Канонада не прекращалась, Ли мгновенно промокла до нитки. Она плотно прижимала к груди кожаную сумку с заветным письмом. От нескончаемых выстрелов и взрывов сердце ушло в пятки, но девочка продолжала бежать. Бежать, несмотря ни на что.

Очередной разорвавшийся снаряд поджёг одиноко стоящее у дороги дерево. Оно рухнуло и осветило пространство вокруг, словно факел. В этом свете плясали тени людей с автоматами, мехов с огромными пушками, слышались крики раненых.

Запах гари. Он ударил в нос. Слух резанул тонкий голос, молящий о пощаде.

Гахён плакала, но продолжала бежать.

Вокруг рушился мир, но она продолжала бежать. Она не могла допустить, чтобы едва успевшая появиться новая семья повторила участь старой. Она не могла допустить смерти близких. Она не могла потерять всех. Всё не должно повториться опять.

Ногу обожгло огнём, Ли упала, чудом не запачкав сумку. На зубах скрежетала грязь, и её до боли знакомый терпкий вкус заменил собой все остальные ощущения. Есть только грязь во рту, письмо, которое нужно доставить любой ценой, и бесконечно слабая, пережившая ад Хён. Она ползла вперёд, цепляясь ногтями за камни и мокрую землю.

Прямо как тогда, два года назад, в Ламорте.

Но в этот раз всё будет по-другому! Гахён успеет! Она доберётся до дома! Она отдаст это письмо! Она спасёт свою семью!

Вокруг бесновала гроза и война. Как и тогда, земля стонала под обстрелами и бомбардировками, небо с истошными воплями трескалось и рвалось по швам, среди бесконечно чёрных облаков рыскали небесные корабли.

Ли вскочила, несмотря на боль в ноге, едва очередная вспышка молнии осветила болезненный силуэт замка Хань. Чуть впереди себя, сквозь плотную завесу дождя девочка разглядела мелькающие огоньки. Вдруг один из них возник прямо перед Гахён, а затем раздался мягкий, немного шепелявый голос:

— Я нашла её!

В каком-то полубреду Хён видела, как к ней подбегает Минджи, чувствовала, как кто-то берёт её за руку и ведёт куда-то. Вот, абсолютный мрак жуткой грозы сменился тёплым светом подсвечников.

— Ты вся грязная… у тебя ещё и кровь из носа… а-та-та… — тихо проговорила Юбин. — Пойду принесу тазик, полотенце и что-нибудь чистое.

— Я тебе помогу, милая, — нежный голос Хандон.

— Куда ты убежала?! Зачем?! Я так переживала, боже!!! Я проснулась, а тебя нет, еда на столе. Я так перепугалась!!! Куда ты убежала, глупенькая?!

Джию плакала и прижимала Гахён к себе, даже несмотря на то, что девочка была вся грязная.

— Что с тобой было?! Где ты так?! Зачем, солнышко, зачем?!

У Ли зуб на зуб не попадал, и она только лишь шумно дышала. Наконец, она смогла выдавить из себя:

— Там… опять… война?

— Что?! Нет! Это просто гроза! Это просто гроза… — Ким прижимала девочку к себе.

Та кивнула. Кивнула и улыбнулась.

Вернулись Юбин и Хандон. Хён помыли лицо, вставили ватку в нос и заставили переодеться в чистое.

— Сидите здесь, пока гроза не кончится — в такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит, — сказала офицерка и села в большое кресло из дорогого дерева.

— Сейчас-то ты хоть скажешь, зачем ушла? — вновь спросила Джию.

— Я относила твоё письмо Шиён, — честно ответила Гахён.

— Чт… что?! — Ким охватила паника.

— Всё хорошо, мам, — Хён вытащила чудом уцелевший листок из сумки, — это её ответ.

— Ты… — только и выдохнула Минджи, но письмо всё же взяла.

Она судорожно развернула его и начала читать. Всё это время она сидела, округлив глаза и широко открыв рот. Закончив, она прижала дочку к себе и прошептала:

— Ты самый чудесный ребёнок из всех, Гахён. Я тебя люблю.

====== Эпилог. ======

— Ты домой, Гахён? — спросила Дахён, поправляя лямку сумки.

— Нет, у меня сегодня у мамы выставка! Я к ней пойду, — ответила Ли.

— Ой, точно! — подхватила Миён. — Мы с родителями хотели пойти, но у отца сегодня смена выпала в жандармерии.

Они уже отошли от ворот школы на несколько метров. Гахён обернулась, чтобы в очередной раз полюбоваться зданием. Оно было белым, двухэтажным, с милыми шестиугольными башенками по углам и большими окнами. Был конец сентября, и школа смотрелась особенно красиво, окружённая золотеющими деревьями.

— То есть ты не с нами на трамвай? — как-то грустно спросила Йеджи.

— Сегодня — нет, — надула губки Хён и покачала головой.

— Жаль… Ладно, давай, пока. Завтра увидимся в школе. Помнишь же про воскресенье? — подмигнула Дахён.

— Да! Идём в кино!

Девочки захихикали, ещё раз попрощались и разошлись по сторонам. Гахён посмотрела на огромные часы башни собора Святого Габриэля. Уже три часа! Надо бежать!

Девочка сорвалась с места. Галерея, в которой у Джию проходила выставка, располагалась в паре кварталов от Пуанской естественной гимназии, где училась Ли. Хён бежала по улицам, полным прохожими, мимо идеально выкрашенных домов, наслаждаясь запахом вступающей в свои права осени. По дороге то и дело с шумом проезжали машины, а вот по рельсам протарахтел трамвай, сцеплённый из трёх вагонов. В окнах виднелись усатые лица джентельменов в котелках и румяные лица дам в платьях и костюмах.

А вот на землю бросил тень летящий невысоко над городом небесный корабль. Его днище было выкрашено красной краской, чтобы лучше было заметно с земли. Три широкие трубы дышали серым дымом, быстро растворявшимся в воздухе. Судно протяжно загудело.

Здание, ныне отведённое под картинную галерею Пуана, было построено два века назад в непривычно-помпезном готическом стиле. Высокие острые башни, узкие окна, обилие статуй — раньше, до реставрации, оно смотрелось довольно жутко, однако сейчас благодаря мягкой палитре цветов, в которые оно было выкрашено, здание выглядело скорее эстетичным. Гахён нравилось.

Девочка открыла двери и оказалась в большой комнате с высокими потолками. Сразу же перед ней возникли два здоровенных охранника, попросивших предъявить билет.

— Не надо! Всё в порядке! Это моя дочь! — раздался откуда-то из-за их спин нежный голос Минджи.

Охранники расступились, и Хён увидела стоящую чуть поодаль маму. Она была одета в узкие тёмные брюки и белую рубашку с расстёгнутой верхней пуговицей. Последний писк моды. Так одевались столичные красавицы и бизнес-леди. Ким выглядела эффектно и красиво. Она стояла возле мольберта, накрытого тряпкой.

— Что это? — спросила Ли, подходя ближе.

— Это мой шедевр, — загадочно улыбнулась Джию.

— Она даже мне его не показала! — воскликнула появившаяся словно из ниоткуда Шиён.

Минджи хихикнула, приобняла Ши за талию, подтянула к себе и чмокнула в губы, сказав затем:

— Ты увидишь, когда всё начнётся.

— А когда всё начнётся? — с притворным недовольством спросила пекарица.

К Ким подошёл невысокий мужчина в деловом костюме и что-то прошептал на ухо, после чего художница нервно усмехнулась и сказала:

— Сейчас.

Посетители выставки, коих, к слову, было немало, собрались полукругом возле Джию, стоящей у прикрытого тряпкой мольберта. Они уже успели вдоволь насладиться висящими на стенах картинами. Там были как и знакомые Гахён полотна, так и новые. Но неповторимый стиль художницы угадывался в каждой работе. Это ощущение отступившего зла, перевёрнутой страницы, надежды на светлое будущее было в каждой картине, в каждой заросшей воронке от взрыва, в каждом счастливом лице, в бесконечно-синем небе, бескрайних полях, блестящих речушках. На одном из полотен Хён увидела Фридю, гордо расхаживающего по полю; на другом — Хандон, заботливо сажающую цветы в землю своей механической рукой; а на третьей Ли увидела себя, немного испуганно, но с интересом смотрящую своими большими глазами прямо на зрителя.

Стоящая рядом Шиён приобняла Гахён за плечи, чуть прижав к себе, чтобы не потерять в толпе. Ким начала говорить:

— Я — художница Ким Минджи. Я полтора года жила в оккупированном Мьеже. Мои родители умерли, мои друзья и знакомые — тоже. Моего брата убил его же друг, ставший коллаборационистом. Надо мной издевались, меня унижали. Я сбежала из Мьежа, едва в него вступила фражийская армия. На своих двоих я преодолела половину страны и оказалась в Блорели, в паре часов езды отсюда. Но война настигла меня и тут. Вы прекрасно знаете, о чём я говорю.