— Мерлин великий, — прошептала она.
— Нет, это все ещё я, — отозвался он так же тихо, но самодовольно.
Гермиона фыркнула и попыталась встать, но в процессе плюнула на это неблагодарное дело и просто рухнула на Северуса сверху, вызвав у него недовольное ворчание. Ему, сползшему по пологому бортику вниз, в положении полусидя, было не слишком-то удобно держать её, так что пришлось как-то выпутываться друг из друга.
В конце концов он все же заставил её слезть с него и даже помог завершить банные процедуры, а потом вытащил из ванны наружу. Герой! Ноги не держали, а в теле была неподъемная тяжесть и странная легкость одновременно. Гермиона уткнулась Северусу в плечо, пока он вытирал её чистым полотенцем (надо же, она не все их извела в безвременье) и опять закутывал в свою мантию. Она была совсем не против — искать относительно свежую одежду в сумочке и, тем более, одеваться не хотелось. Хотелось лежать со Снейпом голыми в обнимку на одной кровати. И немного спать. А, может, и много. Хотя перспектива впасть в безвременье, как это обычно бывало раньше, во время отдыха бодрила.
Гарри нигде на горизонте не было видно. Вообще, им стоило бы ещё поговорить, но, может, чуть позже? Или никогда, шепнуло подсознание, если время снова от неё ускользнет. Гермиона вздохнула и утянула Снейпа в постель. Она до сих пор не переварила чудесное воскрешение Поттера. И исчезновение Воландеморта. А про собственное состояние и вовсе думать не хотела.
*
— Как думаешь, кому сейчас принадлежит сила Бузинной палочки? — Гермиона протянула Гарри то самое древко.
— Сложно сказать, — он пожал плечами и зажег Люмос. Палочка его вполне слушалась. — Том же меня не обезоружил и не убил, так что, по идее, все ещё мне.
— Но, с другой стороны, он все-таки тебя вырубил. Возможно, это тоже сработало.
— Считаешь, что она теперь твоя, раз ты обезоружила его?
— Не чувствую никаких изменений, — в свою очередь засомневалась Гермиона, приняла палочку обратно и подняла обычной Левиосой книгу с тумбочки. Магия слушалась, но никаких дополнительных эффектов она действительно не ощущала.
Она так и сидела на разобранной кровати, но теперь в футболке и пижамных штанах. Наконец-то бесконечный день закончился и наступила ночь, но Гермиона чувствовала бодрость — она продрыхла весь вечер. Гарри исполнял сейчас роль няньки, так как она боялась оставаться в одиночестве, и это было, по всей видимости, очевидно всем. По крайней мере, Снейпу точно, судя по тому, как оперативно Поттер подменил его после ухода.
Сам Северус ушел беседовать с Финеасом. То есть с Макгонагалл через него, конечно. Что-то назревало. Точнее все уже завертелось, просто пока было не совсем ясно, в какую сторону и насколько быстро. Рон ещё не вернулся из «Ракушки». Разговоры там, ожидаемо, затянулись. По сути, Гарри объявил о завершении их специальной миссии, и не то чтобы это должно было стать каким-то сигналом Ордену, он и так пытался оказывать сопротивлению новому режиму всеми силами, но… Именно призывом действовать активнее это, наверное, и было.
Кикимер бухтел на весь дом, убирая бардак, что она учинила в безвременье. Беллатриса до сих пор пребывала в отключке стараниями Гарри (или Снейпа, что вероятнее). Гермиона жила в реальном времени уже добрых девять часов, и с каждой секундой ей дышалось и легче, и тревожнее одновременно.
— Вот бы Сам-знаешь-кто был на самом деле мертв, — вздохнула она.
— Такое вполне возможно. Вряд ли метка такой уж точный индикатор, — Гарри сидел рядом с ней и задумчиво рассматривал дырку на своем носке.
Размышлять было о чем.
— Ты его, ну, больше не чувствуешь?
Поттер прикоснулся к шраму и хмыкнул:
— Как отрезало, — по лицу было достаточно сложно понять, как он относится к этому факту. — Неудобно, конечно, потерять надежный источник информации, да ещё и таким не самым приятным способом, но, знаешь, я рад, что избавился от него.
— Ещё бы! А ты, — она помялась секунду, — больше не злишься на Дамблдора? Из-за его молчания и вообще.
Сама Гермиона после смерти директора, как ни парадоксально, чаще испытывала по отношению к нему негативные эмоции. То положение, в которое он загнал Снейпа — и с директорством, и с этой треклятой палочкой, говорило о куда как большей жесткости, даже жестокости Дамблдора, чем он хотел показывать публично. Но и за себя ей тоже было обидно. С ней он вообще возиться не стал.
— Нет, — Гарри помолчал немного. — Не то чтобы мне нравилось все, что и как он делал, но он же не был виноват, по крайней мере, в моей ситуации. Наоборот, сделал все возможное, чтобы спасти мне жизнь.
— Но мог бы и просто объяснить все напрямую, а не устраивать шарады.
— И не заставлять бродить в темноте, ага. Мне обидно из-за его недоверия, но, знаешь, наверное, я бы не хотел знать все подробности, к примеру, год назад. Это было бы тяжело.
— Ну, с его стороны все равно было бы честнее сказать тебе все лично, хотя бы при помощи портрета. А не взваливать это на Северуса, который непонятно как должен был передать тебе информацию, с учетом, что мы считали его врагом!
— Дамблдор побоялся, что я до сих пор не готов? — Гарри развел руками. — С портретом я разговаривал про его семью. Все эти сплетни тетушки Мюриэль, книга Риты Скитер, надгробие на кладбище в Годриковой впадине — мне нужно было знать правду. Вроде и к нашему делу прямого отношения не имеет, но я хотел понимать его лучше.
— И как, помогло?
— Вроде того. Я просто принял наконец, что он тоже человек, а не какой-то идеал, каким я его всегда видел. И да, он допускал много ошибок и пытался их исправить. По мере сил.
— Это не звучит, как оправдание, — упрямо отозвалась Гермиона.
— Не думаю, что это все объясняет. Но и осуждать его не могу. Дамблдор считал меня недостаточно взрослым и ограждал от решений, которые, как он думал, я не способен был принять. Меня бесило это и бесит до сих пор, но, если бы он не защищал меня, я был бы вынужден жить, думая, что какой-то монстр, наверное, годами.
— То, что у тебя в голове сидел Тот-кого-нельзя-называть, конечно, звучит жутко, но это не делает тебя чудовищем, Гарри, — Гермиона нахмурилась.
— Разве? По идее, это же не только отравляло мой разум все это время, — его как будто прорвало. — Но я и сам негативно воздействовал на людей вокруг, как крестраж. На Дурслей, на вас с Роном…
— Не замечала ничего такого, — впрочем, как бы она это поняла, раз никогда не знала Гарри-не-крестража?
— Да ладно, по крайней мере, в неприятности я вас втравливал постоянно.
— Тут не поспоришь, — Гермиона улыбнулась и потрепала его по плечу, прикоснувшись впервые после того, как затащила тело в прихожую.
— И вряд ли это, знаешь, в ближайшее время изменится, но…
— …но, согласись, не только ты этому способствуешь, — фыркнула она.
— Да, сейчас много источников проблем, — помрачнел он. — Твои эпизоды… Я так легкомысленно к ним относился. Ругал Рона за беспечность, а сам считал, что это только нам на руку.
— Ну, я тоже так местами считала. И уж в моем состоянии ты точно никак не виноват.
— Гермиона, — Гарри глубоко вдохнул, будто готовился произнести заготовленную речь в один присест.
Но она его перебила, потянувшись и, наконец, полноценно обнимая. Надо было заместить то ощущение одеревеневшего тела, которое преследовало её последний «месяц». Гарри был живой. Угловатый, худой, теплый, с мозолями от метлы на руках и в своих неизменных круглых очках (он их то ли трансфигурировал с возрастом, то ли Дурсли покупали ему однотипные модели каждое лето). От него пахло хлебом и чем-то сладким, в отличие от неё, ему, очевидно, удалось ещё и полноценно поужинать — видимо, Кикимер освободился от хлопот за Беллой.
— Не надо. Обсуждать это не имеет смысла. Я не хочу опять расстраиваться или, там, по-дурацки прощаться. Просто, если я пропаду с концами, знай, что… — Гермиона отпустила его, но не удержалась и все же поправила слишком длинную челку. Подстричь его что ли? — Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. И у Рона. И у Северуса тоже.
