— Героин не убивает, он всего лишь стиль жизни наркоманов, для которых естественны нищета, недоедание, всякая зараза, грязь, использованные иглы, — объяснил он мне.
— Тогда, отчего ты не разрешаешь мне всего лишь попробовать?
— Да ведь наркоманка мне вовсе не нужна.
— Только разок, чтобы узнать, как оно…
— Нет. Мирись с тем, что даю тебе я.
Он давал мне алкоголь, марихуану, галлюциногены и таблетки, что я глотала практически вслепую, особо не задумываясь о производимом ими эффекте, заключающемся в достижении некоего изменения сознания, помогающего избежать реальной жизни, зовущего меня голоса моей Нини, не замечать собственного тела и тоски по будущему. Единственными таблетками, которые я хоть как-то узнавала, были снотворные средства — их я помнила по оранжевому цвету, эти поистине благословенные пилюли, неизменно побеждающие мою хроническую бессонницу и предоставляющие несколько часов отдыха, лишённых различных сновидений. Шеф позволял мне употреблять несколько дорожек кокаина, чтобы на работе поддерживать себя бодрой и быть начеку, однако запрещал пробовать крэк и того же требовал от своих головорезов. У Джо Мартина и Китайца были собственные пристрастия. «Эти гадости лишь для порочных людей», — говорил, испытывая отвращение, Лиман, хотя именно такие люди и были его самыми преданными клиентами, из которых он мог выжать по максимуму, заставить их воровать и заниматься проституцией и вообще толкнуть на любое унижение, прежде чем обеспечить несчастных следующей дозой. Я сбилась со счёта, пытаясь понять, сколько и кто на самом деле нас окружает. Тут находились и реальные зомби, скелеты с соплями и язвами, взволнованные, дрожащие, потеющие, подверженные галлюцинациям, какие-то лунатики, гонимые слышимыми только ими голосами, а также заползающими в отверстия их тел гадами.
Фредди уже были знакомы подобные состояния — бедный ребёнок; видя, как он переживает ломку, моя душа не могла найти себе места. Временами я подносила ко рту мальчика держатель курительной трубки и вместе с ним в напряжении ждала, пока из жёлтых кристаллов прорвётся огонь с сухим шумом и волшебное облачко дыма наполнит стеклянную трубку. Удовольствие, величие процесса и эйфория от него же длились всего лишь мгновения, после которых всё та же агония погружала его в глубочайшую пропасть на самое дно, откуда возможно было вылезти, лишь приняв очередную дозу. С каждым разом для поддержки на плаву требовалась всё больше доза, отчего Брэндон Лиман, питающий к этому мальчику нежность, и давал ему, сколько нужно. «Почему бы нам не помочь бедняжке вылечиться?» — спросила я Лимана однажды. «Лечить Фредди уже поздно, обратного пути после употребления крэка нет. Поэтому мне пришлось избавиться от остальных девочек, которые до тебя на меня работали», — ответил он мне. Я не знала, что среди таких типов у слова «избавиться» смысл чёткий и необратимый.
Не было никакой возможности избежать контроля Джо Мартина и Китайца, взявших на себя обязанность шпионить за мной, что они добросовестно и делали. Китаец, эта хитрая ласка, не обращался ко мне ни с единым словом, как и не смотрел в глаза, тогда как Джо Мартин, напротив, не скрывал своих намерений. «Одолжи мне девочку для минета, шеф», — я слышала, как при случае он сказал это Брэндону Лиману. «Не знай я, что ты шутишь, я бы за твою дерзость убил бы тебя прямо на месте», — ответил Брэндон спокойным тоном. Я пришла к выводу, что пока Лиман держит всё в своих руках, парочка этих кретинов не осмелится меня и пальцем тронуть.
Чем занималась эта группа, ни для кого не было загадкой, хотя лично я не считала Брэндона Лимана преступником, каковыми, по моему мнению, являлись Джо Мартин и Китаец, а, по словам Фредди, за спиной этих двоих было ещё и несколько трупов. Конечно, с большой долей вероятности и Лимана можно было принять за убийцу, хотя его внешний вид это опровергал. В любом случае лучше ни о чём таком не знать, равно как и сам главарь предпочитал не выспрашивать подробности обо мне и моей жизни в прошлом. Для шефа Лауре Баррон явно недоставало то ли прошлого, то ли будущего, и личные чувства меньше всего волновали Лимана, делавшего упор на моём ему послушании. Он доверил мне некоторые детали своего бизнеса, которые боялся забыть (записывать их где-либо было бы с его стороны непредусмотрительно). Мне следовало запомнить следующее: кто и сколько денег ему должен, где забирать передачу, сколько стоило дать полиции, какие распоряжения даны членам банды на текущий день.
Шеф был умеренным во всём человеком, жил точно монах, хотя со мной его щедрость не знала границ. Мне не назначили ни фиксированный заработок, ни процент с прибыли, для меня он запускал руку в свой неисчерпаемый свёрток, не ведя счёт деньгам, как поступают с чаевыми, и оплачивал напрямую и клуб, и мои покупки. Если я хотела большего, он, не пикнув, давал мне желаемое, но я в скором времени перестала об этом просить, поскольку мне ничего не было нужно, и потом с каждой таковой просьбой из квартиры непременно исчезало что-нибудь ценное. Мы спали отдельно, разделяемые узким проходом, который он даже никогда не думал пересекать. Мне было запрещено вступать в отношения с другими мужчинами из соображений безопасности. Он говорил, что язык, как правило, развязывается в постели.
В свои шестнадцать лет у меня, помимо катастрофы с Риком Ларедо, были ещё кое-какие попытки отношений с парнями, оставившие меня обманутой и озлобленной. Распространённая в интернете порнография, к которой в Беркли Хай доступ имели буквально все, ничему не учила молодых людей, остававшихся слишком неловкими; они гордились распущенностью, словно сами её изобрели, модным тогда выражением было «выгодная дружба», хотя лично мне стало совершенно ясно, что выгода всегда лишь на их стороне. В академии штата Орегон, где царила атмосфера, насыщенная юношескими гормонами, — мы даже говорили, что тестостерон так и течёт по стенам, — все мы подчинялись близкому телесному сосуществованию с налётом насильственного целомудрия. Это взрывное сочетание и давало терапевтам неиссякаемый материал на проводимых ими в заведении групповых занятиях. Меня никак не напрягало «соглашение» относительно вопросов секса, что для других оказалось куда хуже воздержания от наркотиков, поскольку кроме психолога Стива, не поддававшегося различного рода соблазнениям, остальные представители сильного пола были весьма жалки. В Лас-Вегасе я не спорила с ограничениями, наложенными на меня Лиманом, потому что всё ещё ярко и живо помнила ту свою роковую ночь с Феджевиком. И не хотела, чтобы кто-либо прикасался ко мне вообще.
Брэндон Лиман заверил меня в том, что способен удовлетворить любой каприз своих клиентов, будь то ребёнок нескольких лет от роду, опытный соблазнитель или добытая для экстремиста автоматическая винтовка, хотя в данных словах было больше хвастовства, нежели фактов: я никогда не видела ничего подобного. Что действительно происходило на моих глазах, так это незаконный оборот наркотиков и перепродажа краденых вещей, надо сказать, дела не стоящие ровным счётом ничего в сравнении с другими, проворачивающимися в городе совершенно безнаказанно.
По квартире бродили проститутки различного класса в поисках наркотиков — некоторые, судя по внешнему виду, брали дорого за свои услуги, иные находились на последней стадии нищеты, были и платившие наличными, другие записывали в кредит, а временами, в отсутствии главаря, плату натурой взимали и Джо Мартин с Китайцем. Доход Брэндона Лимана рос и за счёт кражи машин подсаженных на крэк бандой несовершеннолетних, впоследствии он переделывал автомобили в тайном гараже. Там Лиман ставил новые номера и продавал в других штатах, что также позволяло и ему менять своё средство передвижения раз в две-три недели, а, значит, и избегать возможности быть вычисленным по этой примете. Всё содействовало лишь увеличению его волшебной пачки банкнот.
— С твоей несущей золотые яйца курицей у тебя уже мог бы быть пентхаус вместо нынешнего свинарника, самолёт, яхта, да всё, что бы только ни захотел… — упрекнула его я, когда из свинцовой крыши хлынул поток вонючей воды, и нам пришлось пользоваться находящимся в спортзале душем.
