Дарио так резко вскинул голову, вцепившись в моего отца взглядом, что я с вопросом посмотрела на него.

- Макс, - только и произнес мой вампир.

Его черные глаза превратились в две безжизненные стекляшки. Вампир отпил из стакана и, поднявшись, скрылся на балконе.

- Просто на улице, не поздним вечером, возле дома смертной любовницы мастера. Нашпиговали Максимилиана серебром, как и его спутников двух, снесли головы и скрылись прежде, чем кто-то из жильцов опомнился и успел хоть что-то увидеть. Убили выстрелом очевидца, смертного.

- Гай, - позвала я, - что делает Форум? Почему они все это допускают?

- Мы ищем, Гайя, - усталое лицо отца стало еще более усталым. – Безрезультатно. Мы потеряли – но это еще более секретная информация – уже нескольких людей из отдела внутренних расследований. Потеряли кураторов.

Я вздрогнула. Наверное, в моих глазах появилось столько страха, что Гай улыбнулся и поманил меня к себе.

- Они все были молоды. Двести-четыреста лет, - Гай обвил рукой меня, скользнувшую к нему, прижал мою голову к своей холодной груди.

Медленно застучало сердце отца.

- Меня не достать им, поверь.

А Траяна достали же, пытаясь бороться с паническим приступом, я шумно выдыхала в солнечное сплетение отца. Чувствуя, как колотится мое сердце, Гай успокаивающе гладил по спине, и его сердце билось так уверенно и размеренно, что я постепенно справилась с собой. Допив коньяк, Гай отставил стакан и обнял меня уже двумя руками.

Наверное, это от того, что в нас текла одна кровь, его прикосновения и объятия для меня были целебными в прямом смысле. Даже Ингемар с его страстью к обнимашкам ощущался не так, как Гай. Погладив меня по спине и голове, Гай сжал ладонь мою, что покоилась на его плече. Я отлипла от груди отца и села чуть повыше, склонив голову ему на другое плечо. Я смотрела на изящную кисть отца, будто выточенную из слоновой кости. Такие мелочи выдают аристократов: его предкам не приходилось работать в поле или орудовать топором или молотом. Их руки не поднимали ничего тяжелее золоченых бокалов и кошелей с монетами, изредка - мечей. А конкретно этим вот рукам, что так крепко и надежно держали меня сейчас, куда чаще приходилось пользоваться кинжалами и гарротами… Отогнала эти мысли. Почему-то думать о Мане или Ингемаре как об убийцах было проще. Может, я ненормальная, но это так. Но когда я думаю о том, что Гаю приходилось убивать и, возможно, чаще, чем викингу или зеленоглазому – что-то совсем детское и упрямое, напуганное, просыпается во мне. Мой отец не может быть убийцей, нет, говорит оно.

Когда смерть всегда так близко, не думаешь о том, как выжить. Думаешь только об этой самой смерти, о том, почему ты обречен бояться и видеть ее постоянно.

- Гайя, ты бояться не должна, - услышала я спокойный тихий голос отца. – Ты не умрешь. Никто не безумен настолько, чтоб убивать дампира.

- То есть, ты все же думаешь, что мы имеем дело с вампиром? – истолковала по-своему я его слова.

- А если и нет, то медики не убьют смертную тоже.

Я хотела сказать, что вампирскую подстилку еще как убьют, только еще помучают перед смертью, однако Гай будто читал мои мысли.

- Если ты убедительно сыграешь несчастную, засосанную до полусмерти жертву – не тронут, уверен.

Конечно, он не читал мысли. Когда ты живешь так долго, всё для тебя становится открытой книгой. И все. Это Гай мне сказал когда-то, в наши счастливые полгода вместе. Так странно. Совсем недавно это было, а мне кажется, что с тех пор, как Гай катал меня на качели в парке в Римини, ужинал со мной в старинном ресторане в Милане, выбирал придирчиво одежду для меня в Париже, прошло несколько лет.

- А ты сыграешь? – вдруг после продолжительного молчания спросил он. – Пообещай мне, пожалуйста, что сыграешь.

Когда-то он просил меня делать все, что угодно, лишь бы выжить. В ответ на мое «Есть вещи пострашнее, чем смерть» он резко оборвал меня, велев никогда больше не произносить подобные глупости.

- Нет таких вещей, запомни. Пока ты живешь – ты, черти б меня побрали, живешь и можешь что-то сделать. Никто из тех, кто был на иных планах, не знает, что бывает с теми, кто умер в нашем мире. Нет никаких подтверждений того, что есть жизнь после окончательной смерти. Так что живи, Гайя, - вкрадчиво, заглядывая мне в глаза, сжимая до боли мои плечи, сказал тогда Гай. И я в первый и последний раз видела его таким. – Живи и делай все возможное, чтобы выжить.

- Разве с годами не устаешь от жизни? – ляпнула я тогда. Не слишком умно, но это же я. – Я слышала от вампиров постарше, что это порядком надоедает.

Глаза Гая умеют сверкать. То есть, по-настоящему я не видала такого, только в книгах читала. У вампиров глаза порой отливают алым – когда они кормятся, в основном. А вот у Гайя глаза действительно на миг становятся яркими, как ртуть или серебро.

- А от меня ты такое слышала когда-нибудь?

- Нет…

- И не услышишь. Я получил много уроков, уже даже будучи 2000-летним, и один из них, недавний совсем, таков, - Гай тогда коснулся губами моего лба, - если бы я в середине двадцатого века погасил свет для себя, как вынуждали обстоятельства – то не увидел бы высадку человека на Луну, Интернет и авто, обогнать которые даже вампиру не под силу. И тебя бы не увидел.

Вспомнив все это, я ужасно расстроилась и расчувствовалась. Больше всего на свете сейчас не хотелось выпускать Гая из своей осьминожьей хватки. Для верности я ногой обхватила колени отца.

Моя любимая подруга Ляля любила говаривать, что никто не гладит по голове так, как мама, и я переняла эту фразочку от нее. К сожалению, испробовать, так сказать, на ощупь прикосновения Анны Александровны Антонин я никогда не могла, точнее, не помнила. Лариса, моя единственная мать, умела и утешать, и выписывать люлей очень основательно. Папа Валера понимал и не осуждал никогда, и до сих пор остается для меня самым добрым, чутким и понимающим, от его прикосновений и родительских ласк оставалось послевкусие, наверное, ничуть не хуже того, которое могла бы дать моя белокурая мама.

Но ничто не могло сравниться с прикосновениями и объятиями Гая. Он был лучшим, что со мной случилось, и мне не зазорно вовсе, что лучшим мужчиной в моей жизни является мой отец. Может, это инфантильно и глупо, но… И сейчас, обнимая его изо всех сил и всеми конечностями, я с ужасом осознавала, что даже моя крепкая хватка и моя самая горячая любовь не смогут защитить Гая от неведомой угрозы, нависшей над ним.

Дарио на балконе простоял часа три, наверное. Когда он вышел, наконец, у нас как раз были гости. У меня нечего было есть, пришлось заказать пиццу, Гаю же – позвонить по номеру человека, поставлявшего вампирам здоровых молодых людей. Пока я заказывала пиццу с копченостями, пармезаном и помидорами, Гай заказывал себе «девушку лет двадцати трех». Непритязателен он всегда был, это я помнила еще с тех раз, когда Гай закусывал людьми при мне во время наших европейских вояжей.