Юноша по ту сторону стола сидел, сложив руки на коленях.
– Что отняли? – спросил Тэк.
– Ничего.
– А что надеялись отнять?
– Не знаю. Ёпта. По-моему, просто хотели кому-нибудь дать по шее.
Тэк покачал головой:
– Нет. Это вряд ли. Скорпионы не такие. Тут все слишком заняты – все выживают, давать по шее забавы ради всем некогда.
– Я пошел к Калкинзу, пытался заглянуть через стену. Ланья сказала, у него эти сволочи периметр, сука, патрулируют.
– Видишь? – Люфер погрозил пальцем через стол. – Я ж говорю, Джек. У нас тут странно – ты, небось, страннее ничего и не видал. Но правила все равно есть. Только надо допетрить.
– Ёпта, – повторил он, негодуя: всем лишь бы придраться. – Накостыляли мне будь здоров.
– На то похоже. – Тэк посмотрел через стол. – Джек, познакомься со Шкетом. Джек только сегодня подтянулся в город. А Шкет – вчера.
Джек рывком наклонился и протянул руку:
– Привет.
Он пожал обожженную солнцем ладошку Джека.
– Джек у нас – армейский дезертир.
Тут Джек глянул на Тэка в ужасе, но по-быстрому прикрылся смятенной улыбкой.
– Ага… здрасте. – Голос его прибыл из Арканзаса. Футболка очень отглажена. По-армейски обкорнанный череп просвечивал на виске. – Это правда, да: я дезертир, будь оно все неладно.
– Мило, – а потом сообразил, до чего легкомысленно вышло, и смутился.
– Мне вот Тэк объясняет, как тут жить, – сообщил Джек: то ли не обиделся, то ли просто не расслышал. – Тэк – он гораздо умнее меня. Занятно тут, скажи?
Он кивнул.
– Я собирался-то в Канаду. А мне сказали про Беллону. Мол, кайфовое местечко, да? Ну и я подумал заглянуть. По дороге. – Теперь он оглядывал бар. Женщина опять взвыла; Лиловая Ангора покинул ее. Вой снова предсказуемо рассыпался смехом, и женщина уселась в одиночестве, тряся темно-рыжими волосами над стаканом. – Я таких городов никогда не видал. А ты? – И так Джек передал диалог ему.
– Я уж думаю, – перебил Тэк. – А вот Шкет у нас – он, между прочим, мне ровесник. А ты, небось, решил, что он моложе тебя. Джеку двадцать. Вот серьезно – сколько Шкету лет, что скажешь?
– Э… ой, я не знаю, – опешил Джек.
(Хотелось вновь взглянуть в затененное лицо инженера – но еще не пора.)
– Ты куда поутру сбежал-то?
Где-то в баре гавкнула собака.
Уже собравшись повернуться и ответить Тэку, он оглянулся на шум. Заскребли когти; а потом из-за ног тех, кто стоял у столика, – черная морда и плечи!
Он вздернул руку подальше от лая.
И тотчас вернулась Ланья:
– Ну перестань, лап!
Остальные обернулись посмотреть, как зверюга облаивает их столик.
– Хватит. Тише. – Рука Ланьи забрела на тряское темя, пощекотала черный нос. – Цыц! Ну-ка цыц. – Собака отодвинула было голову; Ланья схватила ее за подбородок и легонько помотала. – Ты чего шумишь? Тшшшшш, поняла меня? Шшшш! – (Собака перевела карие глаза со стола на Ланью, снова на стол. По черным зрачкам скользнули яркие точки свечей. Собака лизнула Ланье руку.) – Вот умница. Угомонись. – В другой руке у Ланьи – ком мокрых бумажных полотенец. Она села, выложила их на стол; они принялись сочиться на деревяшку.
Джек опять сложил руки на коленях.
Тэк подпихнул козырек; тень открыла большие голубые глаза. Он потряс головой, в неопределенном неодобрении цыкнул.
– Ну хватит, – снова сказала Ланья собаке.
Та, часто дыша, ждала у стола.
Он потянулся к темной голове. Собачье дыхание замерло. Он провел по жесткой шерсти, по курчавому лбу. Собака полизала ему ладонь.
– Вот-вот, – сказал он. – Потише давай.
– Мюриэл вас достает, народ? – Лиловая Ангора втянул вздох. – Я ей твержу, – он указал на женщину у стойки, – что не надо ее сюда водить. Мюриэл не настолько дрессированная. Перевозбуждается. Но она таскает сюда псину каждый вечер. Надеюсь, вам не мешает.
Ланья снова потрепала собачью голову:
– Наша старушка – такая лапочка! Она никому не мешает.
– Ну спасибо. – Лиловая Ангора наклонился и за ошейник потащил Мюриэл к стойке. Разок оглянулся на них, нахмурился…
– Может, протрешь лицо? – сказала Ланья, кривя свое.
– Чего? А, ну да. – Он взял полотенце и прижал к виску; защипало. Потекла вода.
Он стер кровь со щеки. Взял другое полотенце (первое залиловело до самой кромки) и снова потер.
– Эй, – сказал Джек. – По-моему, ты… – невнятно взмахнув рукой.
– Господи!.. – сказала Ланья. – Я еще полотенец принесу.
– Чего? Опять кровь пошла?
Тэк взял его за подбородок, повернул:
– Не то слово, – и прижал к его голове еще одно полотенце.
– Эй! – Он через стол поймал Ланью за локоть. – Слушай, давай я лучше в уборную. Я все смою.
Она села:
– Уверен?..
– Ага. Скоро буду.
Одной рукой он прижал полотенце к лицу, другой подхватил тетрадь. («Что с ним стряслось?» – между тем спрашивал Тэк. А Ланья подалась к нему, чтоб ответить.) Он протолкался сквозь толпу туда, где полагалось быть мужской уборной.
У него за спиной включилась музыка – зашуршала помехами, точно из старого радио; больше похоже на «Виктролу» с рукоятью. У двери уборной он оглянулся.
Неоновый свет залил клетку за барной стойкой. (Лицо у рыжей [сорок пять? пятьдесят?] – стало мыльно-желтое:
– Мюриэл! Ну-ка уймись, Мюриэл!
Беглый лай смолк, и Лиловый Свитер опять сел.) Из-за черной занавески вышел мальчик в серебристых парчовых стрингах. Он затанцевал в клетке, колыхая бедрами, дергая руками, брыкаясь. Пепельно-светлые волосы сбрызнуты блестками; блестки усеяли влажный лоб. Мальчик от уха до уха улыбался клиентам открытым ртом, тряся губами в танце. Брови заклеены серебром.
Играло, различил он сквозь статику, попурри из песен Дилана в исполнении каких-то «Струнных Мелакрино»[9], что ли. Сколько «мальчику» лет – неведомо: от пятнадцати до изнуренных тридцати пяти. На шее у него поблескивали цепочки с зеркалами, призмами, линзами.
Он протиснулся в уборную – оттуда как раз выходил, ощупывая ширинку, здоровяк в армейской гимнастерке.
Он запер дверь, положил тетрадь на треснувший фаянсовый бачок (газету оставил на столе), посмотрел в зеркало и сказал:
– Батюшки!..
Холодная вода из отвернутого до упора крана засочилась струйкой на слезообразное пятно. Он вытянул шелестящие бумажные полотенца из держателя и положил отмокать. Через несколько минут раковину омыло кровью; кровь испещрила конторский линолеум; зато на лице ни крови, ни протечек.
Сидя на унитазе, спустив штаны ниже колен и расстегнув рубашку, он повертел на животе зеркальце размером с четвертак и поглядел на инкрустированный глазом осколок своего лица. На ресницах капельки.
Он моргнул.
Глаз открылся и увидел, как розовая капля разбавленной крови ударилась в стекло и стекла к мозоли подле стекла.
Он разжал пальцы, взял с бачка тетрадь, перевернул и достал ручку. Пружинка вжалась в ляжку:
В правописании он усомнился, но продолжал:
«Сквозь кровь увиденные ясные глаза ее…» Он методично вычеркивал «ясные», пока не получился темно-синий брусок. Нахмурился, перечитал, вернул «ясные» и продолжил. Прервался на отлить и снова перечитал. Потряс головой, подался вперед. Пенис толкнулся в холодный фаянс. Он поерзал, сдвинулся назад на стульчаке; переписал всю строку.
Один раз поднял голову: свеча у закрашенного окна догорала.
«Вспоминая, – написал он, – при свече то, что видел при луне, я…» – насупился и заменил мыслью вообще про другое.
– Эй! – (Он поднял голову на грохот в дверь.) – Ты там нормально, Шкедт?
– Тэк?
– Тебе помочь? Ланья велела глянуть: ты там не утонул? Ты как?
– Порядок. Сейчас выйду.
– А. Ну ладно. Это хорошо.
Он поглядел в тетрадь. Внезапно накорябал внизу: «Мне не дают закончить это проклятое», – остановился, засмеялся, закрыл тетрадь и убрал ручку в карман.