Мамаши уставились на меня, как баран на новые ворота, но слушали внимательно.

– Как бы мы ни ценили своих детей. Как бы мы их ни любили, материнство – это западня. Стоит вам родить ребенка, она захлопывается. Спящий на вас младенец ограничит вашу свободу передвижения. Бесконечные кружки и тренировки отберут ваше время. Вам не отвертеться от приготовления ужинов и ванн, от покупок школьных принадлежностей. Отныне вы – заложник подростковых настроений, мобильных телефонов, наказаний, несделанных уроков, споров, ссор и проблем. И сбежать из этой тюрьмы нельзя. Материнство – это пожизненный приговор. Даже если вы, не дай бог, потеряете ребенка, то на всю жизнь окажетесь в лапах этого адского горя. Все, что связано с детьми, – это тюрьма.

Я ожидала, что они все разом повскакивают с мест и свалят. Но никто не ушел.

Я окинула взглядом свою маленькую аудиторию:

– Вот так и работают наши глубинные убеждения. То, во что мы верим в глубине души своей, становится реальностью. Мы будем действовать с учетом своего набора принципов. Будем идти по жизни, исходя из своих убеждений.

Я попросила женщин записать некоторые из своих негативных глубинных установок на листочках и передать их мне, чтобы я могла зачитать их вслух. Список был неутешительным – и, кроме того, до боли знакомым.

Я отвратительна.

Я одинока.

Никто меня не любит.

Я недостойна любви.

Я ничтожество.

Я ничего не значу.

Я глупая.

Я ужасная мать.

Я сумасшедшая.

Я невидимка.

Я слабая.

Я тупая.

Я умру в одиночестве.

И что получается? Потрясающие люди слепо верят в ужасную ложь, услышанную от других или выдуманную ими самими. [28] И вот в чем беда: если мы в глубине души своей во что-то верим, нам уже совершенно не важно, так это на самом деле или нет.

Некоторые из этих глубинных убеждений – самые что ни на есть Заморочки. Для начала нам просто нужно их обнаружить – хорошие, плохие, правильные, неправильные, истинные и ложные, – а затем понять, откуда они взялись. Проследить источник своих глубинных убеждений не настолько важно, как обнаружить их. (К сожалению, как правило, стоит лишь определить убеждение, как становится ясно, откуда оно идет. И снова – детство. Извините!)

Может быть, в вышеизложенном списке вы обнаружите некоторые из своих глубинных убеждений. А может быть и нет. Но у вас они есть – как и у всех нас. Просто одни придется раскапывать чуть дольше, чем другие. Эта книга – ваша лопата. Продолжайте копать.

В детстве я мечтала, что, когда вырасту, буду писать – неважно, статьи или книги. Просто писать. Я знала, кем хочу быть, каждой клеточкой своего тела с самого детства. Не юристом.

Возможно, меня ждала карьера журналиста. Репортером вряд ли – ранние подъемы и выходы из дома – это не мое, но чисто теоретически, я могла бы стать боссом репортеров – передовицы, развороты – класс!

Вот о чем я мечтала.

Мне было что сказать, я постоянно писала и курила как паровоз, тогда это было очень модно. Я была собой. Но в какой-то момент, где-то в этой отдаленно-керуаковской, затуманенной никотином, и все-таки ясной, как день, прекрасной, волнующей и многообещающей картине своего будущего я потерялась.

Несколько (взрослых) человек сказали, что если стану писателем, непременно буду прозябать в нищете – и я ужасно испугалась (подробнее об этом позже). Оглядываясь назад, я не могу понять, почему эти слова вообще оказали на меня хоть какое-то влияние. Но тогда они быстро проникли в мою голову и, как прилипучий попсовый мотивчик, поселились там, разлагаясь и отравляя своим ядом мою жизнь. Ты будешь нищей. Ты будешь голодать. Ты умрешь.

Конечно, я знаю, почему они так на меня повлияли. Все идет из детства.

И поскольку все идет из детства, я даже знаю, какую детскую эмоцию они во мне пробудили: страх.

А со страхом я познакомилась очень рано. Слишком много, слишком рано, слишком быстро. Один из самых ранних страхов – это страх бедности, впоследствии подкрепленный страхом разочаровать и страхом перед своим телом.

Мой отец никогда не нанимался на работу, он работал сам на себя. В результате мы жили в постоянном Страхе – страх финансового краха, банкротства, мы боялись налогов и визитов от разъяренных партнеров. Я отлично помню этот вечный, ужасающий нависающий над нашими головами вопрос: «откуда взять денег на завтра?». В такие период кнопки на калькуляторе щелкали особенно зловеще. Ругань с подрядчиками. От меня этой информации не скрывали. Напротив – я была посвящена во все, словно равный партнер своим родителям.

Конечно, деньги у нас всегда откуда-то брались. Но я не знала, чем могу помочь. Не понимала, что разговоры о финансах – просто часть взрослой жизни, а что я сама (как и мои соски) в полном порядке. Так я оказалась заложницей Страха.

Нам может не хватить. Нам не хватит. Меня – недостаточно. Я недостаточно хороша. Я – сплошное разочарование.

Поэтому, когда пришло мое время стать тем, кем я должна была стать (журналистом), посторонним было очень просто подключиться к уже налаженной системе страха: Писатели ничего не зарабатывают. Ты всех разочаруешь. Один намек на то, что я никогда не смогу достаточно зарабатывать и обрекаю себя на бедность, отбило у меня всякую охоту пытаться.

Я жутко испугалась и запрятала свою записную книжку куда подальше. Я знала, что рисковать нельзя. Профессию нужно было выбрать надежную, чтобы работа приносила гарантированный доход. За неделю я сменила специальность с журналистики на английский язык, универсальное образование для тех, кто «любит писать». К тому же юридические факультеты обожают дипломы филологов. Какой язык будете изучать? Латынь, разумеется.

Забежим вперед. Первый учебный день на юридическом, я сижу на лекции по гражданскому праву. И меня буквально разрывает на части от чувства, что на этот раз я действительно сделала неправильный выбор. Но при этом я знаю, что семья гордится мной. Гордится тем, что я учусь на юридическом. Я – гордость семьи.

В общем, как ни было мне тошно от этого осознания, я осталась на юридическом.

Я изо всех сил старалась удержаться на плаву. Участвовала везде, где только можно, в учебном суде (неудачно), в инсценированном процессе (вообще никак), и писала статьи для юридического журнала (ура!). Закончила учебу не с самыми плохими оценками – так, крепкий середнячок. Наконец у меня появилась уверенность, что без работы я не останусь. На горизонте замаячила крыша над головой и список клиентов, за чей счет буду жить-поживать в тепле и уюте (а также в полном душевном оцепенении). Все мной гордились. Все, кроме меня самой.

Вот тогда-то я и взялась плотненько за бутылку.

Последствия столь неправильного и столь серьезного решения оказались гораздо хуже, чем перспектива стать писательницей без гроша за душой. Меня мутило от ужаса при одной мысли о том, как далека моя жизнь от жизни моей мечты. Правда, тогда я понятия не имела, что происходит. Я похоронила мечту стать писателем, как будто ее никогда и не было. «Двигаемся дальше! Полный вперед!» Я ведь должна была быть «счастлива». Все так гордились мной. Гордились, что я выбрала уважаемую профессию юриста. Преодолела столько трудностей. (Но при этом, подозреваю, тот факт, что я была полновата и большую часть времени от меня разило вином, их несколько разочаровывал.) Я твердо знала, что не создана для работы в юриспруденции, и от этого знания опускались руки. Я выбрала сложную карьеру, которая могла растянуться лет на сорок, а то и пятьдесят. А я с самого начала знала, что это ошибка.

Эта работа принесла мне достаток.

Но я сделала неправильный выбор.

Я это знала.

И мне ничего не оставалось, кроме как жить с этим. Сама эту кашу заварила, вот и расхлебывай.

А мне и каши есть не хотелось. Хотелось лежать в постели и не вставать.