Но до города Борис так и не долетел. Свет огней внизу привлек его внимание: по реке навстречу ему, стрекоча мотором, неторопливо двигалось маленькое судно. Чтобы разглядеть катер, ему даже снижаться не пришлось – вновь получилось приблизить картинку, как и с колокольней на горе, одним желанием.

В катере сидела Маша и водила мощным фонарем из стороны в сторону, будто искала кого-то. Его, Бориса, конечно! Кого же еще она могла искать ночью на реке?! От этой мысли внутри у него будто разлилось что-то горячее, но не обжигающее, а согревающее, приятное. Захотелось сесть рядом с ней и поболтать о всякой ерунде, как часто бывало раньше. Раньше –значит, до Леры. Однажды Лера услышала их с Машей разговор и заметила язвительно: «Вы, как детсадовские малыши, которые хвастаются друг перед другом своими игрушками, потому что говорить почти не умеют». В это время Борис показывал Маше свои новые наушники, а она демонстрировала ему ноги, обутые в кеды красного цвета, сообщая, что именно красные сейчас в тренде, а простые синие – совсем не то. Лера была права: Борис с Машей могли подолгу сидеть рядом и вообще почти не разговаривать. Кто-нибудь один иногда ронял фразу, другой отвечал что-то, чаще всего просто «ага», и не было ощущения, что разговор не клеится. Они могли сидеть рядом и пялиться в свои телефоны, могли слушать музыку – каждый свою, и при этом Борис был уверен, что он знает, о чем думает Маша, и наоборот, Маше тоже известны его мысли. Но это было раньше – до Леры. А потом, Борис и сам не понял, кто из них с Машей первый отстранился. Они по-прежнему общались, но таких долгих посиделок, как, например, на парапете набережной спиной к спине или на мягком диванчике «фудкорта» плечом к плечу, больше не случалось. Раньше Борис запросто мог доесть в кафе Машин бургер, который та не могла осилить. А вот прикоснуться к тарелке Леры в ресторане ему и в голову бы не пришло: дурной тон! Рядом с такой утонченной девушкой постоянно приходилось думать о приличиях, а если он все-таки о них забывал, Лера нетерпеливо его одергивала: «Ты что? Так не принято!» И Борис слушался ее беспрекословно, стараясь запомнить свою очередную оплошность, чтобы больше не повторить.

Луч фонаря в руках Маши вдруг скользнул вверх и будто коснулся Бориса. Ему даже показалось, что она сейчас воскликнет: «Вот ты где!» Потом радостно засмеется и начнет махать руками, чтобы он спустился. Борис попытался приблизиться к ней, но вместо этого катер вновь увеличился, будто в объективе камеры подкрутили зум, при этом расстояние между ним и Борисом не сократилось. Машу стало лучше видно, но сама она была по-прежнему далеко. Взгляд ее пронизывал Бориса насквозь, не задерживаясь: она его не замечала.

Внезапно над рекой пронесся вой – протяжный, тоскливый, страдальческий. В следующий миг все исчезло – и катер с Машей, и река, а Борис ощутил себя лежащим на дне лодки. Бок и плечо одеревенели из-за неудобной позы, от холода все тело сотрясала мелкая дрожь. Открыв глаза, Борис увидел, что лодка зарылась носом в гущу поникших камышовых стеблей, сухих и желтых после зимы. И там, в этой гуще, кто-то был. В темноте угадывались очертания маленькой головы и округлого тела. Существо шевельнулось, зашуршали и хрустнули ломкие стебли камыша. «Птица? – подумал Борис, чувствуя, как язык мгновенно присох к небу. – На цаплю похоже, кажется». А воображение, как в далеком детстве, тотчас нарисовало перед ним образ притаившегося чудовища, злобного и сильного, с острыми зубами, белеющими под вздёрнутой в оскале верхней губой. Борису хотелось схватиться за весла и отгрести подальше от этого места, но он продолжал сидеть в оцепенении, вглядываясь в камыши до боли в глазах.

И тут вой повторился. Жуткий звук, казалось, ворвался прямо в душу и вывернул ее наизнанку: в нем было столько горя и скорби, сколько ни одна душа не в силах вынести. Борис зажал уши руками и завопил – не столько от ужаса, а чтобы заглушить это нечеловеческое стенание. И вдруг смолк, потрясенный внезапно прозвучавшей мольбой, произнесенной девичьим голосом:

– Помоги мне! – Следом послышалось рыдание.

Осознав, что в зарослях скрывается не чудовище, а обычная девушка, Борис испытал приступ стыда: вот же опозорился! И тут же, подгоняемый любопытством, он выбрался из лодки и, разгребая перед собой ломкие стебли, поспешил к незнакомке, крича:

– Сейчас! Сейчас!

Вскоре он увидел ее. Девушка стояла к нему спиной и тихо плакала. Обернулась она, когда между ними оставалась пара метров, и Борис едва не отпрянул, пораженный ее отталкивающей внешностью. На плоском маленьком лице выделялся сильно заостренный длинный нос, дополняющий ее сходство с цаплей. Девушка глянула на Бориса круглыми, красными от слез глазами и, протянув к нему тонкую, как прутик, руку, повторила умоляюще:

– Помоги мне!

Борис растерянно смотрел на незнакомку: на первый взгляд, ей ничего не угрожало.

– Что с вами случилось? – спросил он, чувствуя, как она вцепилась в него и тянет куда-то.

– Там… Помоги, вытащи ее. Вот где она утонула.

Борис вовремя разглядел блеск воды в камышах: едва удержался, чтобы не наступить в лужу.

– Утонула? – недоверчиво переспросил он, глядя, как девушка садится у края на корточки и опускает руку в воду.

– Здесь она! Вытащи ее. У меня не выходит, уж сколько бьюсь! Сил не хватает. Вот здесь волосы ее, достать можно.

Борис сглотнул, стараясь унять зарождающуюся нервную дрожь. «Утонула? В луже?» – Происходящее выглядело пугающе странно, но не отказывать же в помощи! Он встал на колени и, склонившись над лужей, погрузил в воду обе руки там, где показывала девушка. Пошарив немного, он действительно наткнулся на нечто похожее на копну волос. Ухватившись за них, он потянул вверх. Утопленница оказалась такой тяжелой, будто весила пару центнеров, и от натуги у Бориса зазвенело в ушах. Когда же удалось вытянуть грузное тело на поверхность, он едва не выпустил его, испугавшись жуткого вида утопленницы. Ему показалось, что перед ним вовсе не человек, а гигантская серая щука, плотно обмотанная крепкими водорослями, которые он принял за женские волосы.

– Бабушка! – Крик незнакомки заставил его вздрогнуть и обернуться, а когда он вновь посмотрел на спасенное им существо, ничего общего со щукой уже не увидел: просто женщина, жутко безобразная и очень старая. Тело ее содрогнулось от кашля, изо рта выплеснулся фонтанчик воды, и утопленница воскресла, открыв глаза. Девушка громко засмеялась сквозь слезы, обхватила обеими руками лицо спасенной, порывисто склонилась и принялась осыпать поцелуями. Борис, чтобы не мешать, отошел немного в сторону и сел на траву, чтобы отдышаться. Похоже, пока его помощь больше не требовалась, хотя и удивительно было видеть, что на женщине никак не отразилось длительное пребывание под водой: она уже обнимала девушку в ответ и даже что-то ласково бормотала. Внезапно Борис ощутил на себе ее пристальный взгляд – именно ощутил, а не увидел, потому что лицо женщины было скрыто под прядью растрепавшихся волос. И лишь потом он разглядел под этой прядью ее глаза, недобро сверкнувшие во тьме. Заметив ответный взгляд, женщина отстранила девушку и, приподнявшись на локте, поманила его, взмахнув тощей рукой. Борис еще только подумал, чтобы подойти, а ноги уже несли его к ней навстречу. «Чертовщина!» – мелькнуло у него в голове. Тогда Борис еще не знал, что это было только начало всего.

В тот момент, когда на яхте с алыми парусами открыли первую бутылку шампанского, а Борис, стоя на палубе, обнимал Леру и усиленно делал вид, что безмерно счастлив, далеко от этого места – где-то несколько сотен километров вниз по течению – на одинокой горе близ села Кудыкино зазвонил старый медный колокол. Тяжелые удары сотрясали его, извлекая из темных недр глубокие протяжные звуки. Багровые лучи закатного солнца окрасили выпуклые колокольные бока в цвет запекшейся крови. Металл гудел в промежутках между ударами. Ритм постепенно нарастал под ускоряющимся движением сильных умелых рук. Выполняя свой ежевечерний ритуал, Звонарь, щурясь, смотрел на родное село с любовью и жалостью, как смотрит отец на свое неудачное, некрасивое дитя, понимая, что едва ли кто-нибудь еще полюбит такое неказистое создание.