В общем, через пять минут я уже иду по улице с подарками в сумке. Продавщица прошла тест и это радует. Редкий случай.
Мы с Касуми уже полгода живём вместе, и всё это время я постоянно сталкиваюсь с тем, о чём никогда прежде не думал — с враждебностью окружающих, с их непониманием, неприятием и неприязнью. С теми людьми, среди которых всего полгода назад был я сам. Косые взгляды, шушуканья неизбежны, если мы с Касуми слишком близко подходим друг к другу и, не дай боже, берёмся за руки. Это вообще туши свет. Камата поначалу меня сторонился, но потом разумность взяла своё, и он снова начал со мной общаться. А ведь во мне-то, как в человеке, ничего не изменилось. Я не маньяк какой-то, не убийца, что меня десятой дорогой обходить нужно и детей моим именем пугать. Нет. Я просто люблю парня и живу с ним. И вообще, по идее, это не должно никого волновать. Но нет же! Волнует. И как волнует!
В общем да, теперь-то я узнал всю прелесть гомофобии. Та ещё болезнь. Болезнь, от которой страдают другие люди. Такие, как я. Поэтому мы с Касуми можем вести себя непринуждённо только оставаясь наедине дома. Это иногда бесит. Потому что мне, как и другим, блин, влюблённым, тоже хочется гулять со своим любимым в обнимку, держась за руки. В этом желании нет ничего смертельного, предосудительного или развратного. Но мы не можем, потому что идиоты везде. И их подавляющее большинство. А ведь раньше и я был среди придурков. Причём, среди агрессивных придурков. Стыдно, чёрт.
Сворачиваю на мост и ёжусь от холода.
Кто там сегодня пятнадцать градусов обещал? По моим ощущениям только пять и никак не больше. Ветер пробирает до костей, и хочется скорее уже добежать до дома, но нужно зайти и купить корм кошакам, а то эти проглоты всё схомячили.
Бегу через мост и на той стороне канала замечаю нездоровое оживление возле ограждения. Все смотрят вниз, на воду, и тычут пальцами. Прослеживаю глазами и замечаю бултыхающуюся в воде мелкую собачонку. Она барахтается у отвесной стены и ни за что не может зацепиться. Бедолага.
Снова поднимаю взгляд на столпившихся людей. Какая-то дамочка плачет навзрыд. Наверняка это хозяйка псины. Рядом стоит полицейский и растерянно смотрит то на дамочку, то на псину.
Дурак! Тут не смотреть нужно, а в воду прыгать, собаку доставать. Глубина-то тут небольшая. Холодно только…
О холоде я думаю уже снимая куртку и сбрасывая кроссовки, а потом перелезаю оградку и съезжаю по практически отвесному склону вниз. Отбив все пятки о камень, плюхаюсь в воду. Чуть не захлёбываюсь. Оказывается, вода мне по грудь. Но приводнился я удачно — собачонка верещит совсем рядом, пару шагов всего до неё. Но ледяная вода сковывает тело, оно немеет, и я с трудом проделываю эти два несчастных шага. И только схватив перепуганную собаку, соображаю, что сам попал в ловушку.
Идиотина! Вылезать-то я как отсюда буду?
Поднимаю голову, вижу орущую толпу с телефонами. Фотают, падлы. А ещё вижу летящую верёвку.
Ну слава богам! Сообразил-таки полицейский, что делать нужно.
Я сжимаю под мышкой дурную псину, которая брыкается и норовит выскользнуть, хватаюсь за эту верёвку, как утопающий за соломинку, и она начинает медленно подниматься. Меня тащат наверх.
За время подъёма я успеваю один раз чуть не выпустить верёвку, два раза чуть не выпустить дуру-собаку, насладиться интересным видом, вспомнить, как мы с Касуми прыгали с тарзанкой, и закоченеть окончательно.
Втаскивают меня на дорогу уже в несколько рук, тут же укутывают тёплым одеялом, дают горячего чая, начинают что-то спрашивать. Я отвечаю, чтоб отвяли, глотаю обжигающий чай и мечтаю поскорее оказаться дома.
Корм кошакам покупать буду явно не я.
========== 2. Асакава: Старые знакомые ==========
— Мне как обычно, — говорит Кайсо господину Мурате, что стоит сейчас за барной стойкой, и присаживается ко мне. — Привет, Асакава, ты что-то совсем потерялся. Раньше хоть раз в месяц забегал. А в последнее время тебя вообще видно не было. Уже полгода как. Что за дела?
— Да вот… разное всякое, дела, заботы, — улыбаюсь я.
Да, у меня дела и заботы. А ещё у меня Хиро. Чудо, о котором я мог раньше только мечтать. Я и мечтал о нём полгода назад. Мечтал, обнимая подушку, зарываясь в неё носом, закусывая губы. Только мечтал. А сейчас… Сейчас мы засыпаем и просыпаемся в одной постели. И это настоящее чудо. Чудо, которое вдыхает в меня силы каждый день.
Но говорить об этом с Кайсо я не хочу. У нас с ним не настолько близкие отношения, чтобы делиться таким.
— У тебя появился кто-то постоянный? — спрашивает он. — Или другое место тусовки приглядел?
— Появился, — киваю я.
— Такая потеря! — картинно вздыхает Кайсо и, приняв от господина Мураты стакан, делает глоток. — Ну и как оно? Не надоело?
— И не надейся, — дразню его я. Понимаю, что он не всерьёз, шутит он так.
— Ну уж нет, надеяться я не перестану! Ты такой классный парень, а тут какой-то неизвестный хмырь тебя взял и увёл от нас. Скажи честно, это старый урод, который шантажирует тебя, связывает и насилует? Я прав?
— Нет, это очень красивый и милый молодой человек, который любит меня и защищает от всех. А тебе он набьёт морду, если будешь распускать свои лапы, — говорю я и легонько шлёпаю Кайсо по рукам, которые ненавязчиво так начали пощупывать мою задницу.
Вот вечно он так. Не может себя держать в узде.
— Тьфу! Какая банальщина! — морщится он и убирает руки. — Любовь и обнимашки!
Потом он вздыхает и говорит уже серьёзно:
— А если честно, то я рад за тебя. Правда рад. Ты хороший парень и заслужил этого.
Заслужил? Не знаю, чем я заслужил своё счастье, и почему Кайсо считает, что сам его не заслужил. По-моему, счастье заслуживают все. И я бы рад поделиться, рад помочь. Да как тут поможешь?
— Но если вдруг что не так, то знай: здесь тебя любят и ждут. Особенно я! — подмигивает Кайсо, снова включая свой обычный режим.
Я не возражаю против такого. Я давно не был тут, около полугода. Да и не заглянул бы, если бы господин Мурата — хозяин клуба и мой добрый знакомый — не позвонил и не поздравил с наступающим днём рождения. Надо же, помнит ещё! Я у него в любимчиках ходил. Он всегда обо мне заботился, сильно буйных от меня отпугивал и в обиду не давал. Если честно, то мне кажется, что господин Мурата как-то связан с дядей, и что делал он это по дядюшкиной просьбе. Нет, никаких доказательств у меня нет, это просто домыслы, ощущения. Но ощущения очень стойкие. Потому что дядюшка Юмэхару может, он всё может. В том числе и за племянником попросить приглядывать, чтобы не творил фигни и не влезал куда не нужно.
Впрочем, я могу и накручивать. Накручивать я умею. Это да! А старик Мурата мог просто проникнуться симпатией. Ко мне многие здесь симпатией проникались, вот и он мог.
Я поворачиваюсь к стойке спиной и оглядываю помещение.
Ничего-то тут не изменилось, всё по-старому: и небольшая сцена с мерцающей подсветкой, и голубые занавеси, и аккуратные столики, и даже лук со стрелой по-прежнему висит над входом. Хотя господин Мурата клялся, что снимет оттуда эту нелепость, которую повесил туда по пьяни. Всё осталось, как было год назад. Только людей знакомых стало меньше. Почти никого не узнаю. Кроме Кайсо и ещё пятерых человек, всё новые лица. Хотя вон того паренька я где-то видел. Знакомое лицо.
Вглядываюсь.
Тонкие черты, аккуратная причёска, очки в изящной оправе, узкие плечи, стройная фигура.
Видел. Точно видел. Но не здесь. Раньше. Намного раньше. Тогда это лицо было другим. Моложе.
Вернее, оно было детским.
Внезапное озарение примораживает меня к стулу.
Ючи? Такаги Ючи?
Я не могу ошибаться. Но как? Что он делает здесь?
Ведь именно с ним и его сестрой-близняшкой я дружил в средней школе. Именно к нему — к тонкому, стройному, хрупкому — я впервые почувствовал влечение. Именно ему — нежному, обаятельному, умному — я впервые признался в чувствах. И именно он — жёсткий, холодный, непреклонный — с брезгливостью, замешанной на страхе, отверг меня.
