- Тогда модно не беспокоиться.
- За что?
- За то, что урожай весь погорит. Как огурцы и помидоры.
- Рано обрадовался, - ухмыльнулся Веня. - Пока комбайн будет стоять в отстойнике, подоспеют и гасители, так что...
- А кто их развозить будет? Поважнее детали не к каждому механизму подвозят. Мало того, сами колхозники от них отказываются, потому что мощность двигателя теряется. Так что вот этот комбайн - второй Чернобыль. Только пострашнее. Во-первых, в любой точке страны может объявиться. Во-вторых, трагедии будут происходить ежегодно, и даже по нескольку раз в год. В-третьих, подчистую разорят колхозы и совхозы своей ценой. Я уже не хочу говорить о таких мелочах, как миллионы тонн впустую переведенной солярки, преждевременный выход из строя двигателя и частые простои в самый разгар страды. Вывод: диверсанты приносят вреда куда меньше. Вопрос: зачем нужна перестройка, если за ворота продолжают выкатываться вот такие комбайны? Впрочем, негодными они стали еще при зачатии - на белом поле ватмана. А может и раньше... - черт покосился на поникшего Веню, понял ли тот смысл недоговоренной фразы? Но голова последнего была занята другими проблемами, хотя он обратил внимание на невольно выскочивший намек. Оглянувшись на жизнерадостный снаружи комбайн, Веня вздернул упрямый подбородок:
- Перестройка только началась.
- И, увязнув в зыбучем болоте бюрократии, может "только" закончиться, поддавшись призывам новоявленных Сусаниных, которых объявилось больше, чем бездомных собак и кошек, - он указал на спящего прямо на куче приводных ремней за порогом цеха слесаря-сборщика и по лошадиному заржал. - Вот тебе типичный пример, из которого следует, что сосание лапы слаще, чем повышение собственного благополучия с помощью этих лап. Медведь в берлоге, из которого любой "Сусанин" может навить сколько угодно веревок. И каких угодно, чтобы, когда надо, его же на них и повесить.
- Перестройка только началась, - грохнул кулаком по молотильному аппарату Веня. Они уже вошли в цех. Окинув яростны взглядом застывший, с вереницей неукомплектованных машин, конвейер, он глухо замычал. Но объяснять черту, что виноваты поставщики, не имело смысла. Того интересовали только голые факты. И эта нерусская какая-то форма общения, когда приходилось отвечать только за самого себя, вызывала растерянность. И Веня повторил как школьник на трудном уроке. - Перестройка только началась.
- И продолжается под громкий стук доминошных костяшек и под потрясающий храп этого молодца, - довольно крякнул черт. - Я не спорю, что сейчас в соседних цехах пашут в поте лица. Варят чугун, штампуют боковины, вытачивают болты. То есть, продолжают заваливать негодной. Ненужной продукцией цеховые дворы. И получают одинаково с теми, кто всю смену спит.
- Врешь, скотина, - затрясся от злобы Веня. - Многие бригады и даже цеха перешли на хозрасчет, на самофинансирование. Каждую копейку считают...
- Спокойно, - гулко разнесся по цеху старческий голос. - Диалог должон происходить на пониженных тонах. Если по научному, то на малых оборотах. Тогда можно докопаться до шмышла. А так, ори, не ори, здоровья... тьфу, этого, как его, порядка не прибавится. - В пропитанном запахами машинных масел, выхлопных газов и красок воздухе прошелестел другой усталый вздох. - Заканчивали бы, что ли? Вон, в соседней деревне петух с насеста от крика свалился. Охламоны. Только время даром тратите.
- Я хотел бы довести дело до конца, - запротестовал черт. - Я не собираюсь возвращаться снова в этот ад.
- А я не собираюсь отвечать на твои вопросы, - цыкнул слюной сквозь зубы Веня. - Ты ищешь плохое. А мимо хорошего пробегаешь.
- А на чем хорошем ты хочешь заострить мое внимание? - поджимая под себя обломанное копыто, недоуменно пожал плечами черт.
- На том, что международная обстановка улучшилась.
- Правильно. Хотя вопрос спорный. Но обсуждаем внутренние проблемы.
- В газетах стали писать про все, по телевизору показывать, как министров судят. Как проститутки возле ресторанов крутятся. Даже голых баб... - заторопился Веня и покраснел.
- Не совсем так, но доля правды есть. Но я против этого, чтобы показывали голых женщин и рассказывали о сексе. Надо иметь в виду, что запретный плод сладок. А какой интерес заниматься половыми играми, когда все знаешь.
- А мне нравится. И голые бабы, и гласность, - злорадно трепыхнул ноздрями Веня. - И вообще я за то, чтобы как до революции не было. Чтобы проститутки работали официально, а не под заборами. И болезни уменьшатся, и разводы, и пьянки, и спекуляция, и аборты у несовершеннолетних, и доход от этих проституток в карман пойдет...
- Что ты можешь еще сказать в защиту перестройки? - нетерпеливо пристукнул копытом черт.
- Народ стал добрее...
- А, может, злее. А, во-вторых, в магазинах шаром покати.
- Дышать стало легче, потому что многие конторы под сокращение попали. Населению услуг предлагается больше...
- Новые конторы открыли, зарплата на прежнем уровне, за услуги три шкуры дерут...
- Солнце свободы всходит...
- А, может, заходит? И для социализма, и для коммунизма. Хочешь, я все твои восторги одним примером разрушу?
- Не разрушишь, - широко раскрыл глаза Веня. - И говорю, что хочу, и колбаса на прилавках каждый день.
- Тьфу, елки-моталки. Сказать больше нечего, что к колбасе прикопался? - не выдержал упорного сопротивления черт. - А шоколадные конфеты где, а мыло с порошком стиральным, а стиральные машины, а холодильники, а лезвия для бритья, а телевизоры?.. Я тебе этот список полгода читать буду.
- Ну и читай на здоровье. А мне хорошо и все.
Черт долго разглядывал одухотворенную патриотическим порывом Венину физиономию. Концы рогов неторопливо наливались бордовым соком. Скоро с них непрерывными ручейками побежали искры.
- Все. Я ставлю точку. На лицо комплекс неполноценности, - он опустился на приводные ремни рядом со слесарем. - Сначала пернуть, а потом обернуться... Ни ума, ни фантазии. Одно только "за" при недоверчивой ухмылке. А повернись все не так - одно "против" при той же ухмылке и с той же безрассудностью. Вся нация порченная. Из-за вас и другим народам покоя нет.
