Это сейчас говорят: «В кино все возрасты с попкорном», а тогда мы даже слов таких не слыхивали. Париж, попкорн и посудомоечная машина были для нас, пацанов из Заполярья, понятиями нереальными и далекими, почти космическими.

Хотя космос был ближе, там были наши люди – Гагарин, Терешкова, да и на Марсе вот-вот должны были зацвести советские яблони. А Париж был только в кино. Там по нему бегал Фантомас и дурачил комиссара Жюва. «Пежо»[6] гонялось за «Рено», по пути разбивая в хлам всякие «Ситроены». Эйфелева башня торчала где-то возле школьной кочегарки и отражалась в очках у Мухи, то есть Ромки Мухамаддеева с третьей парты.

А напротив Парижа, в первом ряду кинотеатра «Полярный», сидели мы, пацаны из 6-го «А», и щелкали семечки.

Внезапно комиссар Жюв сказал:

«Бертран, а направьте-ка на меня свой пистолет».

А затем поднял руки и вдруг закричал:

«Ха-ха! Руки вверх!»

И весь 6-й «А» в одном порыве задрал руки, потому что из середины туловища комиссара вдруг вылезла третья рука с пистолетом.

Вот это был фильм! Мы толпой вывалили из кинозала на мороз и, пинками разгоняя бродячих собак, продолжали идти по Парижу.

Когда я вернулся домой и стал взахлеб рассказывать маме про Фантомаса, в дверь постучали. Это был Генка Шишкин из нашего класса. Он, просунув голову, таинственно прошептал:

«Проволка есть? Хочу сделать третью руку!»

Генка, хоть и был штатным двоечником, иногда соображал удивительно здорово. Действительно, если согнуть проволоку буквой «П» и вставить в пальто так, чтобы перекладина легла по плечам, а концы в рукава, то все должно получиться.

Я загорелся Генкиной идеей. Сначала мы нашли бухту стальной проволоки рядом со столбом линии электропередач, но она оказалась тонкой и легко гнулась.

Тогда мы с Генкой притащили лестницу и залезли на сам столб. Там, ниже электропроводов, был закреплен кабель в синей изоляции толщиной с мамину скалку. Вот это было то, что надо!

Мы топором обрубили кусок кабеля и пошли к Генке делать третью руку. Генкино пальто оказалось слишком мало, и пришлось взять черный отцовский демисезон. Рукава подогнули, чтоб не болтались, а в один напихали тряпок, чтобы не казался пустым, затем вставили П-образный кусок кабеля, и Генка надел на себя всю конструкцию.

Получилось даже лучше, чем у комиссара. Генка поднял правую руку – поднялась и левая, и затем между пуговиц на полах пальто вылезла третья – с деревянным пистолетом. К левой руке мы приделали черную отцовскую перчатку, и стало вообще натурально. Хоть в кино снимайся. Было поздно, и мы разошлись по домам, договорившись идти в школу вместе.

Зимой у нас полярная ночь, и поэтому утром было темно и морозно. Генка уже ждал меня на тропинке. Освещенный фонарем, на белом снегу в черном, не по размеру, пальто, он смотрелся, как таракан в твороге: неожиданно и тревожно.

Около столбов ковырялись какие-то люди, но нам было не до них. У нас была третья рука! Генка шел с перекосившимся левым плечом, и мне пришлось тащить его ранец.

Мы пришли раньше всех, но Генка не стал раздеваться, а ходил в пальто по классу, время от времени поднимая руки. Они торчали вверх прямые, как оглобли у троллейбуса, и казалось, что все работает без сбоев.

И тут в класс входят сразу несколько учеников. Первой, сжимая стопку учебников, шла Оля Сазонова, пионервожатая из девятого класса. Ну, ей и не повезло. Генка, побледнев от волнения, с горящими глазами, направился прямо к вожатой и замогильным голосом сказал:

«Стой, Сазонова!» – и поднял руки вертикально вверх.

Сазонова остановилась, ничего не понимая.

«А направь-ка на меня свой учебник по математике, Сазонова!» – мрачно сказал Шишкин. Пионервожатая инстинктивно протянула ему учебники.

«Руки вверх, Сазонова!» – страшным голосом произнес Генка, и у него прямо из живота вылезла третья рука с деревянным пистолетом.

Сазонова, словно отрабатывала это долгие годы, четким движением учебников обезвредила сначала пистолет, а затем и Шишкина. Она визжала и била Генку стопкой книжек так, что Шишкин выскочил из пальто, и оно осталось лежать на полу с поднятыми руками.

На шум прибежал директор, Хурсенко Пал Василич, по кличке Хурся. Он-то и обнаружил кусок кабеля в брошенном Генкой демисезоне.

И вот тут-то и случился настоящий скандал. Оказалось, что кабель, который мы обрубили для третьей руки, шел к секретной воинской части, расположенной недалеко за городом. Это место принято было называть «Площадкой», и там служили какие-то космические войска.

В общем, как сказал Хурся, мы с Шишкиным чуть не продырявили воздушный щит Родины.

Для того чтобы смотреть в телескоп, надо изучать астрономию. А чтобы изучать астрономию, нужно быть девятиклассником. Это непреложное школьное правило очень расстраивало Генку Шишкина.

Во всем нашем крохотном заполярном городке был только один телескоп, и стоял он в научном кабинете нашей школы. Смотреть в него разрешалось лишь ученикам старших классов, а наш 6-й «А» в это число никак не попадал. И тут вдруг такая удача! Впрочем, начиналось все гораздо хуже.

Вот, казалось бы, что такого? Принес Генка лемминга[7], северного хомячка, в класс, а он раз, и сбежал.

Генка же не виноват, что училка по химии такая нежная. Крыса, крыса! А он – лемминг! А девчонки, дуры, на парты залезли. А лемминг – он добрый и кусается, только когда в него учебниками кидаются. Короче, урок по химии был сорван, лемминг сбежал в дыру под батареей, а Генку оставили на дежурство, полы мыть.

Все убежали домой, а он взял ведро с тряпкой и пошел за водой. И тут-то – вот она, удача-мама! Дверь в научный кабинет была открыта!

То есть она была чуточку приоткрыта, а значит, не заперта. Всегда наш физик, Бронзиков Лев Наумыч по прозвищу Бронзулет, запирал ее на ключ, а вот сегодня забыл. К слову, в нашей школе был только один кабинет, но сразу по всем наукам. Тут стояли в шкафу скелет без нижней челюсти, колбы с пробирками по химии, громадный, как земной шар, глобус и, конечно, телескоп.

Генка осторожно приоткрыл дверь и заглянул в сумрак храма науки. Никого. Он, стараясь не бренчать ведром, вошел и на цыпочках, аккуратненько пробрался к телескопу. Здесь он засунул ведро под стол и уселся на высокий табурет. Роста ему не хватало, и пришлось встать на коленки. После этого он заглянул в окуляр.

В телескопе в полный рост стояла голая Лерка Малютина со второй парты, только почему-то кверху ногами. Генка аж вспотел от неожиданности. Он-то думал увидеть миры и туманности, на худой конец хотя бы Луну, но Малютину, да еще в голом виде!

Но какая же она была красивая! Особенно вверх ногами!

Генка слетел с табуретки и уставился в окно. Научный оптический прибор был нацелен четко на единственную в городе баню, а точнее на ее второй этаж, где располагалось женское отделение. Ай да Бронзиков, ай да сукин сын, сказали бы вы. Но не Генка. Ему, ученику советской школы, даже в голову не пришло так думать об учителе.

Он просто опять влез на табурет и припал к окуляру. Малютину больше не показывали. Там в перевернутом состоянии чесала голову толстая продавщица из гастронома, неинтересная и красная, вся в мыльной пене.

Генка попытался сдвинуть изображение, но телескоп – штучка тонкая, и настройки враз сбились. Генка попытался пошевелить прибор, но ничего, кроме перевернутого темного забора, не увидел. И тут он услышал шаги. Кто-то шел по коридору. Наверное, физик! Генка заметался летучей мышью по кабинету, наконец шмыгнул в шкаф к скелету и затаив дыхание присел.

«Скелетик, миленький, только не выдавай, он же нас обоих убьёт!» – неслышно бормотал нелегальный астроном.