Он молча провожал ее глазами до тех пор, пока она не притворила за собой дверь своей комнаты, потом повернулся к карлику и резко сказал:

– Слушайте, мистер…

– Это вы мне? – спросил тот. – Меня зовут Квилп. Уж как-нибудь запомните, фамилия коротенькая, – Квилп. Дэниел Квилп!

– Так вот, мистер Квилп, – продолжал молодой человек. – Вы, кажется, имеете некоторое влияние на моего деда?

– Имею, – отрезал мистер Квилп.

– И посвящены в кое-какие его тайны и секреты?

– Посвящен, – так же сухо ответил Квилп.

– В таком случае будьте добры уведомить его от моего имени, что покуда Нелл здесь, я намерен приходить сюда и уходить отсюда когда мне вздумается. Так что, если он хочет отделаться от своего внука, пусть сначала расстанется с внучкой. Чем я заслужил, что мною стращают, как пугалом, и прячутся от меня, как от зачумленного! Он станет говорить вам, будто я бесчувственный человек и не люблю ни его, ни сестру. Ну что ж, пусть так! Зато я люблю делать все по-своему и буду являться сюда, когда захочу. Нелл не должна забывать, что у нее есть брат. Мы с ней будем видаться, это решено. Сегодня я пришел и настоял на своем и приду еще пятьдесят раз за тем же самым. Я говорил, что дождусь ее, и дождался, а больше мне нечего здесь делать. Пошли, Дик!

– Стой! – крикнул мистер Свивеллер, как только его приятель шагнул к двери. – Сэр!

– Ваш покорный слуга, сэр! – сказал мистер Квилп, к которому относилось это краткое обращение.

– Прежде чем покинуть чертог, сияющий огнями, и упоенную веселием толпу, я позволю себе, сэр, сделать одно мимолетное замечание. Я пришел сюда в полной уверенности, что старичок благоволит…

– Продолжайте, сэр, – сказал мистер Квилп, так как оратор вдруг запнулся.

– Вдохновленный этой мыслью, сэр, вдохновленный чувствами, отсюда проистекающими, и зная также, что ссоры, свары и споры не способствуют раскрытию сердец и умиротворению противников, я, как друг семьи, взял на себя смелость предложить один ход, который при данных обстоятельствах является наилучшим. Разрешите шепнуть вам одно словечко, сэр?

Не дожидаясь разрешения, Свивеллер подошел к карлику вплотную, оперся локтем на его плечо, нагнулся к самому его уху и сказал так громогласно, что все услышали:

– Мой совет старику – раскрыть кошель.

– Что? – переспросил Квилп.

– Раскрыть кошель, сэр, кошель! – ответил мистер Свивеллер, похлопывая себя по карману. – Чувствуете, сэр?

Карлик кивнул, мистер Свивеллер отступил назад и тоже кивнул, потом отступил еще на шаг, опять кивнул – и так далее, в той же последовательности. Достигнув таким образом порога, он оглушительно кашлянул, чтобы привлечь внимание карлика и лишний раз воспользоваться возможностью изобразить средствами пантомимы свое полное доверие к нему, а также намекнуть на желательность соблюдения строжайшей тайны. Когда же эта немая сцена, необходимая для передачи его мыслей, была закончена, он последовал за своим приятелем и мгновенно исчез за дверью.

– Гм! – хмыкнул карлик, сердито передернув плечами. – Вот они, родственнички! Я, слава Богу, от своих отделался. И вам тоже советую, – добавил он, поворачиваясь к старику. – Да только вы тряпка, и разума у вас не больше, чем у тряпки!

– Что вы от меня хотите! – в бессильном отчаянии воскликнул антиквар. – Вам легко так рассуждать, легко издеваться надо мной. Что вы от меня хотите?

– А знаете, что бы сделал на вашем месте я? – спросил карлик.

– Что-нибудь страшное, наверно.

– Правильно! – Чрезвычайно польщенный таким комплиментом, мистер Квилп с дьявольской усмешкой потер свои грязные руки. – Справьтесь у миссис Квилп, у очаровательной миссис Квилп, покорной, скромной, преданной миссис Квилп. Да, кстати! Я оставил ее совсем одну, она, верно, ждет меня не дождется, просто места себе не находит. Она всегда так – стоит только мне уйти из дому. Правда, моя миссис Квилп никогда в этом не признается, пока я не разрешу ей говорить со мной по душам и пообещаю не сердиться. О-о, она у меня вышколенная!

Уродливый карлик с огромной головой на маленьком туловище стал совсем страшен, когда он начал медленно, медленно потирать руки, – а казалось бы, что могло быть невиннее этого жеста! – потом насупил свои мохнатые брови, выпятил подбородок и так закатил к потолку глаза, пряча сверкавшее в них злорадство, что эту ужимку охотно перенял бы у него любой бес.

– Вот, – сказал он, сунув руку за пазуху и боком подступая к старику. – Сам принес для верности. Ведь как-никак – золото. У Нелли в сумочке они, пожалуй, не поместились бы, да и тяжело. Впрочем, ей надо привыкать, а, любезнейший? Когда вы помрете, она будет носить в этой сумочке немалые ноши.

– Дай Бог, чтобы ваши слова сбылись! Все мои надежды только на это! – почти со стоном проговорил старик.

– Надежды! – повторил карлик и нагнулся к самому его уху: – Хотел бы я знать, любезнейший, куда вы вкладываете все эти деньги? Да разве вас перехитришь! Очень уж вы бережете свою тайну.

– Мою тайну? – пробормотал старик, растерянно поводя глазами. – Да, правильно… я… я берегу ее… берегу как зеницу ока. – Он не добавил больше ни слова, взял деньги, усталым, безнадежным движением поднес ко лбу руку и медленно отошел от карлика.

Квилп пристальным взглядом проводил старика в заднюю комнату, увидел, как деньги были заперты в железную шкатулку на каминной полке, посидел еще несколько минут в раздумье и наконец собрался уходить, заявив, что ему надо торопиться, не то миссис Квилп встретит его истерическим припадком.

– Итак, любезнейший, – добавил он, – я направляю свои стопы домой и прошу вас передать мой поклон Нелли. Надеюсь, она больше не будет плутать по улицам, хотя этот неприятный случай принес мне такую неожиданную честь… – С этими словами карлик отвесил поклон в мою сторону, скосил на меня глаза, потом обвел все кругом пронзительным взглядом, от которого, казалось, не скроется никакой пустяк, никакая мелочь, и наконец удалился.

Я сам уже давно порывался уйти, но старик все удерживал меня и просил посидеть еще. Как только мы с ним остались вдвоем, он возобновил свои просьбы, вспоминая с благодарностью случай, сведший нас в первый раз, и я, охотно уступив ему, сел в кресло и притворился, будто с интересом рассматриваю редкостные миниатюры и старинные медали. Уговаривать меня пришлось недолго, ибо если первое посещение лавки пробудило мое любопытство, то теперешнее еще больше его разожгло.

Вскоре к нам присоединилась Нелл. Она принесла какое-то рукоделье и села за стол рядом с дедом. Мне было приятно видеть свежие цветы в этой комнате, птицу в клетке, прикрытую от света зеленой веточкой, мне было приятно дуновение чистоты и юности, которое проносилось по унылому старому дому и реяло над головкой Нелли. Но отнюдь не приятное, а скорее жуткое чувство охватывало меня, когда я переводил взгляд с прелестного, грациозного ребенка на согбенную спину и морщинистое, изнуренное лицо старика. Он будет слабеть, дряхлеть, – что же станет тогда с этой одинокой девочкой. А вдруг он умрет и она лишится даже такой опоры? Какая участь ждет ее впереди?

Старик вдруг тронул внучку за руку и сказал, почти отвечая на мои мысли:

– Я больше не буду унывать, Нелл. Счастье придет, обязательно придет! Я прошу его только для тебя, мне самому ничего не нужно. А иначе сколько бед падет на твою невинную головку! Оно должно улыбнуться нам, ведь его так добиваются, так зовут!

Девочка ласково посмотрела на деда, но ничего не сказала.

– Когда я думаю, – продолжал он, – о тех долгих годах – долгих для твоей юной жизни, что ты провела здесь со мной, о твоем унылом существовании… без сверстников, без ребяческих утех… об одиночестве, в котором ты росла, – мне иной раз кажется, что я жестоко обходился с тобой, Нелл.

– Дедушка! – с неподдельным изумлением воскликнула она.

– Не намеренно, нет, нет! – сказал старик. – Я всегда верил, что настанет день, когда ты сможешь наконец быть среди самых веселых, самых красивых и займешь место, которое уготовано только избранным. И я все еще жду этого, Нелл. Жду и буду ждать! Но вдруг ты останешься одна?.. Что я сделал, чтобы подготовить тебя к жизни? Ты совсем как вон та бедная птичка, и так же будешь брошена на произвол судьбы… Слышишь? Это Кит стучится. Пойди, Нелл, открой ему.