Рада. - Поэтому,  господа  офицеры,  я  с  вашего  позволения  командируюсь на кухню помогать Сельме.</p>

<p>

     - Не желаете пока сразиться в шахматишки,  Иван?  -  Саул  кивнул  подбородком в сторону шахматной доски. - А то наш друг Эдуард  сегодня  несколько рассеян для серьезной игры...</p>

<p>

     - Откровенно говоря, Саул, я не большой любитель шахмат, -  пожал  плечами Жилин. - Мой опыт в этой сфере ограничивается, пожалуй, только  знанием названий фигур...</p>

<p>

     - Реванш, только реванш, - Эдик шутливо погрозил Репнину кулаком.  - Вам не уйти от справедливого возмездия, Саул!</p>

<p>

     - Ну, это мы еще посмотрим, - Репнин взглянул  на  свои  наручные  часы и обратился к Дауге:</p>

<p>

     - Гриша, вы не могли бы переключить телевизор  на  первый  канал?  Трансляция должна начаться через пару минут...</p>

<p>

     - Конечно, Саул, конечно, - Григорий потянулся к телевизору.</p>

<p>

     - Что, снова напутственное слово? - хмуро поинтересовался Жилин.</p>

<p>

     - Оно самое, - ответил Репнин,  рассеянно  расставляя  фигуры  на  шахматной доске. - Напутственное слово. Для наших...</p>

<p>

     - Ну, и что вы собираетесь от него  услышать,  мальчики?  -  Майя  недоуменно пожала плечами. - Снова будет едва ли не площадная ругань и  набор казенных обвинений...</p>

<p>

     - Нам все-таки нужно иметь больше информации,  Майя,  -  возразил  Дауге и вздохнул. - Любой информации. Пусть даже и в таком  искаженном  виде.</p>

<p>

     - А мне лично нужно больше ненависти, -  сказал  Саул  и  на  его  щеках заходили желваки. - Я, друзья мои, просто заряжаюсь  ненавистью,  глядя на тупые свинячьи рыла лихачевского отребья!</p>

<p>

     - Не такие уж они и тупые, к сожалению, - покачала головой  Майя.  - А что касается ненависти... Я считаю, что это плохо, когда ненависть  становится  движущей  силой,  Саул.   Мы   рискуем   превратиться в таких же ничтожеств, как и они все...</p>

<p>

     - Согласен, -  Саул  почесал  пальцем  переносицу.  -  Но  только  отчасти, Майя, только отчасти! Да,  ненависть  не  должна  быть  нашей  движущей силой, но вспомогательным приспособлением... Я ненавижу, да ­­­именно ненавижу, и товарища Лихачева,  и  всю  его  грязно  -  красную  чиновничью свору!</p>

<p>

     - О волке помолвка, а волк - тут как тут, - сказал Дауге и кивнул  подбородком в сторону экрана телевизора. - Представление начинается.</p>

<p>

     На зеленоватом экране старенького "Фотона"  появилась  золотистая  на красном фоне заставка: "Выступление Генерального секретаря ЦК КПСС,  Председателя  Президиума  Верховного  Совета  СССР  Кузьмы   Егоровича  Лихачева на собрании представителей творческой  интеллигенции.  Прямое  включение".</p>

<p>

     - Врут, - Эдик принялся энергично протирать стекла очков  носовым  платком и близоруко прищурил глаза. - Это  запись.  Запаздывание  идет  примерно на пять минут.</p>

<p>

     - Разумеется, запись, - криво ухмыльнулся Саул. - А  ну-ка,  если  вдруг кто-нибудь из присутствующих позволит публично не согласиться  с  нашим дорогим Генеральным секретарем?</p>

<p>

     - Это совсем уж из области маловероятного, Саул, - на  лице  Майи  появилась скептическая улыбка. - Вы  знаете,  какой  отбор  кандидатов  проходит на эти встречи членов Политбюро с народом?</p>

<p>

     - И несмотря на этот отбор  и  толпы  переодетых  пэгэбэшников  в  зале, они все равно боятся, - с иронией  в  голосе  произнес  Эдик.  - ­­­По-моему, это вообще признак нынешней власти: править - и одновременно  трястись от страха.</p>

<p>

     - Это признак любой тоталитарной власти, Эдуард, -  Жилин  присел  на краешек дивана.  -  Любой  владыка,  не  опирающийся  на  подлинную  систему народовластия, труслив. Наши нынешние правители в этом  смысле  вовсе не являются исключением.</p>

<p>

     Заставка на экране телевизора  сменилась  изображением  Колонного  зала Дома Союзов. Лихачев уже стоял  на  трибуне.  Кашлянув  и  грозно  сверкнув  в   зал   стеклами   очков,   он   начал   говорить.  Текст,  подготовленный референтами загодя и  заботливо  напечатанный  крупными  буквами, был разложен прямо перед ним. Престарелый Генсек  -  впрочем,  как и большинство его предшественников, - не  любил  экспромтов  ни  в  государственной политике, ни в собственных речах:</p>

<p>

     - Дорогие товарищи! Наша страна сегодня переживает один из  самых  непростых моментов в своей истории. Сегодня,  на  рубеже  тысячелетий,  непримиримые противоречия между  реальным  социализмом  и  загнивающим  империализмом обострились как никогда...</p>

<p>

     - Как вы думаете,  -  Майя  оперлась  подбородком  на  сплетенные  пальцы рук, - а в нашей истории  за  последние  сто  лет  вообще  были  счастливые годы?</p>

<p>

     - На ваш вопрос вряд ли возможно  однозначно  ответить,  Майя, -        отозвался Дауге. - Ведь счастье - это очень субъективная категория...</p>