Строганов секунду помолчал, собираясь с мыслями, и невозмутимо, словно и не заметив подковырки коллеги, продолжил:
- Наша победа во второй мировой войне была неминуема. Но вот то, как и когда эта победа реализуется, тут уж все полностью зависело от человеческого фактора…
- Грубо говоря, - голос Дмитрия сделался серьезным, - простой советский солдат ценой своей крови и жизни реализовал виртуальный геополитический фактор…
По обе стороны дороги проносились ухоженные ряды невысоких деревьев. За ними поднимались плоские, островерхие и куполообразные крыши рабочих зданий в промышленных зонах и технолэндах.
- Знаешь, Дима, мне старший брат когда-то рассказал одну очень любопытную историю… - нарушил молчание Строганов. – Она как раз касается влияния человеческого фактора на ход истории. Хочешь, расскажу?
- Угу, - Малянов закивал.
- Дело было в самом начале 1942 года, - Борис Николаевич потер пальцами виски, стараясь прогнать уже накопившуюся с утра усталость. – Мы, - я и моя мама, - уехали в эвакуацию, за Урал. А отец с братом остались здесь, в осажденном немцами Ленинграде. Брат по возрасту еще не подпадал под призыв в армию, но по линии комсомола уже был мобилизован на трудовые работы. Их сводный отряд занимался тем, что разгребал завалы на городских улицах после фашистских бомбардировок и артобстрелов. Однажды несколько бомб попали в здание на Литейном, где временно располагалась детская больница. Море крови, трупы, раненые… Машин, чтобы отвозить пострадавших в другие больницы и госпиталя, катастрофически не хватает. И тут брат видит, как по Литейному катит весьма симпатичный кортежик: впереди пара пустых грузовичков, а за ними несколько новеньких «эмок». Брат, недолго думая, выходит на дорогу и поднимает руку, чтобы этот кортеж остановить. И что ты думаешь, Дима? Машины действительно останавливаются. Брат всего лишь хотел попросить, чтобы водители грузовиков помогли с перевозкой раненых. Но не успел он и рта открыть, как из вроде бы пустых кузовов машин ссыпались на землю три или четыре энкэвэдэшника в шинелях и мгновенно скрутили ему руки. А из передней «эмки» в сопровождении адъютанта вылез плотный низкорослый мужичок в теплом кожушке. Брат приподнял голову, присмотрелся… Мать честная, товарищ Жданов, организатор обороны Ленинграда, собственной персоной! «В чем дело? – спрашивает Жданов у энкэвэдэшников. – Почему мы остановились?» Те в ответ: «Вот, товарищ Жданов, какой-то типчик выскочил на дорогу и стал останавливать машину с охраной». Жданов вплотную подходит к брату. «Кто такой? Отвечай!» - спрашивает. «Старший комсомольского отделения, завалы разбираем, - брат, конечно, испугался, но сообразил, что и как нужно отвечать. – Здесь много раненых детей, а машин для перевозки в госпиталь не хватает. Думал у вас грузовики пустые, хотел, чтобы нам помогли». Жданов оценивающе окинул его колючим взглядом, взглянул на суетившихся среди развалин людей и коротко распорядился: «Ну-ка, отпустите парня!» Потом снова повернулся к брату: «Транспорт мы вам сейчас пришлем. Работайте!» Сказал, и неторопливо направился к своей «эмке». Но не успел он сесть в машину, как в воздухе пронзительно засвистело и сразу несколько снарядов ударили как раз в то место на проспекте, где остановился кортеж. Это немцы впервые дали залп по Ленинграду из дальнобойных пушек… Брата отшвырнуло в сторону взрывной волной, контузило. А Жданова и энкэвэдэшников накрыло. Прямое попадание… Вот так-то, Дима. А ведь если бы брат тогда не вышел на дорогу и не остановил кортеж, товарищ Жданов вполне мог бы дожить до самой победы. И общий итог войны в чем-то был бы уже совершенно иным…
- Ну, да, - Малянов скептически ухмыльнулся, - проживи товарищ Жданов дольше, и наши танки в сентябре сорок шестого не остановились бы в Париже и в Риме, а победным маршем дошли до самого Ла-Манша и Мадрида…
Электромобиль стремительно пересек площадь имени Лаврентия Берия и свернул на проспект Вознесенского. Компьютер машины отыскал дом, в котором проживал Строганов, и, сделав плавный поворот с дороги, въехал под высокую арку двора.
Двор жил обычной летней жизнью. На дорожках под высокими тенистыми деревьями несколько молоденьких мамочек с колясочками выгуливали младенцев. Пенсионеры Воронин и Кацман коротали время за шахматной доской в увитой разросшимся диким виноградом деревянной беседке. Шумное и многочисленное семейство Горбовских собиралось на дачу и суетливо грузилось в старенький автомобиль-пикап.
Борис Николаевич и Малянов оставили «Волгарь» на стоянке около подъезда и на лифте поднялись к квартире Строганова.
На лестничной площадке между одиннадцатым и двенадцатым этажами, присев на подоконник, неторопливо покуривал одетый в поношенный спортивный костюм и шлепанцы на босую ногу худощавый мужчина со всколоченными седеющими волосами.
– С возвращением, Борис Николаевич! - мужчина затушил окурок в металлической консервной банке, стоявшей на подоконнике, и не спеша стал подниматься по лестнице навстречу приехавшим.
- Здравствуй, Даниил Денисович, - заулыбался в ответ Строганов. – Чертовски рад тебя видеть! Вот познакомься, – Борис Николаевич кивнул в сторону Малянова, – мой коллега, профессор Малянов Дмитрий Алексеевич.
- Очень приятно, - мужчина пожал протянутую руку профессора и представился:
– А я – Строгов. Так сказать, инженер человеческих душ.
Малянов удивленно вскинул брови.
- Даниил Денисович – известный писатель, автор полутора десятка очень хороших книг, - пояснил Строганов, заметив тень непонимания на лице коллеги.
- Старик, ты вгоняешь меня в краску, - Строгов изобразил крайнюю степень смущения. – Какой там известный писатель, если даже почтальон постоянно путает мою корреспонденцию с твоей?
- Не скромничай, Данька, - досадливо поморщившись, махнул рукой Борис Николаевич. – Почтальон путает почту только потому, что у нас похожие фамилии…
- А я ведь читал ваши книги, - улыбнувшись, припомнил Малянов. – «Белый ферзь», «Свернувшийся мир» и… «Найденыш», да?
- Ага, - Строгов закивал. Ему было приятно. – Ребята, так может быть, по сто грамм коньячку за знакомство и в связи с возвращением Николаича на родную землю, а?
- Э-э-э… Видишь ли, Даня, - Строганов кашлянул и озабоченно наморщил лоб. – Есть одна интересная научная идейка, которую я хотел бы обсудить с Дмитрием Алексеевичем…
- Двести грамм коньячку – это лучшее средство для приведения в порядок мозговых извилин, - продолжал наседать Строгов. – Искусство пития, Боря, вообще является движущим фактором науки…
- Ладно, шут с тобой, давай, - хохоча, сдался Строганов. – Но сначала мы с Дмитрием Алексеевичем все-таки немножко поработаем!
- Полчаса на все про все вам хватит? – приподняв седую бровь, деловито осведомился писатель.
Борис Николаевич собрался было запротестовать, но Даниил Денисович его опередил:
- Готовьте закуску, товарищи ученые, коньяк будет за мной, - и он поспешно скрылся за дверью своей квартиры.
2
Получасовая фора, которую Строгов дал Малянову и Строганову, растянулась, однако, почти на час. Когда писатель, - тщательно выбритый, причесанный и переодетый в строгий деловой костюм темно-синего цвета, - появился в дверях квартиры Бориса Николаевича, Строганов и Малянов уже успели заполнить полтора десятка бумажных страниц, длинными и непонятными математическими формулами и торопливыми рисунками разнообразных схем и графиков.
- Перекур, академики! – Строгов прошел в гостиную и водрузил на стол две бутылки армянского коньяка, только что купленные им в гастрономе на площади имени генералиссимуса Жукова. – Борька, где закуска?
Строганов оторвал взгляд от расчетов, сдвинул очки на лоб и непонимающим взглядом уставился на гостя:
