— То профессор Снейп защищал тебя… пока мог. И именно поэтому он вызвался судить следующий матч, хотя все остальные преподаватели были уверены, что он собирается засудить вас, а некоторые ученики… — Дамблдор не закончил фразу, и Гарри был благодарен ему за это. Иначе разговор мог зайти о Гермионе, о синем огне и о мантии Снейпа. Разумеется, Гарри верил директору, но выдать подругу… Он решил сменить тему.
— Но Волдеморт… Том… Он сказал, что ему не нужны были мои родители. Ему нужен был я. Что же такого сказал Снейп Волдеморту, что тот пошел убивать совсем маленького мальчика? И насчет защиты… то, что Снейп на том матче спасал меня — это он так исправляет свою ошибку?
— Думаю, да, Гарри, думаю, что он действительно исправляет последствия своей ошибки, защищая тебя.
Гарри понял, в чем ошибся он сам: никогда не следует задавать два вопроса сразу. Иначе у собеседника, особенно такого хит… умного, как профессор Дамблдор, появляется выбор, на какой вопрос отвечать, а какой оставить без ответа. Он продолжал смотреть Дамблдору прямо в глаза, но тот вдруг снова покрылся потом и отвел взгляд. Он молчал несколько секунд, но все же сказал:
— К сожалению, Гарри, это как раз случай той самой опасной правды, про которую я говорил тебе. На этот вопрос я не могу ответить. По крайней мере сейчас. Однажды ты узнаешь… а пока забудь об этом. Когда ты будешь старше… Я понимаю — наверное, это звучит неприятно. Тогда, когда ты будешь готов, ты все узнаешь.
Гарри понял, что настаивать бесполезно. Кто-то ехидный — наверное, тот же самый, кто звенел ключами у него в голове, пробормотал, что встречаться с Волдемортом в бою, разумеется, не так опасно, как знать правду о том, какая именно тайна их двоих связывает.
В желудке снова зародилась тошнота и начала подниматься к горлу, на этот раз медленно, но неумолимо. «Интересно, — подумал он, — как оценят близнецы тот факт, что я вот прямо сейчас заблюю мантию Великого Светлого Волшебника? Будет ли это круче, чем взорвать женский туалет?»
Увы, как и многим его мечтам, этой было не суждено сбыться.
У входа в Больничное Крыло послышался шум, кажется, мадам Помфри кричала что-то вроде: «Второй раз, Минерва! Уже второй раз!»
Дверь распахнулась, и в нее, повинуясь волшебной палочке профессора МакГонагалл, влетели носилки, на которых лежало худенькое тельце в мантии, а с носилок свешивались знакомые каштановые локоны. Гарри снова попытался было встать. Это, разумеется, не получилось, но мальчик только сейчас обнаружил, что обе его руки почти до локтей замотаны бинтами, из-под которых пробивался резкий запах какой-то мази. Он дернулся еще раз, но Гермиона повернула в его сторону бледное лицо и улыбнулась. И даже вроде подмигнула ему, но Гарри не был в этом уверен.
А потом она икнула и снайперски вытошнила на подол мантии Дамблдора что-то зеленое вперемежку с оранжевым. Впрочем, мантия не сильно пострадала из-за изначальной вырвиглазности расцветки.
— Г-КХА-рри! Не смотри на меня! БУЭЭЭЭ!
Мальчик отвернулся, МакГонагалл выгрузила Гермиону на соседнюю кровать, а мадам Помфри быстренько наколдовала ширму. Дамблдор же словно испарился, отчего Гарри почему-то стало легче.
«Все как всегда, — подумал тот же самый ехидный тип внутри Гарри, — мисс Грейнджер новые заклинания удаются раньше всех. Значит ли, что, когда это Тошнительное Волшебство освою я, меня будет не остановить?»
====== Узы, маггловские и волшебные ======
Гермиона пришла в себя довольно быстро, но мадам Помфри, как водится, оставила ее в Больничном Крыле до следующего утра, вручив ей пузырек с нейтрализатором зелий на случай, если приступ повторится. Пузырек она, как только мадам Помфри ушла, с хитрым видом спрятала в карман сумки. Разумеется, с собой у нее нашлась книжка «для легкого чтения». Так что до ужина они не разговаривали. Гарри просто лежал и смотрел в потолок.
Что-то было не так. Он помнил, как весь год не доверял директору, хотя и не понял почему, а с самого прихода в сознание он испытывал к нему безграничное доверие, несмотря на периодическое бурчание в животе. Может быть, дело в том, что то самое недоверие было совершенно беспричинным и беспочвенным?
Зато с ненавистью к Снейпу все было в полном порядке, никакая тошнота и желчь во рту этому не мешала ни капельки, несмотря даже на объяснения директора.
Собственно, Гарри ненавидел зельевара с самой первой встречи. Проблема в том, что он не мог вспомнить, где и когда эта встреча состоялась. Но то, что впервые увидел эти страшные черные глаза совсем не в Большом Зале, он почему-то знал твердо. Потому что ненависть к Снейпу (и да, он уже откуда-то знал его имя) жила в нем уже тогда.
Потом был дурацкий опрос на первом уроке, постоянные придирки и оскорбления, но они ложились уже поверх того самого первого, глубокого, хотя и неизвестно откуда взявшегося чувства.
Теперь он не мог понять, как он мог думать, что слуга Волдеморта — не Снейп, а, казалось бы, безобидный заикающийся Квиррелл. Он помнил, точнее, подозревал, что у него были к этому причины, но самих причин он не помнил совершенно. Да, это действительно оказался Квиррелл, а оскорбления Снейпа оказались тщательно упакованными в желчь и злобу предупреждениями, но откуда он знал это тогда?
И, возможно, он был бы благодарен злобному профессору, но… Квиррелл не солгал, и Дамблдор, точнее, профессор Дамблдор подтвердил это: Снейп ненавидел и помог убить его отца, чуть не помог убить самого Гарри, а теперь еще и ненавидит одного за то, что тот похож на другого.
С другой стороны, какой смысл ненавидеть, если ничего не можешь сделать? Может, ему стоит убить Снейпа? Или, по крайней мере, попытаться убить? Убил же он профессора Квиррелла с примкнувшим к нему Волдемортом?
И вдруг Гарри осознал: он, Гарри Джеймс Поттер, мальчик неполных двенадцати лет, буквально только что, по его собственному счету времени, убил человека. Да, этот человек был злым, да, этот человек пытался убить его. Но теперь этот человек мертв, он был живым, а стал мертвым, и это он, Гарри, сделал все, чтобы это случилось. Он лежал, ничего не чувствуя, потому что, если бы он почувствовал хоть что-то, это «хоть что-то» было бы отчаянием. Да, профессор Дамблдор пытался успокоить его, пытался объяснить, что он, Гарри, ни в чем не виноват, но от этого понимание того, что он совершил, или натворил, становилось только четче. Он вспомнил Денниса — но Деннис, хотя и хотел почему-то убить его, не смог сделать это. А он, Гарри, смог. И теперь он — убийца.
Гарри почувствовал, как кто-то гладит его по щеке. Это была Гермиона.
— Пора ужинать, Гарри, — тихо сказала она. — Что с тобой? Ты лежишь, как…
— Я убил человека, — ответил он, — и я не хочу есть.
— Оххх, — сказала она, осторожно обхватывая его обеими руками. — Я… понимаю, что тебе должно быть жутко тяжело. Я не знаю, что у тебя внутри, — сказала она, — я же сама никогда не убивала, — «Только этого не хватало», — подумал он. — Я только читала про это в книжках. Но… Гарри, я… Ты все равно Великий Волшебник, вот. И ты не убийца.
— Я убийца. Я… Я прыгнул на него. И обхватил его руками. Я знал, что от моих рук он горит. И я специально держал его плотнее, чтобы он сгорел полностью. Чтобы он умер.
— Почему ты прыгнул на него? Ты же тоже горел — у тебя до сих пор замотаны руки, а с твоей головы бинты сняли только вчера. И не беспокойся, — сказала она озабоченно, — новых шрамов у тебя не появилось. Но тебе, твоим рукам, точно было больно, это же видно.
— Потому что Том… Волдеморт, — поправился он, — приказал Квирреллу убить меня и Невилла.
— То есть ты спас себя и Невилла, — сказала она, — а потом еще Рона и, может быть, меня. Потому что Квиррелл и Волдеморт уходили бы, я полагаю, тем же самым путем, что и пришли. И наткнулись бы на нас, уж на Рона точно. Я его далеко утащить не смогла. То есть, ты не убийца, а защитник. Воин. Или, в случае меня, рыцарь. Сэр Гарри! — добавила она, подумав. — И Вы, сэр Гарри, сейчас будете вкушать... эээ… плоды победы. В виде бульона, ничего другого Вам пока нельзя, — уточнила она.
