Просто пиши. Так сказал тот парень. Просто пиши. Как будто всё так просто.

Издав вымученный стон, я прячу лицо в ладонях.

— Ладно, — бормочу себе под нос, обводя глазами комнату в поисках чего-нибудь, о чём можно было бы написать.

Чайник, стопка книг, бабушкин кофейный столик. Мой взгляд останавливается на комковато-ворсистом шерстяном свитере, висящем на спинке стула. Лениво взмахнув палочкой, я левитирую его к себе. С тихим шорохом он приземляется на кухонную стойку, заваленную всяким хламом.

Взяв новую магловскую ручку — самое гениальное изобретение, которое я когда-либо видел — я подношу её к пергаменту.

Вспоминаю стихи, которые слышал в кафе.

Мне хочется лирической или сонетной чуши, подобной стихам Уильяма Блейка. Они ясны и лаконичны. Но это не совсем про меня.

Облизываю губы. Нужно просто начать. Хотя я уверен, что эта попытка будет ещё одним подгоревшим куском французского тоста, но во мне что-то зарождается. Маленькое чувство царапает изнутри и отчаянно хочет вылиться на чистые страницы передо мной.

Просто пиши.

***

Хочется кричать, рвать в клочья душу,

Когда достаю из бумаги скрипучей

Греющий в зимнюю лютую стужу

Огромный зелёный свитер колючий.

Окидывая бегло томным взором всех,

На лицах вижу шок и удивление,

И под сливающийся общий смех

Я понимаю всё его значение.

Она не сводит с меня глаз, глотая жадно воздух ртом,

Отбросив страх, я надеваю свитер прямо за столом.

Я чувствую пришедшее тепло, и, изгибая бровь,

Я признаю, что свитер ни при чём. Здесь материнская любовь.

***

Выходя из камина Норы, я бросаю взгляд на лениво дремлющего в кресле у окна Артура, сложившего руки на круглом животе и тихо похрапывающего. Иду на звук грохота, раздающегося с кухни.

Поначалу Молли не замечает меня — занята вечными хлопотами. Улучив момент, я наблюдаю, как она носится по кухне: моет, протирает, фарширует. Её рубиновые кудри беспорядочно собраны на макушке, и она вынимает свою короткую палочку из зубов, чтобы спрятать её в гнезде на голове.

Сходства между ней и Нарциссой Малфой можно посчитать по пальцам одной руки. Ну, обе учились в Хогвартсе, обе стали матерями. Всё? Сунув руку в карман, я провожу пальцами по потёртым краям списка, который ношу с собой как талисман.

Она следующая. Это сложно. Я делаю глубокий вдох, наполняя лёгкие почти до боли, и медленно выдыхаю, как будто кто-то воткнул иглу в чересчур надутый шарик.

Она слышит меня. Её глаза замирают, а рот расплывается в восторженной улыбке:

— Драко! Я не знала, что ты зайдёшь. Голодный?

Я отрицательно качаю головой, но она всё равно начинает доставать из духовки пироги, раскладывает их на тарелке и толкает через стол. Посмеиваясь, сажусь и откусываю кусочек.

— Как поживаешь, дорогой? — её встревоженный взгляд падает на мои дрожащие руки, и я знаю, о чём она думает. Я знаю, о чём думают все. Даже если я просто волнуюсь или плохо спал.

Кивнув, я проглатываю ещё один кусок.

— Лучше, чем обычно. Это о чём-то говорит, — напряжённая улыбка трогает уголки моего рта. — На днях мы ужинали с Грейнджер.

Молли прищуривается, на её лице появляется медленная, понимающая улыбка. Она выглядит слишком возбуждённой, и я смеюсь над этой реакцией.

— И?

— И всё, — пожимаю плечами, вытирая крошки со рта. — Мы разговаривали. Еда была вкусной. Мы пошли в маленький…

— Так вы теперь встречаетесь? — Молли гордо упирает руки в бока, как будто это она с самого начала всё организовала. Если так, то она, видимо, ненавидит Грейнджер и наполняет её жизнь ужасами вроде меня.

— Что? — это не столько вопрос, сколько смех. — Вы с ума сошли? Конечно, нет, — растерянно потираю стол и с нарастающим разочарованием понимаю, как бы мне хотелось, чтобы это было правдой.

Её лицо искажается разочарованной гримасой, когда она перекладывает оставшиеся пироги в миску.

— Тебе нужно заняться этим.

С тихим смешком закатываю глаза.

— Только если вы так считаете.

— Если ты здесь не для того, чтобы сказать, что мне пора планировать ещё одну свадьбу, то зачем? Просто соскучился по моему хорошенькому личику? — ухмылка Молли ставит меня в неловкое положение. Она кладёт в мою тарелку новую порцию пирогов, бормоча что-то себе под нос о том, как я похудел.

Прочищаю горло и выпрямляюсь, глядя на разделяющий нас стол.

— Я хотел с вами поговорить кое о чём. Ну, не совсем так, — горячий стыд окрашивает мои щёки. Я вскакиваю на ноги и начинаю расхаживать нервно взад-вперёд. — Мне нужно извиниться.

Брови Молли сходятся на переносице, она смотрит на меня с подозрением, скрестив руки на груди.

— Что ты натворил?

— Ну, в последнее время ничего. Но у моего тупого психотерапевта есть дурацкая идея, — я лезу в карман и протягиваю ей список. Она будет единственным человеком помимо меня, который когда-либо видел написанные в нём имена. Пальцы дрожат, когда я передаю листок ей.

Пробегая глазами по бумаге, она поднимает на меня прищуренный взгляд.

— Что это за список? Список жертв?

— Дурацкий проект, в котором мой психотерапевт хочет, чтобы я принял участие. Я должен загладить свою вину перед людьми, которых обидел, — сглатываю, чувствуя, как жила на моей шее оживает под пристальным взглядом Молли.

Она продолжала изучать пергамент в своих руках.

— Почему я в этом списке? Тебе не за что извиня…

Я перебиваю её, резко начиная говорить. Лишь бы не струсить и не позволить словам умереть вместе со мной.

— Есть за что. Вы впустили меня в свой дом. Честно говоря, дом — самая малая часть того, что вы дали мне после войны. У меня не было ничего. Никого. И мне жаль, что я отплатил вам за вашу доброту только проблемами. Вы не заслуживали того, чтобы постоянно убирать мою рвоту и сидеть со мной в больнице каждый день во время моей детоксикации; но больше никто не приходил. Никто, кроме вас. Вы дали мне дом, подарили мне семью. Мне очень жаль, что я не… что я…

Слова обжигают горло, и всё, что я хочу сделать, это сбежать от её напряжённого взгляда. Не то чтобы она не была свидетелем всех моих падений, но доставать и рассказывать это снова — слишком тяжело.

Прежде чем я успеваю встретиться с ней взглядом, пухлые руки заключают меня в объятия. Она обхватывает меня и кладёт голову на грудь. Я позволяю прерывистому дыханию вырваться наружу и освобождаю свои руки только для того, чтобы захватить её в ответные объятия. Мой подбородок ложится на её макушку. Внезапно становится легче.

Она отталкивает меня и отчаянно вытирает щёки — снова к делу — и я не могу удержаться от ухмылки, когда она возвращается к тому, что делала до момента, как я ворвался в комнату со своими неуклюжими извинениями.

Какая-то мысль, кажется, врезается в неё. Она замирает, положив ладони на кухонные тумбы, и поднимает на меня ещё один покрасневший взгляд.

— После того как я скажу кое-что, мы похороним это. Всё это. Теперь это прошлое и не более, хорошо?

Я киваю и борюсь с эмоциями, которые угрожают затянуть меня под воду.

— Я знаю, ты считаешь, что только ты ударил в грязь лицом. Думаешь, ты единственный, кто должен быть наказан за ужасный выбор? Нет. На моих руках гораздо больше крови, чем на твоих. Я убивала людей, с которыми училась в школе, людей, которых знала сорок лет, включая твою тётю. Я потеряла слишком много, и никогда не получу это обратно. А если это и есть цена? — Молли качает головой, из уголка глаза скатывается одинокая слеза. — Скажем так, однажды после одной — двух бутылок вина я размышляла, стоило ли это всё того. Стоила ли того жизнь моего Фреда? В глубине души я знаю, что стоила. Свобода стоит всего. Но после этого мы оказываемся на самом дне и ищем утешение там, где можем. В вине и слезах, в наркотиках. Я рада, что ты чист. Рада, что становишься тем человеком, каким Альбус всегда видел тебя. Но не изолируйся от остальных. Я официально заявляю тебе, что мы облажались не меньше твоего.