Внизу экрана появилась разноцветная надпись: «Отправь эсэмэс с именем понравившегося участника конкурса на номер 77777! Помоги принцессе выбрать мужа! Стоимость эсэмэс – 3 руб. 50 коп».

– Три пятьдесят? Немало. Билет в кино можно купить, – сказал Генри, протягивая руку и выключая звук маленького телевизора.

Они с принцессой сидели в Янтарном кабинете в первой боевой готовности – с камерами, микрофонами, прожекторами и операторами в наушниках. Следили за эфиром и ждали, когда дойдет очередь до них. Генри сидел слева от объектива, чтобы Екатерина, отвечая на его вопросы, не смотрела прямо в экран – это напрягает зрителя. Ждать в полной тишине было невыносимо, поэтому интервьюер и интервьюируемая развлекали друг друга легкой болтовней.

– Скажите, ваше высочество, а вы действительно будете учитывать этот народный рейтинг?

Екатерина, глядя, как в телевизоре беззвучно скачет барашек Столыпин с графином, небрежно махнула рукой:

– Конечно нет! Сердцу-то не прикажешь, пусть даже все жители Российской империи до единого начнут мучить свои перстни-разумники глупыми платными сообщениями. Но замуж-то мне выходить! И вообще, монархов не выбирают. Особенно при помощи эсэмэс. Это не тот случай.

– Зачем же тогда «Всемогущий» затеял это голосование? – наивно удивился Генри.

– Чтобы пополнить свою кубышку, разумеется. По три рублика там, сям – вот вам и бюджет больше государственного… Хотя вообще-то надо перечитать контракт – может, я и пропустила что-то важное насчет этих эсэмэсок. Там двести страниц.

Генри присвистнул.

Сдержанной Екатерине отчего-то легко было с ним разговаривать. Он внушал расположение: задорная шевелюра, твердый взгляд, благородный английский акцент. Военная выправка. Такой молодой джентльмен смотрелся бы одинаково органично как за штурвалом британского истребителя-бомбардировщика Хоукер Сиддли «Харриер», так и на великосветском балу. Но Генри предпочитал стиль типичного бармена из лондонского паба: непритязательная черная рубашка-поло, вытертые джинсы.

– Послушайте, Генри, – поколебавшись, начала она, – а почему именно вы задаете мне вопросы? Я имею в виду – вы же режиссер. По идее, вы работаете с видеоматериалом. Интервью – не совсем ваш профиль, не так ли?

– Если вы недовольны и хотите меня заменить…

– Нет-нет! – воскликнула великая княжна. – Просто интересно.

– На самом деле, интервью – это именно мой профиль, ваше высочество. Я же режиссер-документалист, – выделил последнее слово Генри. – Должен уметь все: включать камеру, задавать вопросы, выставлять свет, писать сценарий. В отличие от режиссера игрового кино, который только руководит фильмом… – Генри почесал в затылке, видимо подбирая слова. – Представьте себе апельсин и, скажем, тигра. Они оба рыжие. Но апельсин можно съесть, а тигр скорее съест вас. Режиссер-документалист и режиссер игрового кино только называются одинаково. А вообще, это две совершенно разные профессии.

– Любопытно, – сказала великая княжна. Любопытно было видеть, как Генри наконец оживился. – А как вы попали в команду телешоу?

– Я прохожу стажировку на студии в Шепси, «Всемогущий» с ней сотрудничает. Руководители канала отсмотрели все мои предыдущие работы и, очевидно, что-то в них разглядели, – пожал плечами Генри.

– Ага, значит, вы тоже участвовали в некоем конкурсе? Прямо как мои женихи.

– При всем уважении, ваше высочество, – Генри скептически сморщил высокий лоб, – вынужден с вами не согласиться. Это был серьезный кастинг.

– А мы тут, значит, в бирюльки играем, – недовольно буркнула Екатерина. – Между прочим, речь идет о руке и сердце будущей императрицы Российской империи.

– Простите, ваше высочество. Разумеется.

Да, тот факт, что Генри совершенно очевидно не был увлечен великой княжной, изрядно освежал. Англичанин непринужденно расположился в удобном кресле, поигрывая блокнотом с заметками, и не обращал внимания на камеры, в том числе и на ту, что была направлена прямо на него. Закон интервью – зрители должны видеть лицо человека, задающего вопросы.

Екатерина же была натянута как струна. Никогда она еще не давала интервью в прямом эфире. Торжественный обед, репортаж о котором уже подходил к концу, не считается – тогда не нужно было отчитываться о своих действиях и обнажать свои мысли перед серой, огромной, пугающей телемассой.

Она одернула вызывающе-поросячий пиджачок, навязанный ей стилистами «Всемогущего» («принцессы должны носить розовое!» – проклятый контракт! словно крепостное право вернулось и обернулось против самих Романовых), и спросила Генри:

– Мы следующие?

– Десять секунд, ваше высочество. И помните: здесь никого нет. Только вы и я. Не смущайтесь.

В телевизоре вновь возник возбужденный Ангел Головастиков и начал так быстро разевать рот, как будто участвовал в конкурсе по скоростному поеданию испанских оливок. Поскольку звук телевизора был по-прежнему выключен, чтобы не фонить потом во время включения, великой княжне оставалось только догадываться, что там плетет этот позер. Вероятно, что-то касательно ее интервью, поскольку Генри, который слушал эфир через маленький наушник, внезапно выпрямился, скупо кивнул в камеру и громко произнес:

– Да, Ангел. Мы с великой княжной находимся в Янтарном кабинете Екатерининского дворца и прямо сейчас поговорим о самых запомнившихся событиях этой недели. Ваше высочество, какой была ваша первая мысль, когда вы увидели перед собой на тарелке салат из тюльпанов?

Екатерина улыбнулась.

– Да, этот обед я не скоро забуду. – Голос великой княжны совсем не дрожал: сказывались уроки ораторского мастерства. – Сплошной сумбур. Сначала пожар, потом все блюда перепутались… Салат из розовых тюльпанов стал для меня и, полагаю, для моих женихов полным сюрпризом. Уверяю вас, мы заказывали совсем другие блюда! Я, например, ждала салатик из свеклы, жареного каплуна и клюквенный кисель. Вместо этого получила несъедобные тюльпаны и сухари из малины. Кто вообще любит сухари?! Да еще и из малины?! Ивану подали суп из налимов, а у него на рыбу, как выяснилось, аллергия, пришлось срочно вызывать дворцового врача, откачивать парня…

– Произвел ли на вас впечатление его пищевой героизм? Иван ради вас съел блюдо, от которого мог умереть…

– Вы знаете, Генри, я бы предпочла, чтобы он все же не шел на такие жертвы, это как-то слишком. Сердце разрывалось от жалости.

– Возможно, вскоре оно будет разрываться от любви – говорят, у вас на Руси любят из жалости. – Генри посмотрел в блокнот. – А что вы скажете о бурной реакции принца Мануэля на бразильскую фейджоаду (национальную крестьянскую еду этой бывшей испанской колонии), которая ему досталась?

– Я как будущее государственное лицо могу понять его принципиальную позицию – знаю, что он не признает ничего южноамериканского. Но кричать и бить кулаком по столу… Не знаю, я чувствовала себя в этот момент дискомфортно.

Генри перелистнул тонкую рисовую страницу.

– Кто-либо из конкурсантов произвел на вас положительное впечатление за обедом?

Великая княжна задумчиво прищурилась.

– Семен и Алексей повели себя очень достойно. Мне понравилось, как Алексей пошутил про доставшуюся ему тортилью – помните? «Название черепашье, а вкус как у обычной запеканки!» А Семен предложил мне свои сливочные вафли, видя, что я осталась голодной. Правда, потом признался, что на молочные продукты у него аллергия. Но все же мне было приятно.

– Вы ничего не сказали о графе Роберте.

– Граф Вяземский… – вздохнула Екатерина. – Неприятно это признавать, ведь рыцарство должно быть у него в крови, об этом говорит его дворянское звание. Но он единственный получил то, что заказывал: полный обед из трех блюд, сплошные деликатесы, осетрина и прочее. И даже не подумал проявить галантность по отношению к даме! Я нетребовательна, однако было нелегко на голодный желудок смотреть, как граф Роберт наворачивает пуншевое мороженое за обе щеки и при этом умудряется презрительно кривить измазанные мороженым губы, поглядывая на соперников. Знаете, я даже рада, что скатерть сломалась и все пошло не по плану. Сразу проявились все характеры женихов!