— Вот черт, — выругалась Наташа, молниеносно сдергивая сковороду с огня.

— Майкл, интересно, ты частенько поешь, скажем так, в домашней обстановке?

— Почти никогда.

— Я так и знала. Как говорится, сапожник без сапог, — хмыкнула Наташа, подставляя дымящуюся сковороду под сильную струю холодной воды.

— А тебя с чего вдруг на попсу потянуло? Мне показалось, ты другую музыку любишь, — сказал Майкл, припоминая как у нее в машине играла песня Deep Purple «Smoke on the wather».

— Ты прав, Джексон, я люблю пожестче, — многозначительно произнесла девушка, сексуально прикусывая нижнюю губу и, довольно наблюдая, как зарделись от смущения его щеки, весело рассмеялась.

Майкл уже и сам начал догадываться, что Наташа предпочитает секс «погорячее», но все как-то стеснялся оформить эту мысль вслух. Он был уверен, что именно это она имела в виду фразой «Люблю пожестче».

— Да вот решила начать знакомство с творчеством того, с кем делю и стол, и кров, и кое-что еще, — продолжила девушка, игриво улыбаясь и накрывая стол к завтраку.

— Но это не я написал.

— Скажи еще, «это не я пел»!

— Пел, но не везде.

— Мне и этого достаточно для первого раза. Садись завтракать. Это настоящие русские блины по рецепту моей сибирской бабушки.

— А где Дора? — спросил Майкл, сворачивая тонкий, ноздреватый блин на тарелке.

— Ты же сам вчера дал ей выходной, — Наташа удивленно вскинула бровь.

— Точно, — мужчина весело расхохотался. — Я же всех на сегодня отпустил.

— Охо-хо, Майкл Джексон, заработался ты совсем. Уже даже не помнишь, что всех работников по домам распустил. Отдохнуть тебе надо. Так что на сам Новый год ничего не планируй.

— А что будет на Новый год? Мм… вкусно… Можно еще один?

— Нет, я их на посмотреть настряпала! Нужно, Джексон… Спрашиваешь, что будет? А я украду тебя. Закрою на каком-нибудь курорте на пару дней и буду пытать отдыхом и откармливать.

Майкл улыбнулся, намазывая блин клубничным джемом.

— Кстати ты ничего не рассказывала о своей семье.

— Ну так ты и не спрашивал.

— Вот теперь спрашиваю.

На самом деле он сознательно долго избегал этой темы. Он был уверен, что у Наташи окажется хорошая семья, любящие ее родители, возможно, у нее есть сестры и братья.

А чем мог похвастаться он? Тем, что отец был жесток к нему и считал его уродом? Что его отец изменял его матери, и все знали об этом и молчали, словно ничего не происходило?

Он вспомнил, как его трясло от бешенства каждый раз, когда он узнавал об очередной его интрижке на стороне. Иногда ему хотелось, чтобы его папаша умер, издох как поганый пес, и он бы об этом ни капли не жалел.

Не потому ли он дольше всех своих братьев задержался в родительском доме, потому что боялся, что станет таким же как Джо? Будет груб со своими детьми и ходить от жены налево при каждом удобном случае? Ведь, как говорится, гены пальцем не раздавишь… Не потому ли он отчаянно искал в женщинах полную противоположность своей матери — не кроткое смирение и вселенскую покорность, а бунтарский дух, силу воли, яркую индивидуальность и даже грубость и животную агрессию?

Наташа опустилась на стул напротив и, положив руки на стол, сцепила свои красивые, длинные пальцы в замок.

— Так ты хочешь знать о моей семье? Ну что ж… Начнем с моего отца. Он был сверхсекретным сотрудником КГБ, — при этих ее словах он перестал жевать, и его брови быстро поползли вверх от удивления, — он погиб во время боевого задания, когда мне было десять. Я прекрасно помню тот день, когда я узнала о его смерти. Я помню этот пустой мамин взгляд, как она сидела, сгорбившись на диване, под действием успокаивающих препаратов. Ее отрешенный голос: «Дочка, папы больше нет», и как после этих ее слов вдруг наступила абсолютная пустота. Говорят, я билась в такой истерике, что меня еле удерживали двое здоровых мужиков. Я кричала так, что меня было слышно на соседней улице. Я не знаю, как я выжила после этого. Мой отец, — Наташа на пару секунд замолчала, словно вспоминая что-то, — он был самым прекрасным в мире человеком. И он был моим самым лучшим другом. Когда он погиб, мне хотелось разнести к чертям эту Землю. Я ходила по улицам как зомби и совершенно не понимала, как все эти люди могут жить дальше, словно ничего не случилось. Как могут чему-то радоваться? Как могут продолжать улыбаться? Как я сама смогу жить дальше, если его больше никогда не будет рядом? Моя мама, — Наташа грустно вздохнула, — мы с ней не были так дружны, как с папой. Нет, она была замечательной матерью — заботливой, доброй, ласковой. Но, в тоже время, она не была мягкой. Скорее, она была справедливой и независимой. И еще, необыкновенно талантливой и красивой. Это она привила мне любовь к музыке, танцам и иностранным языкам. Если папа меня боготворил и считал самой-самой, то мама к моим успехам относилась скептически и считала, что всегда есть к чему стремиться. Она умерла несколько лет назад уже здесь, в Штатах от тяжелой и неизлечимой болезни. И только сейчас я понимаю, как сильно на самом деле она меня любила. И как сильно я любила ее… Майкл, надо успевать говорить людям, что ты их любишь, пока не станет слишком поздно…

Наташа задумчиво замолчала, и Майклу на мгновение показалось, что в ее глазах блеснули слезы. То, что он услышал от нее, заставило его сердце заныть от нестерпимой боли. Он с горечью думал о том, как рано эта русская девочка осталась совсем одна, и как он вообще может на что-то жаловаться.

— У меня была прекрасная, любящая семья, — произнесла Наташа, словно улавливая его грустные мысли и желая его подбодрить, — и у меня было очень счастливое детство. И еще — я настоящая папина дочка.

После этих слов Наташа весело подмигнула ему и, облизав ложку из-под клубничного джема, приняла серьезный вид:

— Тебя бы к моей русской бабушке в глухую сибирскую деревню, она бы тебе быстро навела фигуру.

Облокотившись рукой о стол и уперевшись подбородком в раскрытую ладонь, Наташа сделала сердобольное лицо и, имитируя старческий женский голос, сказала:

— Какой же ты, Майкл, худенький! И в чем только душа держится?!

На этих ее словах Джексон поперхнулся напитком и сильно закашлялся.

Наташа поднялась из-за стола и, подойдя к Майклу, участливо похлопала его по спине. Тот моментально схватил ее за руку, усаживая к себе на колени. Девушка весело рассмеялась, убирая кудряшки от его лица:

— Ты со мной давай поаккуратнее. А вдруг я — советская шпионка? Будешь, вместо студии звукозаписи, сидеть в ЦРУ и давать показания, с подробным описанием секс-поз, с помощью которых я тебя пыталась завербовать.

— Угу, — промычал мужчина, целуя ее в шею и сунув одну руку под ее шелковую рубашку. Его мозг даже не пытался придумать какой-нибудь остроумный ответ.

***

Большая стеклянная чашка с оглушительным грохотом разбилась о плиточный кухонный пол, когда Наташа случайно столкнула ее рукой.

Ее и без того громкие стоны, эхом отражаясь от стен и высокого потолка помещения, казалось, усиливались в несколько раз. Она лежала спиной на кухонном столе, ее рубашка была полностью расстегнута, а тонкое кружевное белье валялось где-то на полу.

Ладони Майкла лежали на ее груди, которую он страстно сжимал в такт движениям своих бедер. Временами он прикасался губами к ее разгоряченному телу, нежно целуя и лаская языком.

— Как же хорошо, детка… — шептал он, срывающимся от вожделения голосом, пропуская между пальцев ее болезненно напрягшиеся соски.

— Ааа… Майкл, — шумно выдохнула девушка, чувствуя как неумолимо приближается к заветной точке.

— Т-ш-ш-ш, детка… — в порыве страсти мужчина вставил ей в рот указательный палец, который она тут же довольно сильно прикусила зубами.

Майкл дернулся и застонал, ощущая как боль от укуса и наслаждение от горячего секса сливаются воедино. Почувствовав, как ее внутренние мышцы еще сильнее сжали его в предвкушения финала, он болезненно впился тонкими пальцами в ее бедра, прижимая их к себе еще плотнее, и резко увеличил темп, стараясь проникнуть в нее как можно глубже.