Джию улыбнулась, посмотрела на Гахён и продолжила:

— Буквально за месяц до оккупации Пуана сюда вернулась нынешняя наследница рода — Хандон. Она офицерка республиканской армии и сражалась на передовой, однако была тяжело ранена и оказалась вынуждена оставить службу. Вот только война всё равно настигла её здесь. Гертонские войска от Блорели отделяло всего десять километров. Так было три дня, и все эти три дня шли постоянные обстрелы. Позиции нашей армии были чуть дальше деревни — мы их уже проехали, — но снаряды постоянно долетали до нас. И больше всего доставалось фамильному замку Хань, так как он на возвышенности…

Девушка вдруг осеклась:

— Я слишком много говорю о войне, прости, — и постаралась быстро перевести тему: — ой, смотри, мы уже почти приехали! Вон, уже видно трамвайную станцию, мы выйдем там.

Гахён только нахмурила бровки и ничего не ответила. Она ещё раз посмотрела на полуразрушенное строение. Оно казалось ей жутким, поэтому девочка быстро отвела взгляд.

— Мсье, вы не могли бы высадить нас у этой трамвайной станции? — обратилась Минджи к сидящему снаружи кучеру.

Тот утвердительно промычал что-то в ответ.

Через пару минут девушки уже стояли на перроне. Позади была разрушенная железная дорога, вдоль которой и ехала карета половину пути. Чуть впереди них взрослая женщина с очень короткими светлыми волосами, очками на носу, в бежевых брюках и такого же цвета жилетке поверх белой рубашки беседовала о чём-то с кудрявым молодым парнем. До Хён долетел обрывок их разговора:

–…не говорили? — Было слышно, что женщина чем-то обеспокоена.

— Говорили, — кивнул парень, — сказали, что сейчас в приоритете восточные районы, которые пострадали от войны больше всех. Вот сначала там они всё восстановят мало-мальски, чтобы хоть что-то работало, потом только за тыл возьмутся.

— Тыл, — женщина хмыкнула, — нас тут бомбили вообще-то. Мы, считай, тоже зона боевых действий. И что это нам тогда, — недовольно начала она, — до зимы сидеть без поездов? Они даже в Пуане ничего не делают?

— Ну мы — нет, — покачал головой парень. — Там пленные гертонцы работают.

— Медленно работают! — подхватила Ким, подходя чуть ближе к говорящим. — За неделю даже трети моста не сделали! Так, ямы досками заделали криво, и всё! Про железную дорогу вообще молчу — как было, так и есть всё.

— О, Джию, ты уже вернулась! С пополнением, — женщина улыбнулась и кивнула на маленькую Гахён.

— Да, мадам Юбин, — девушка рассмеялась. — Знакомьтесь, это Гахён.

— Привет! — Она снова посмотрела на девочку. — Я мадам Юбин — староста Блорели. Рада видеть тебя у нас. Надеюсь, тебе здесь понравится.

Женщина перевела взгляд на кудрявого парня:

— Ладно, Удам, спасибо тебе, можешь идти. Как там что новое будет — скажешь?

— Как и обещал, — кивнул тот и удалился.

— Ой, кстати, Джию, — повернулась староста, — придёшь сегодня вечером на чай?

— А кто ещё будет?

— Как обычно. Можешь захватить с собой Гахён.

— Ты хочешь? — спросила Минджи у девочки.

Та нахмурила брови и подняла глаза на теперь уже мачеху.

— Там будет весело, вкусно и мало людей, — улыбнулась Ким.

Ли опустила глаза, а затем медленно кивнула.

— Тогда мы придём вдвоём. Во сколько?

— Всё как обычно — в восемь у меня в беседке.

— Хорошо! А мы пока пойдём — надо Гахён обустроить тут.

— Да-да, удачи, — улыбнулась мадам Юбин.

Джию посмотрела на Хён и двинулась вперёд. Ли пошла следом. Свёрток с булочками, которые дала ей Шиён, дразнил её своим сладким ароматом. Желудок недовольно заурчал. Только сейчас она поняла, что голодна. Когда она в последний раз ела в приюте? Утром? На войне она привыкла подолгу обходиться без еды и не замечать голода. К тому же горелая вонь, постоянный страх и вид разорванных на части людей отбивал всякий аппетит. Но сейчас, в мирное время, чувства стали потихоньку возвращаться к Гахён. Очень неуверенно, ещё только самые базовые, как голод и жажда, но это уже было большим достижением для девочки, чьи последние два года жизни слились в один бесконечный кошмар.

— Я есть хочу, — тихо сказала она.

— Сейчас придём домой, примешь ванну и попьёшь чай с булочками. А поедим нормально уже у мадам Юбин — у неё обычно много еды. Даже сейчас — она ведь староста, как-никак, связи там свои есть особые.

И Гахён опять лишь нахмурила брови.

Домик Джию казался крошечным. Белый, с крышей из красной черепицы, он будто сошёл со страниц детской сказки. К аккуратной деревянной двери вели две широкие ступеньки, в больших окнах виднелись ажурные занавески и стоящие на подоконниках горшки с яркими цветами. Единственное, что делало картину настоящей и заставляло верить в то, что это реальная жизнь, — огромная чёрная воронка позади дома. Ли не стала ничего говорить, лишь ещё сильнее нахмурилась.

Изнутри домик был таким же милым, как и снаружи. Едва войдя в него, они сразу же оказались в большой комнате со столиком посередине. В одном из углов стояла двухэтажная кровать, а в другом поднималась лестница на чердак. В стене справа был проход на узенькую кухню, а в противоположной — дверь в ванную и туалет.

— Тут места немного, — виновата начала Минджи, — но зато уютно. Кровать одна — можешь выбрать, где ты будешь спать — сверху или снизу. Наверху — моя мастерская, хотя сейчас я обычно рисую на улице. Я пойду наберу тебе ванну, а ты пока располагайся. Теперь это твой дом.

Она поставила чемодан рядом с кроватью и уже почти скрылась за дверью, как Гахён спросила её:

— Мастерская?

— А, да, я не сказала же… Я художница, — она улыбнулась, — зарабатываю тем, что рисую миниатюры в газеты и книги. Типографии находятся в Пуане, поэтому я там часто бываю. Ещё я пишу свои картины, но они… скажем так, я непризнанный гений, — она рассмеялась. — Некоторые, кстати, висят тут на стенах, можешь посмотреть.

И девушка зашла в ванную.

Только сейчас Ли заметила висящие полотна. Она положила свёрток с булочками на стол и принялась с интересом рассматривать творения Минджи. Они удивительным образом сочетались с образом Ким, словно были продолжением её самой. Такие же светлые, залитые солнцем. Пейзажи послевоенной Фражю. Вот, широкое полотно, на котором угадывался Блорели — с правой стороны на холме возвышался замок Хань, а под ним слева тихо дремала в первых лучах восходящего солнца деревня. Несколько домов были разрушены, земля во многих местах почернела. Но в этом нежном свете, атмосфере спокойствия и умиротворения чувствовалась какая-то надежда на будущее, светлая тоска по грядущим дням, ожидание и вера в лучшее. А на другой картине был изображён Пуан, Гахён узнала его по церкви и главной площади. Перед потрёпанным собором Святого Габриэля стоял деревянный макет старого парусного морского корабля, вокруг которого гуляли люди. Ли плохо знала ксантистские легенды, — семья девочки была не слишком религиозна, — но насколько она помнила, корабль, как символ празднования наступления нового года, использовался потому, что когда-то давно, согласно Священной Летописи, на тридцати двух парусниках в Хартланд приплыли первые люди, которые и дали начало всем местным народам. Хотя сейчас эти знания не играли особой роли. Гораздо важнее было то, какие чувства вызывала в Гахён эта картина. Сумерки вокруг, в которых едва различимы были руины Пуана, освещённый десятками огней корабль, беззаботные и счастливые люди, забывшие в день праздника все тяготы и невзгоды, от которых избавились всего несколько дней назад, когда город покинули войска, — всё это заставляло верить в то, что война ушла, что всё снова может быть хорошо, что наконец пришёл мир. На третьем полотне девочка, сидя на корточках, подкармливала из миски худого щенка. Позади — погоревшие дома, повозка с несколькими людьми. А над всем этим — чистое голубое небо, которое бороздил одинокий летающий корабль ярко-синего цвета. Небо занимало две трети работы. Небо — угрожающая бездонная пропасть, из которой в любую минуту могли посыпаться снаряды и бомбы, политься напалм или рухнуть многотонные корабли, — здесь было спокойным и умиротворяющим. Маленькая девочка на рисунке нисколько не боялась сидеть на открытом пространстве и легко делилась едой с животным. Безопасность – вот какое давно забытое чувство испытывала Ли, глядя на это. Все эти картины были простыми, но такими искренними, в них хотелось просто верить, хотелось нырнуть в них и оказаться там, почувствовать эту радость, эту лёгкость.