Всматриваясь в темную щель между брюками и резиновым краем сапог, боковым зрением Зяблик уловил движение рядом с собой, в воде. Вглядевшись в глубину, он широко распахнул глаза, цепенея от ужаса: вокруг него плавали темные пятна сбившихся в стаи водяных гадов – то ли мелких змей, то ли крупных черных червей; разглядеть эти кишащие клубки было трудно, но только теперь Зяблик понял, что это не отражение туч. Он опустил руку в воду, собираясь схватить несколько особей, чтобы рассмотреть их поближе, но внезапно ему стало не до этого: резкая боль пронзила кожу рядом со щиколоткой, будто в нее впилось что-то. Что-то вроде мелких острых зубов.

Зяблик закричал и захлопал себя по ногам, запрыгал на месте, а потом попытался снять сапог, но упал, растянувшись во весь рост, и забил по воде руками, поднимая каскады брызг. Солнечный луч вынырнул из просвета между клубящимися тучами, и крупные капли воды налились красным: в них отразился блеск медного колокола, спрятанного наспех и потому видневшегося в переплетении голых осиновых ветвей неподалеку. Зяблик заметил этот блик и даже успел удивиться тому, что отошел от тайника совсем немного. Но больше ему не удалось сделать ни шагу, хотя он и пытался встать, взбрыкивая всем телом. Медного цвета брызги метались над ним еще долго, но тучи давно сомкнулись: солнце и колокол были уже ни при чем.

В тот миг, когда над Зябликом осели последние капли, на Кудыкиной горе Звонарь открыл глаза и удивленно уставился в небо, пытаясь понять, куда исчезла крыша его дома. Только спустя несколько секунд он понял, что лежит на голой холодной земле, насквозь промокший. При попытке встать ему не сразу удалось оторвать голову от земли, и пришлось поднимать ее, обхватив руками: шея почему-то не справилась. Тупая боль наполняла все пространство внутри черепа, давила на лоб, виски и затылок, отдавала в зубы. Картина перед глазами изменилась: кроме неба, на ней появилось камышовое поле, залитое водой. Звонарь растерянно моргнул, не понимая, откуда взялось столько воды. Боясь двигать головой, обвел глазами пространство перед собой. В поле зрения попала знакомая конструкция из бревен. «Звонница», – вспомнил он. Только в ней чего-то не хватало. «Колокол! Он исчез!» – вслед за внезапной догадкой нахлынуло тревожное ощущение, будто кроме пропажи колокола произошло что-то еще, страшное и непоправимое, но ничего конкретного на ум не приходило, лишь душа нестерпимо заныла, как по усопшему.

Со стороны Кудыкино донесся протяжный женский крик. Звонарь повернулся на звук и вздрогнул: показалось, все жители села высыпали на улицы. Возле дома Двузубовых яблоку негде было упасть. На таком расстоянии людской гомон напоминал беспокойное пчелиное жужжание. Вдруг крик повторился, и Звонарь заметил женщину в белом, пытавшуюся вырваться из рук нескольких удерживающих ее односельчан. Она билась отчаянно, как пойманная птица, и каким-то чудом все-таки смогла вывернуться. Длинные волосы взметнулись за ее спиной, когда она, расталкивая толпу локтями, стремглав бросилась бежать. И тотчас над селом взвилось многоголосое бабье причитание, однако погони за беглянкой не возникло. Все кричали ей что-то вслед – не угрожающе, не зло, а как будто жалеючи. Женщина, не оборачиваясь, достигла окраины, миновала последние дома и… влетела в воду, подняв фонтан брызг. «Откуда столько воды?» – снова удивился Звонарь, оглядывая местность. Солнце, как по заказу, вышло из-за туч и осветило масштаб бедствия: вода была всюду – залила не только камышовые степи, но и улицы Кудыкино.

Тревожные крики толпы разбудили Щукина, устроившегося на сеновале внутри сарая, где его заперли из-за нападения на старуху Двузубову. Народ вопил снаружи, как при пожаре, но гарью не пахло. Снедаемый любопытством, Щукин стряхнул с себя слой сена, спрыгнул вниз и охнул от неожиданности: его ноги оказались по колено в воде. Озадаченный и обозленный странным обстоятельством, он прыжками направился к двери – угодить в ледяную воду, да еще спросонья, было до ужаса неприятно. Дверь была по-прежнему заперта, но на этот раз он не собирался мириться с этим обстоятельством: отступил на пару шагов и с разбегу ударил плечом по двери, хоть и жаль было ломать собственное имущество. Хлипкие доски хрустнули, и дверь вывалилась наружу, скосившись набок. От вида залитого водой двора Щукина охватила паника. «Нина! – заорал он диким голосом, делая гигантские прыжки к крыльцу своего дома. – Нина! Колька! У нас потоп, что ли?!» Поднимаясь по ступеням, Щукин порадовался, что при постройке дома решил соорудить подпол повыше – как знал. Может быть, благодаря этому вода и не доберется до порога.

Ни жены, ни детей в доме не оказалось. Промчавшись со скоростью урагана по горнице и спальням, Щукин выбежал обратно на крыльцо и остановился, разглядывая ворчащий людской поток, растянувшийся вдоль забора. В мешанине голосов чаще всего слышались слова: «Затопило» и «Отомстила». Вдруг над головами односельчан вместе с отчаянным воплем «Вон кто виноват!» вытянулась чья-то рука, указывающая прямо на Щукина. И вся толпа начала медленно стекаться к его воротам. Калитка распахнулась, и кудыкинцы с решительным видом повалили во двор. Щукин был до того удивлен происходящим, что даже не подумал отступать – так и стоял, пока его не схватили за грудки и не стянули с крыльца. Только когда его босые ноги вновь погрузились в ледяную воду, он протестующе завопил:

– Что творите-то, а?!

– Что-что… из-за тебя наводнение случилось, вот что! – свирепо выкрикнули откуда-то сбоку.

– Ты ведьму разгневал, вот она и прокляла все наше село!

– Все теперь погибнем!

– Из-за тебя!

– Да с чего это?! – возмущенно воскликнул Щукин. – Скажите толком, чего стряслось-то?!

– А то стряслось! – ответил один из мужиков, удерживавших Щукина. – Нюрка сказала, что бабка ее еще с вечера в болота ушла и не вернулась!

– Ну, а при чем тут я и потоп?

– При том! – люди загалдели хором. – Ясен пень, для чего она к ночи на болота подалась!

– Чтоб нечисть в помощь призвать!

– Всех утопить решила!

– А все ты, душегуб проклятый! Разозлил старую ведьму! Теперь вода стоит под самым порогом, того и гляди хату зальет! Все добро попортит!

– Ничего, просохнет твое добро! – огрызнулся Щукин. – А Дуську за ведьмовские проделки утопить надо в том болоте! Где она, сама-то? С нее почему за потоп не спросите?

– Нет ее, Нюрка всю ночь бегала, везде искала. Все село вдоль, поперек и вокруг обегала – нигде ее нет. Как сквозь землю провалилась! – ответили из толпы.

– Ясное дело, ведьма навела беду и схоронилась где-то! – предположил кто-то.

– Она, поди-ка, невидимой сделалась! – прозвучало совсем фантастическое предположение, и версию тотчас подхватили:

– Точно! Ведьмы такое умеют!

– Да-да, я слыхала, они для этого кошек в котле варят, пока с них все мясо не слезет, а потом их кости на нитку нанизывают навроде бус и на шее носят.

– Что-то слишком просто! – возразили рассказчице. – Тогда бы все могли в невидимках ходить!

– Ну, дак это ж надо еще заклинанья читать, пока кошки варятся! – пояснила женщина, поведавшая о магическом ритуале. – А потом, еще и место правильное для варки выбрать, досужему взгляду недоступное!

– Такое место в подполе у ней, чего ей выбирать! – перебил женщину сутулый старичок, взметнув в воздух корявую тросточку. – Вчерась оттедова вареной кошатиной несло – я мимо шел да сразу учуял!

– Во заливаешь, деда Вася! Во сказочник-то! – расхохоталась другая женщина, и на ее толстых щеках появились глубокие ямочки – верная примета отчаянных хохотушек. – Откуда ж тебе знать, как вареные кошки-то пахнут? Или сам варил, а? Признавайся, может, и ты приколдовываешь втихушку? То-то я смотрю, все с тросточкой, с тросточкой, а нет-нет, да и заскачешь зайцем? Откуда прыть-то берешь?

– Я вот тебе покажу!.. – Старичок не смог договорить, возмущенно задохнувшись, и трость мелко затряслась в его поднятой дрожащей руке.

В толпе послышались смешки и шутки на предмет стариковской прыти, подогретой на самогонке и кошачьем отваре, тревога на лицах сменилась улыбками, но потешался народ недолго: внезапно люди во дворе щукинского дома смолкли, прислушиваясь к встревоженным голосам с улицы: