— Ну, конечно, Азирафель, — устало подтвердил Кроули. — Ты, в самом деле, только что понял?

Азирафель прижал ладонь ко рту.

— Я всегда думал, что это счастливое совпадение. Ну, то, что мы живём в одном городе…

— Счастливое совпадение — это то, что мы сейчас вдвоём в одной постели, — проговорил Кроули и всё-таки исхитрился и, цепко обхватив Азирафеля руками за плечи, утянул его к себе под одеяло. Тесно прижался к нему, обвив практически всем телом, пристроил голову на его плече и блаженно выдохнул:

— Поймал…

Но Азирафель всё ещё не удовлетворился ответом Кроули.

— Так, значит, ты сознательно поселился здесь, зная, что местный климат не самый благоприятный для тебя, только потому…

— Потому, что здесь поселился ты, — кивнул Кроули. — Я думал, это так очевидно, что даже не требует объяснений.

— Как видишь, потребовало. А есть ещё что-нибудь столь же очевидное, о чём я не знал? — спросил Азирафель, автоматически начиная поглаживать Кроули по спине. Его кожа на ощупь казалась очень теплой, почти горячей, а плечи были усыпаны мелкими веснушками, и Азирафель не смог удержаться. Он принялся целовать каждое маленькое пятнышко на коже Кроули, отчего тот прижался к нему ещё крепче и потёрся носом о шею Азирафеля.

— Если ты хочешь, чтобы я говорил, прекрати меня отвлекать… — промурлыкал он. — Твои губы не дают сосредоточиться, ангел.

— Я уже передумал, — медленно проговорил Азирафель, не прекращая своего приятного занятия. — Пожалуй, мы успеем поговорить чуть позже.

…Это «чуть позже» наступило уже вечером, когда Азирафелю всё же удалось вытащить Кроули из постели и усадить, закутанного по уши в плед, перед электрокамином в гостиной. Кроули медленно потягивал горячий глинтвейн и без остановки проклинал дожди, зиму и промозглый проклятый Лондон. А Азирафель взял с полки свёрток с номером «20» и принялся с интересом его разворачивать.

Внутри оказался свиток. Пожелтевший, с обтрёпанными краями, перетянутый простой бечевкой, но, на взгляд Азирафеля как профессионального библиофила, сохранившийся настолько идеально, что это наводило мысли на использовании чуда.

Азирафель поднял взгляд на Кроули и увидел, что он тоже пристально на него смотрит.

— Египетский? — спросил Азирафель, благоговейно поглаживая пальцем хрустящую бумагу. — Я помню, мы пересекались в Египте несколько раз. При Рамзесе. И Аменхотепе. Но не припоминаю, чтобы там фигурировали свитки…

Кроули прыснул в свою чашку.

— У меня другие воспоминания, ангел. Сколько раз ни встречал тебя при дворе фараона, ты был по уши закопанным в папирусы. Но этот свиток не из Египта, — тем не менее сказал он и отпил глоток вина.

Азирафель не торопился разворачивать его, желая продлить ещё немного удовольствие от угадывания. Но память его уже услужливо тянула за кончик ниточку нового воспоминания, надежно запрятанного в её глубинах.

— Ох, Кроули, — выдохнул Азирафель, — только не говори, что это — один из свитков с виллы Луция в Геркулануме!

Кроули молча отсалютовал ему своей чашкой, подтверждая правдивость его догадки.

Азирафель оказался в Геркулануме в начале лета 79 года. Он прибыл в Римское государство по приглашению Луция Пизона, тестя самого Цезаря, очень образованного человека и большого почитателя науки и искусства. Азирафель приехал не с пустыми руками, он привёз в дар Луцию несколько редких свитков с сочинениями Сапфо и Катулла. Хозяин встретил его очень гостеприимно и радушно предоставил в свободное пользование Азирафеля свою библиотеку.

Азирафель с восторгом принял позволение ознакомиться с коллекцией свитков знаменитого покровителя искусств и засел в богатой библиотеке, забыв о том, что для приличия стоило иногда есть и спать, чтобы не вызывать странных вопросов. Лишь на третий день он очнулся и обнаружил, что вилла Луция была полна обитателями. Здесь гостили поэты, художники, музыканты. Очень уважал Луций и философов, вечерами устраивая в открытой галерее вокруг бассейна увлекательнейшие диспуты с их участием.

К удивлению Азирафеля среди гостей он встретил и Кроули.

— А ты что здесь делаешь? — удивился Азирафель. — Я думал, ты сейчас обитаешь в Риме.

Последний раз они виделись именно там, около тридцати лет назад.

— То же, что и ты, полагаю, — лениво ответил Кроули. Он возлежал на кушетке в одном из многочисленных залов, выходящих в перистиль — обширный внутренний двор с бассейном. В руке Кроули был кубок с вином.

— Вот как? Ты здесь тоже изучаешь коллекцию свитков Луция? — скептически поднял бровь Азирафель. — Что-то я не встречал тебя в его библиотеке.

Кроули поморщился.

— Ну, не в таком узком смысле, Азирафель. Если смотреть шире, я тут живу, как и ты сейчас.

Азирафель так изумился, что даже присел в ближайшее кресло.

— В качестве кого, осмелюсь спросить? Луций держит вокруг себя лишь деятелей искусства. Каким боком ты связан со скульптурой или поэзией? — рассмеялся он.

Кроули согнул ногу, поставив обутую в сандалию ступню на ложе, изящно положил на колено руку.

— В качестве натурщика, например?

И пока Азирафель недоверчиво смотрел на него, расхохотался и опустил ногу, поправляя слегка задравшуюся тунику.

— Разумеется, нет. Хотя, не буду спорить, один из местных художников уже упрашивал меня позировать. Но всё намного проще, дело в политике.

— В политике? — переспросил Азирафель, невольно следя за движением пальцев Кроули, прикрывающих краем туники обнажившееся колено. Весьма изящное и красиво очерченное, надо сказать. Прямо как у статуй молодых бегунов, что стояли в галерее напротив бассейна. Видимо, не зря здешний художник выбрал Кроули в качестве музы.

— Я считаюсь близким соратником Цезаря, видишь ли. А его тесть всегда рад видеть у себя дома друзей мужа своей дочери. Так что я просто живу здесь, Азирафель, наслаждаюсь вином, теплом…

— И бездельем, — с укором вставил Азирафель.

Кроули фыркнул.

— Здесь это называют праздностью, — усмехнулся он. — Твоё здоровье!

Азирафель пропадал в библиотеке Луция каждый день, с удовольствием знакомясь с сочинениями Эврипида, Эсхила, Софокла, с трактатами Эпикура, а также работами многих его учеников.

По вечерам он присоединялся к философам, живо беседуя с ними под благосклонными взглядами радушного хозяина виллы. И, кажется, он начинал понимать Кроули. Здесь, в самом деле, жилось очень вольготно, в воздухе витало ощущение свободы и какой-то изнеженной истомы. А ещё временами, когда ветер дул с востока, доносился лёгкий запах дыма со стороны ворчливого Везувия. Но к этому на вилле давно привыкли.

Кстати, о Кроули. Азирафель в последние несколько дней стал всё чаще замечать его в обществе молодого человека, буквально ходившего за ним по пятам. Азирафель запомнил его, потому что у юноши были довольно красивые вьющиеся тёмные локоны и необычайно глубокие глаза с очень цепким взглядом. И, увидев как-то днём этого юношу с кистями и красками перед разложенным папирусным листом, а Кроули — расположившегося перед ним в довольно смелой позе, Азирафель догадался, что местному художнику всё же удалось уговорить его позировать.

— Так что интересного в твоих свитках? — спросил как-то Кроули, когда они с Азирафелем сидели после обеда на мраморной скамье у журчащего фонтана во внутреннем дворе виллы.

— В основном это философские трактаты. Тебе не понравится, — уверенно ответил Азирафель.

— Не сомневаюсь, — согласился Кроули. И доверительно сообщил ему:

— Мне больше нравятся рисунки. Азирафель, ты уже был в здешних термах? Рекомендую обратить внимание на фрески. Есть в них что-то… — Кроули помахал рукой в воздухе, стараясь подобрать нужное слово.

— Эротическое? — раздался голос за их спинами.

Азирафель и Кроули одновременно повернулись. Азирафель увидел уже заочно знакомого ему юношу-художника.

— Меня зовут Авл, — с улыбкой представился ему художник. — Авл из Помпей. Я украшал фресками помпейский лупанарий, — скромно пояснил художник, — и господин Луций заказал мне расписать стены в его термах.