Бретт, однако, услышал в рассказе агента Донахью нечто более интересное и важное.

  - Значит имаго не пассивные пожиратели беспомощных незрячих человечков? При необходимости они способны нападать?

  - Нападение на Теслу и убийство не с целью пропитания - единственный известный случай. Больше подобного не наблюдалось.

  - Ага. И этой единственной нестандартной жертвой оказался человек, придумавший оружие против имаго. Я один не вижу здесь совпадения?

  - Никто и не говорит о совпадениях!

  - Чего ещё мы не знаем об имаго? - спросил Бретт.

  - Никто в отделе не полагает, будто наши знания об имаго абсолютны, - агент Донахью словно оправдывался. - Мы собираем их буквально по крупицам. Проблема та же - дефицит кадров. Учёные и технари ведь не участвуют в войнах и спортивных состязаниях, где они могли бы получить "травму прозрения", а значит в их распоряжении имеется лишь опосредованное знание об имаго, собранное с чужих слов...

  Они продолжили этот разговор утром, когда зашли в кафе перекусить (весь остаток ночи Руфус Донахью гонял Бретта в тире).

  - Так имаго всё-таки разумны или нет? - спросил Бретт у наставника.

  Тот пожал плечами и словно нехотя сказал:

  - Сложно утверждать что-либо однозначно. Не забывай, что в наш мир имаго приходят только, чтобы покушать. Делай они здесь хоть что-нибудь ещё, было бы иначе. Пауки плетут сети, муравьи строят муравейники, пчёлы опыляют цветы, птицы поют и вьют гнёзда, олени дерутся за самку... Наглядные проявления их жизнедеятельности прекрасно иллюстрируют и характеризуют эту самую жизнедеятельность. С имаго всё иначе.

  - Случай с убийством Теслы всё меняет, - заметил Бретт. - Мы в армии привыкли, что врага лучше переоценить, чем недооценить. Пускай свидетельство разумности имаго всего одно, лично я буду считать их разумными и действовать, исходя из этого. Есть хоть какой-нибудь способ заглянуть в их мир? Откуда они вообще?

  - Нет, никакого способа наблюдать имаго непосредственно не существует, потому что с их миром не всё так просто.

  - Значит активная и самая разносторонняя жизнедеятельность у имаго безусловно есть, просто мы её не видим. Нашего мира она касается лишь в одном-единственном случае - когда они чувствуют голод и направляются к кормушке.

  Агент Донахью вздохнул.

  - Ах, если бы только у нас появилась возможность производить какие-то опыты с имаго...

  - Типа как с лабораторными крысами?

  - Да, друг мой, что-то типа того. Но пока что удаётся получить ответы лишь на какие-то незначительные вопросы, причём эти ответы порождают ещё больше вопросов. Но ещё хуже то, что некоторые опыты были бы настолько чудовищны, что вообще непонятно как их проводить, даже если бы имелась такая возможность.

  Вот, например, решили бы мы узнать, как именно имаго убивают людей. Значит для опытов нам нужны были бы добровольцы, которых мы бы облепили датчиками, подключили бы эти датчики к компьютерам, а затем... что? Просто скормили бы людей имаго? Это ведь всё-таки люди. Непонятно даже как этих добровольцев набирать. Использовать приговорённых к казни зеков? А с другой стороны, людей никем не заменишь, козы и куры имаго не по вкусу.

  - Да уж...

  - Я не уверен, что кто-то из отдела решился бы на подобный эксперимент, - признался агент Донахью. - Тогда нацисты в сравнении с нами показались бы невинными младенцами.

  Он помолчал и добавил:

  - Именно случай с Теслой показал сильным мира сего, что жертвой имаго может стать не только бездомный бродяга или припозднившийся алкаш. У нас нет доступа в мир имаго, но у них есть доступ в любую точку нашего мира и к любой человеческой персоне. Когда большие шишки это хорошенько уяснили, им стало страшно, а страх заставил их начать действовать сообща. Это одно из немногих их достоинств. Сильные мира сего могут смертельно враждовать друг с другом на протяжении веков и поколений, но когда возникает какой-то общий для них враг, они без колебаний объединяются против него и действуют сообща...

  Днём Бретт ухитрился несколько часов поспать. Отдел снял для него небольшую меблированную квартирку в доме, намного лучше того, в котором обитали Терри и Эшли. А вечером агент Донахью встретил его на машине и они приступили к работе.

  Поначалу Бретт испытывал некоторые сомнения относительно напарника. С людьми такого типа, как Руфус Донахью, он никогда прежде дел не имел и не общался. Гейслеры были слеплены из другого теста и головы у них работали не так, как у интеллигентов со вкусом к дорогим костюмам. По этой же причине Бретт весьма уютно чувствовал себя в армии, где служили в основном люди, подобные ему. Однако, агент Донахью его приятно удивил. Он вёл себя естественно и непринуждённо, старался быть открытым и дружелюбным, но без излишней назойливости. (Хотя с посторонними он при необходимости был достаточно суров и жёсток.) Он не учил Бретта жить и не старался переделать под себя, он готов был считаться со стажёром, с таким, каков тот есть. А ещё он был умным и действительно много знал, и об имаго и вообще по жизни. Вобщем, они притирались друг к другу несколько дней и в конце концов притёрлись, образовав слаженную и прекрасно функционирующую пару полевых агентов.

  Возможно кто-нибудь на месте Бретта пребывал бы в смятении чувств от столь резко изменившейся жизни и всего мировоззрения в целом, но только не Бретт. Он по-настоящему увлёкся новым занятием. Когда ты бывший боец "Дельты" и у тебя есть глубочайшая уверенность в том, что твоя работа самая важная и нужная в мире, то выполнять её - сплошное удовольствие. А работа фактически заключалась в патрулировании пустынных ночных улиц и в ожидании того, что затылок начнёт пульсировать от нового чувства, навязанного "травмой прозрения".

  - Не очень-то эффективное занятие, - буркнул Бретт как-то раз ближе к утру, когда они с Руфусом Донахью за всю ночь не почувствовали ни одного имаго.

  - Альтернативы, друг мой, увы, нет, - печально ответил старший агент.