Понаблюдав за целью, которая никуда не спешит, ещё минуту-другую, я позволяю себе отвлечься, чтобы найти Сурайю.
И почти мгновенно натыкаюсь на затягивающий в свой капкан зелёный взгляд, который, правда, почему-то выражает недовольство и…
Ревность?
На долю секунды я ощущаю замешательство, не понимая, почему она смотрит с такой претензией, но потом меня настигает догадка, заставляющая губы растянуться в новой довольной усмешке.
Оказывается, одна из танцовщиц у наших мест всё это время извивалась совсем рядом со мной, пытаясь привлечь внимание, пока я осматривал Тамира и искал Сурайю. Со стороны, похоже, это выглядело довольно красноречиво, несмотря на то, что я не давал никакого повода думать, что танец мне по душе и я жду продолжения.
Всё ещё продолжая улыбаться в ответ на гневные взгляды Сурайи, я решаю поддержать накалившуюся между нами атмосферу — всё равно пока моей задачей остаётся лишь наблюдение без активных действий, так что… Можно и позабавиться, наслаждаясь явной ревностью той, которая ошибочно считает, что я могу думать о чьём-то теле в танцевальной одежде, кроме её собственного.
Наклонившись чуть вперед, я одариваю девушку рядом монетой, отчего та с ещё большим энтузиазмом продолжает свои завлекающие движения. Хотя по мне они слишком предсказуемы, бахвальны и откровенны. Сурайя, чье лицо вспыхнуло и залилось краской, когда она увидела мой жест, двигается более грациозно и медленно, стараясь соблюдать баланс: не привлекать к себе излишнего внимания гостей и не оставаться при этом в тени, чтобы в заданный час околдовать Тамира. Ей неприятны знаки интереса иных женщин ко мне, но зато она теперь отлично чувствует то, что ощущаю я, каждый раз представляя чужие взгляды на ней и сейчас, увы, на пиру смирившись с этим. Многие из знати с восхищением упиваются внешностью и костюмом Сурайи. Я вижу это, я замечаю всё. И в какой-то момент, чтобы усмирить новый приступ гнева внутри, мне остается только отвести свой собственный взор, ведь идея с игрой на её нервах уже не кажется такой захватывающей: слишком пламенеющими образами под веками отпечатываются дрожащие на запястьях и лодыжках браслеты, холодным металлом обвивающие её чуть бледную кожу; изгибы оголенной талии, которую обхватывают звенящие монеты и ласкает тонкая золотая цепочка; и влажные, манящие изумрудные глаза, вглядывающиеся в меня с укором, ревностью и чем-то ещё, что невозможно понять из-за плутовских отблесков свечей.
Сквозь навостривших уши демонов, жаждущих крови Тамира, аккуратно пробирается тот самый зверь, восставший внутри пару дней назад по её причине, и он довольно облизывается, словно предвкушает что-то, чего я сам не осознаю…
— Вы нашли того, кто так обошёлся с вашей торговлей, господин? — чей-то писклявый голос сзади неподалеку выводит меня из раздумий, моментально обратив всего в слух.
— Ещё нет… Но, клянусь Всевышним, как только его обнаружат, я сам лично отрублю его подлую голову в главном зале моего дворца.
Пока я был занят размышлениями о Сурайе, Тамир успел пройти куда-то за мое ложе с подушками, и теперь я не видел его лица и говорившего с ним собеседника. Зато отлично слышал…
— Это, конечно, была неслыханная дерзость, господин… Есть ли вероятность того, что на лавки напали только лишь из хулиганских побуждений?
— О, нет… Это явно спланированная акция против меня и моих дел. И я уверен: в этом замешаны ассасины, забери шайтан их души…
Я не успеваю развить про себя мысль о том, что у наёмных убийц нет души и дьяволу, если он существует, нечем будет довольствоваться, как следующие реплики врага заставляют неосознанно задержать дыхание.
— Вы считаете, что братство этих умопомешанных людей с клинками узнало о ваших связях с тамплиерами и желает вмешаться, господин?
— Ещё одно слово о тамплиерах, Муса, и ты лишишься языка. Следи за речью на моем пиру.
Я непроизвольно выпрямляю спину, надеясь уловить больше, но нет: Тамир удаляется, судя по мягкому звуку шагов по ковру, и его собеседник следует за ним.
Я никак не ожидал получить такую информацию…
Аль-Муалим редко говорил о причинах устранения той или иной цели, по крайней мере, о реальных причинах — обычно его речи были туманны и несли в себе лишь приказ любыми силами убрать назначенную жертву. Да, несомненно, тамплиеры были давними врагами ассасинов, но с тем же успехом недругами мы считали и тевтонцев, и госпитальеров. И я до этой поры не видел связи между теми, кого уже уничтожил на момент попадания в Дамаск, и носителями эмблемы креста пресловутого ордена. Но слова Тамира… посеяли зерно сомнений в моих мыслях: части невидимой фрески против воли стали складываться воедино в моей голове.
Аль-Муалим, назначая мне очередные задания, преследует нечто, связанное с тамплиерами. Всех, кого я уже убил, скорее всего, с ними что-то связывало. И хозяин пира не исключение.
И это более не являлось в моих глазах тем, чем казалось ранее — обычной борьбой двух организаций, двух вражеских гильдий и братств; мне стало ясно, что главный наставник ассасинов хочет добиться чего-то от ордена тамплиеров, обрубая головы связанных с ними людей.
Но чего?..
Попробовать логически поискать ответ на этот вопрос мне не удалось. Я поднимаюсь со своего места, аккуратно отодвигая в сторону танцовщицу, которая, похоже, затаила обиду на мой уход, и вижу, как Тамир подходит к группе других полуобнаженных женщин, всё ещё оборачиваясь по сторонам.
Кажется, тот самый момент настал. Сейчас он уйдет с ними, я двинусь вслед — и всё кончится.
Интересно, смогу ли я выведать что-то ещё про его связь с тамплиерами, прежде чем он упокоится вечным сном?..
Когда к нему плавной походкой подходит Сурайя, по моему позвоночнику пробегает дрожь. Она покорно улыбается ему, и я вижу, как неискренна эта улыбка, но хозяин дворца не замечает этого, принимая её. Он задерживает на ней свой взгляд, осматривая со всех сторон, как товар на рынке. Я стискиваю зубы, пытаясь унять странное чувство тревоги и жуткое сочетание ревности со злостью, и цепко слежу за тем, что произойдет дальше, стараясь ничего не упустить. И стараясь не идти на поводу своих чувств в угоду сердцу, чтобы не разрушить одним неверным движением ход всей миссии…
Моя цель в сопровождении четырёх девушек (среди которых ловко оказывается и Сурайя, сумевшая внедриться в эту группу) источает похабные ухмылки и уходит с ними в сторону одного из озаренных факелами коридоров. Стража ещё несколько шагов движется за Тамиром, но потом отступает: он отпустил их вальяжным жестом руки. Я до последнего сомневался после событий с лавками, будет ли он один, хотя дворцовая охрана для меня не проблема, но, похоже, жертва перестала опасаться и поджидать меня на каждом углу, решив, что пир проходит как по маслу и его толстому брюху более ничего не грозит.
Гости как ни в чем не бывало продолжают развлекаться, едва ли заметив уход Тамира, ведь увеселения в самом разгаре.
Я крайне осторожно, пряча взгляд и стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, ступаю за ушедшими. И, прежде чем исчезнуть в полутьме одной арки, чтобы взобраться на верхнюю балюстраду и прошествовать далее по балконам, я ловлю мимолетный взгляд Сурайи: она оборачивается лишь на короткое мгновение, и в её сводящих меня с ума глазах мелькает отчетливое «только не опоздай…»
***
Я несколько раз мысленно благодарю неизвестного мне архитектора, который спроектировал этот дворец, ведь если бы не многочисленные подпорки и балки, отделяющие второй этаж от первого практически параллельным образом, мне навряд ли удалось бы поверху проследовать почти до конца.
Да, несомненно, пройти за Тамиром и танцовщицами короткими перебежками по тому коридору также было бы возможно, но я предпочитаю максимальную скрытность, по крайней мере, до тех пор, пока это реально.
Усевшись на корточки на потолочном перекрытии, я, находясь прямо над головами остановившихся у резных дверей девушек и хозяина пира, вижу, как он одной рукой пытается отпереть их, а другой касается танцовщиц по очереди, что-то говоря. Сурайя сжимается, но стойко переносит это неприятное прикосновение к своей щеке, и в тот момент, когда вход в комнату открывается, она вновь мимолетно оборачивается, пока остальные щебечущей стаей провожают Тамира внутрь.
