– Вот незадача, – улыбаюсь я им на прощание. – Никогда не знаешь, за каким углом тебя поджидает слава!

По извилистому длиннющему полутёмному коридору несусь, сметая на пути препятствия в виде швабр, мусорных пакетов и вёдер, забытых ещё с утра уборщицей. Надо добежать до кафедры вовремя, а до назначенной встречи у меня не больше пятнадцати минут. Мой гость – человек пунктуальный. Эта мысль подстёгивает меня, провоцируя невероятно радующую юную прыть. И вдруг навстречу (ба, вот так сюрприз!) Сан Саныч. С последнего заседания кафедры ни разу не встречались! И вот на тебе!

Нет, недооценила я Сан Саныча, а напрасно. Никогда всерьёз не анализировала непечатную информацию Оленьки и Ирочки. А зря! Не прислушивалась к разговорам о гипертрофированном самолюбии Толкунова, о его мнительности и мстительности. О, глупая я, глупая! На пути из редакционного отдела, загнанного в самый дальний край университетских просторов, Толкунов останавливает меня в безлюдном коридоре и, заблокировав у единственного на этом пролёте окна с ехидной улыбкой сообщает:

– А ведь я, Дарья Сергеевна, знаю, что вы были четыре раза замужем!

– Неужели четыре? – искренне изумляюсь я. – Спасибо, Сан Саныч, а то сама-то я со счёта уже сбилась. Вам ли не знать: у гуманитариев с математикой всегда нелады.

– Четыре брака – это, позволю себе заметить, недопустимо для педагога высшей школы! – пропускает он мимо ушей мои банальные шутки.

– Да, – отвечаю я спокойно, – я знаю, что незнание законов не избавляет от ответственности за совершённые преступления, но, клянусь честью, я не только не знала о запрете выходить замуж четыре раза, но и нигде об этом не прочла. В Законе об образовании Российской Федерации в последней редакции, а, возможно, и в первой тоже – ограничений на количество браков преподавателей нет. В Уставе нашего славного университета подобного запрета тоже не встречала. Допускаю, что преступно ошибаюсь, – пытаюсь я сохранить на всякий случай подобие серьёзности.

– Всё язвите, Дарья Сергеевна! А между тем студенты с вас пример берут!

– Не может быть?! – я продолжаю изумляться. – Вы уверены, Сан Саныч, берут? Когда успевают? Они же такие молодые? По четыре раза? Умоляю, покажите мне этих отличников боевой и политической подготовки. Просто не могу поверить своему счастью! Они ведь сейчас все как один борются за здоровый образ жизни! – вздыхаю огорчённо. – Разумеется, в этот пакет включён абсолютно единственный брак и совсем не ранний! Я им, к сожалению, ни в том, ни в другом не пример. Тут вы, Сан Саныч, совсем не правы!

– Дарья Сергеевна, не надо паясничать, увиливать и делать вид, что вы не понимаете! Чётное число ваших браков не делает чести вам и, что гораздо важнее, не добавляет чести университету!

– Чётное? – тут я уже без всякой иронии «охреневаю». – О, насчёт университета, Сан Саныч, вы можете быть совершенно спокойным. Он свою честь отстоит с честью! Более того, могу вас абсолютно успокоить: наша с вами частная жизнь вряд ли может университет заинтересовать, ему своих забот хватает! Что же касается чётного или нечётного числа моих браков, то это в цифрах такая мелочь: плюс-минус два-три – туда-сюда! А вы, значит, лично нечётное количество браков предпочитаете?

– Разумеется, нечётное, Дарья Сергеевна, – без промедления хватает мою наживку Толкунов, имея в виду цифру один.

– Жаль. Что ж, придётся мне вступить в пятый брак, нечётный, чтобы вам потрафить, а ведь, видит Бог, я этого не хотела. Но из глубокого уважения к вам лично вступлю!

Я с нескрываемым удовольствием наблюдаю, как взбешён Толкунов, как перекашивается его жёлчное лицо, наливаются кровью бесцветные глаза, взвивается рука, готовая ударить меня наотмашь, и срывается до хрипоты голос:

– Дрянь, старая распутная дрянь!

И вдруг он осекается на полуслове, рука повисает безжизненной плетью. Из-за его спины Федя Проскуряков насмешливо произносит:

– Вас спасать, Дарья Сергеевна?

И мы оба безудержно хохочем вслед тощей фигуре, с прискоком удаляющейся по длинному мрачному коридору.

Ренат появляется ровно в двенадцать.

– По тебе, Ренат, хоть часы проверяй, ты случайно не на метле?

– Нет, метла – это женская привилегия, тебе ли, Дашута, не знать?

Мы всегда беззлобно поддеваем друг друга – верный признак настоящей любви.

Как странно судьба тасует колоду, определяя знакомства, встречи, симпатии-антипатии, протягивая ненавязчивой рукой тонкие нити привязанностей? Удивительно, что самыми крепкими и надёжными иногда оказываются совсем не обязательные отношения. Вот как у нас с Ренатом. Нас разделяет так много – возраст, пол, круг профессиональных интересов, друзей, привычек, но роднит нас гораздо больше. Каждая наша встреча, говоря высокопарным языком, которым ловко орудует Ренат, подшучивая надо мной при наших встречах – это истинный гимн душевного единения. Такая ничтожная субстанция, которую ни увидеть, ни потрогать, а связывает намертво.

– Повезу тебя сегодня, Дашута, в «Редисон», – он распахивает передо мной дверцу. – Там пусто. А у меня к тебе долгий, тихий разговор.

– На тыщу долларов? – интересуясь я по инерции.

– Нет, Даша, на тыщу лет оставшейся мне жизни, – отвечает он серьёзно.

Едем, пикируясь обычным манером. Ренат, как всегда, улыбчив, ироничен, собран и спокоен, но мне уже ясно: у него что-то стряслось.

До десерта пустой трёп в несколько помпезной атмосфере обеденного зала. Нет, Ренат, при всех твоих достоинствах ты всё-таки сноб. Когда ты снисходишь до более демократичных мест, наше душевное единение веселее и ощутимее. Белоснежные до боли в глазах скатерти напрягают? А может, летают здесь в воздухе флюиды обстоятельной уверенности, исходящие от этих одиноких фигур за дальними столиками, уничтожающих остатки жизни в богатом искусственном пространстве? Или затесались между нами ещё какие, едва ощутимые неудобства, но до разговора «на всю тыщу оставшихся лет» дело никак не доходит.

По поводу каждого из блюд, над созданием которых трудятся волшебники, назвать их поварами язык не повернётся, Ренат шутит и при этом заливисто смеётся: бездумно спускаю, мол, тёткино состояние на эксперименты этих бездельников надо мной. К своему нежданно-негаданно свалившемуся богатству он относится с философским скептицизмом и истинной грустью. Любил Ренат свою тётку, так неожиданно оставившую его теперь уже полным сиротой.

После десерта устраиваемся в глубоких роскошных креслах холла выпить по чашке кофе.

– А расскажи ты мне, Дашута, только не увиливай, что там у вас происходит? – неожиданно грустно и тихо спрашивает Ренат.

– Там – это где? – искренне недоумеваю. – Если ты о Павле, то, я полагаю, ты о нём знаешь больше меня. Он твой родственник, а я ему кто? Я – отрезанный ломоть…

– Нет, о Павле я всё знаю… почти всё, – он замолкает в раздумье, не улыбаясь. – Я про университет, про кафедру твою, Дашка, про заклятого друга детства моего – Саньку, Сан Саныча, про Витьку Прудникова, про Машу Савельеву… Расскажи мне подробно, в деталях, обо всём, что связывает этих людей, и о том, что ты думаешь о них, о каждом из них. Попробуй убрать эмоции. Только факты, только объективно… Впрочем, про эмоции я зря, валяй с эмоциями. Даша, это очень серьёзно. Это дело жизни и смерти… Не в фигуральном смысле. Это дело моей жизни… «на всю тыщу» оставшихся лет…

Сердце покалывает и ноет. Я ничегошеньки о нём теперь не знаю. Я никогда не видела у него таких безнадёжно больных глаз, даже тогда, когда мы, похоронив его родителей, уже после поминок сидели втроём в жалкой забегаловке, первой попавшейся нам по дороге домой в промозглой стыни тех посмертных сумерек.

И вдруг я понимаю, что на этих, перечисленных таким будничным тоном людях для него сошлись в каком-то смертном, неправдоподобном, нелепом бою его профессиональные и глубоко личные интересы. О чём мне ему рассказать? О мёртвой хватке, которой туповатый подлец Сан Саныч вцепился в мою любимую ученицу? О поганеньком недоумке Прудникове? И как только нас угораздило дотянуть его до дипломной работы?! О его конфликте с умной Машкой, над которым хохотала вся кафедра? Это ж надо: «Мамашу его, Иисуса Христа то есть, насквозь русского, тоже звали Марией по фамилии Магдалина»?! Господи, кому только мы не вручаем дипломы через пять лет жутких мытарств всего преподавательского коллектива?