А еще он охрип, и с каждой минутой это становилось всё заметнее. Несколько раз он сбивался, со свистом выпуская воздух из легких, и отхаркивал мельчайшие капельки крови на снег.

Христофор выманивал Пустотелых наружу.

Шаг за шагом Артур отступал к двери. На пороге он махнул Рубенсу. Губы старого губернатора тряслись, но он взял себя в руки и быстро отдал несколько команд.

Коридор мигом опустел. Где-то далеко слышались крики, но внутренности дворца словно вымерли.

– Очисти нам дорогу! - краем рта прошептал Коваль. - Чтобы впереди ни одна мышь не пробежала!

Христофор спиной вперед перешагнул порог. Оставляя за собой мокрые следы, он пятился от одной колонны к другой, углубляясь в сумрак парадных залов. Он пел, надрывая голосовые связки, а гвардейцы и кадеты следили за ним, скорчившись за громадными расписными вазами. Только присутствие высокого начальства удерживало молоденьких солдат от немедленного бегства. Десятки пар расширившихся от страха глаз наблюдали за жуткой процессией.

Первым, вполоборота, скользящей кошачьей походкой выступал сам президент. Он был почти раздетый и насквозь мокрый. Кузнец корчил страшные рожи, если замечал кого-то из любопытных, и осмелевшие обитатели дворца прятались в свои квартиры.

За президентом, трясясь и подергивая конечностями, семенил Старшина соборников. Он мелко переступал то на пятках, то на носочках, вскидывал заострившийся подбородок и окончательно осипшим голосом выводил причудливую мелодию. Люди, хорошо знавшие Христофора раньше, вздрагивали и начинали бормотать молитвы. Кожа на лице колдуна обвисла, плечи сгорбились, он стал заметно ниже ростом. Кровь текла у него из ноздрей, из прокушенных губ, белая рубаха на груди покрылась сплошной бурой коркой…

Пустотелые стонали и визжали, но послушно спускались по лестнице за поводырем. Там, где они проходили, покачиваясь в танце, мгновенно высыхали мокрые следы, оставленные мужчинами, а смельчаки, спрятавшиеся в нишах, позже уверяли, что черные ведьмы излучали нестерпимый жар…

Когда Артур достиг ступенек крыльца, ему показалось, что уже давно должно было наступить утро. Но над покрывшими Неву торосами расстилался мрак, лишь на дальнем берегу перемигивались огнями башни крепости. У сходней догорали брошенные караульными костры. Папа Рубенс постарался на славу: насколько хватало глаз, набережная была пуста, убрали даже заставу с моста.

У спуска к пристани президент замялся. Спускаться вниз, на лед - означало неминуемо переломать ноги или провалиться в полынью. Но Христофор, похоже, именно туда и стремился. Натолкнувшись спиной на гранитный парапет, он скользнул влево, нащупывая первую каменную ступеньку. Колдун больше не пел, на морозе он окончательно потерял голос, зато две темные фигуры, летевшие за ним по пятам, голосили всё отчаяннее.

Даже вьюга не заглушала их пронзительный скорбный вой.

– Уходи…

Коваль не сразу понял, что обращаются к нему.

– Уходи… - свистящим шепотом, притоптывая, повторил Христофор. - Я заведу их подальше… Не могу больше держать…

– Нет, я тебя не брошу! - Артур мучительно соображал, что же предпринять, но ничего не приходило в голову.

Он впервые столкнулся с врагами, которые давно были внутренне мертвы. Вся наука Качальщиков не стоила здесь ни гроша. Врага можно было слышать и видеть, от него воняло, как от силосной ямы, но его нельзя было застрелить или взять в плен.

Невозможно одержать победу над теми, у кого не осталось ничего, кроме мести…

Коваль не решался ступить на тонкий лед. Ведьмы танцевали на нижней ступеньке.

– Ты меня уже бросил…

Артуру показалось, что Христофор улыбается. Возможно, это была всего лишь гримаса боли.

– Ты меня проиграл китайцу, Кузнец…

Остекленевшим взглядом Артур следил, как три извивающихся силуэта удаляются от берега. Мужчина петлял между торосами, перепрыгивал трещины, а преследующие его призраки перли по прямой, оставляя после себя дымящуюся поверхность воды. В какой-то момент колдун упал. Артур потерял его из виду, прыжком заскочил обратно на парапет…

Но Христофор поднялся.

Кто-то накинул на плечи президента шубу. Артур оглянулся.

Они все были здесь, стояли рядом, напряженно вглядываясь в метель. Ближайшие соратники, друзья. Оба Рубенса, Карапуз, Даляр, Свирский…

И вот началось.

Сначала людям на набережной показалось, что они оглохли, а потом сквозь равномерный шум ветра донесся тонкий свист. Свист усилился, сменившись ураганным ревом. Посреди реки поднимался гигантский белый смерч. Он тащил за собой сотни тонн воды; льдины кружились в бешеном хороводе. По фарватеру панцирь вскрылся с таким громовым треском, словно Нева решила стать на дыбы, тысячи острых осколков устремились к набережной.

– Ложись!!!

Над головами упавших солдат пронесся рой ледяной шрапнели. Недавно отремонтированный фасад Эрмитажа покрылся выбоинами; лопнули с таким тщанием установленные фонари, разбились сотни оконных стекол.

– Не вставать! - держась за разбитый лоб, во всю глотку орал Рубенс.

В следующий миг стало непривычно тихо, а затем барабанные перепонки заныли от тяжкого грохота. Коваль осторожно приподнялся, но открывшаяся картина заставила его мгновенно рухнуть обратно, под прикрытие парапета. На людей надвигалась цунами, а впереди расширяющейся воронки воды катился ударный фронт из дробленого льда. Исполинский дымный шар лопнул напротив Стрелки Васильевского острова, дно реки обнажилось, фонтан взметнулся вверх на несколько десятков метров.

Раздался металлический скрежет, цунами достигла моста. Опоры выстояли, но ограду смело в воду вместе с фонарями, вагончиком патруля и асфальтовым покрытием. Когда волна отхлынула, центральный пролет выглядел так, словно его погрызли термиты.

А потом ослабшая волна добралась до набережной, перехлестнула парапет и ударила в окна Зимнего…

Когда стихия угомонилась, трое дюжих телохранителей поднялись, выпустив из-под себя президента. Кто-то протянул Ковалю фляжку с водкой, кто-то уже тащил его прочь, требуя лекаря…

– Мальчик спас всех… - стуча зубами, произнес мокрый Рубенс. - Если бы она взорвалась внутри…

– А мы ничего не сделали, чтобы его вытащить, - в сердцах сплюнул чингис.

– Его нельзя было спасти, - медленно сказал Коваль. - Парень перерождался. Это я виноват, я обменял его на банку червей…

– Я верну твою дочь в Питер, если услышу от тебя правду! - Артур понизил голос, чтобы не слышали плотники, латавшие полы в императорской столовой. - Ты знал, что Арина присягнула Озерникам?

– Это случилось, когда тут правил Карин… - Рубенс потер воспаленные глаза. - Клянусь тебе, я узнал обо всём гораздо позже. Мы с женой бежали в Гдов, а она вышла замуж за этого дурня, сынка губернатора. Это всё из-за Карина, он как-то взял ее с собой в скиты, на встречу с Белым Дедом. Она думала, что это забава, игра!.. Поверь мне, Артур, чудские Озерники не занимались черной магией, это ладожские мечтали основать новое царство…

– Царство?! Какое царство людоедам? Ты видел, что они делали с ворованными женщинами?

– Всё так, - понурился Рубенс, - но они мечтали… Озерники жили по всей стране, они мечтали собраться вместе. Они чуяли друг друга, чуяли всех, кто умеет ворожить. Помнишь, как мы берегли Христю и других, чтобы их не украли? Деды подарили Карину много секретов. Карин обещал Дедам, что у них будет свое царство, пусть маленькое, но…

– Ты их защищаешь, Миша?

– Я не их защищаю… - К Рубенсу вернулась присущая ему твердость. - Ты намного умнее меня, Кузнец, ты умнее наших стариков. Ты перевернул здесь всё, и я вместе со всеми молюсь в Лавре за твое здоровье… Однако до тебя не лилось столько крови. Мы жили коммунами, мы уважали друг друга. Был Пакт Вольных поселений, никто не указывал Озерникам, где им охотиться и кого брать в жены. А помнишь, ты удивлялся, откуда Деды берут детей в обучение и невест? Ты удивлялся, что людей воруют, но никто не поднимает крик. А никто не хотел поднимать крик, Артур. Напротив, родители всегда были только рады. Не смотри на меня волком, я жил среди чудских скитов, я видел… Озерники воровали блаженных, придурковатых, от которых все и так были рады избавиться. Потому крестьяне не жаловались и не жгли озерные деревни.