***

Карамельный фраппучино настолько волшебный, что я даже позволяю себе причмокивать. Вытаскивая трубочку из пластикового стакана, облизываю конец, наслаждаясь остатками взбитых сливок.

— Привет.

Поднимаю голову и вижу девушку, которая стояла за стойкой.

— Я могу вам помочь? — удивлённо спрашиваю.

Застенчивая бариста с тусклыми светлыми волосами, аккуратно затянутыми в хвост, застенчиво переступает с ноги на ногу.

— Я просто хотела уточнить, как вам напиток.

Странно. Особенно учитывая то, что я уже чуть ли не вылизал кружку.

— Потрясающе, — я слегка хмурю брови и ставлю пустую чашку обратно на стол. Она отодвигает стул напротив меня и садится. Чувствую, как напряглось всё тело.

— Я Дейзи, — говорит она с милой улыбкой. Всё ещё хмурюсь. — Я здесь работаю.

Мои губы тянутся вверх, когда я вижу, как мило она нервничает.

— Я знаю. Я частый гость, если вы ещё не заметили.

— Заметила, — она потупляет взгляд, пока тонкие пальцы рвут на части салфетку, лежавшую между нами. — Ну, я просто хотела представиться, — пожимает плечами.

— О, — откашлявшись, выпрямляя спину. — Драко.

Тишина после моего представления чертовски напрягает.

— В общем, я просто хотела поприветствовать. Официально, — тонкая рука тянется ко мне, и я осторожно беру её, легонько сжав. Мои губы сжимаются в тонкую линию от неловкости момента. Наконец, она встаёт, её стул царапает дешёвый кафель. — Вам стоит попробовать мокко с кокосом, — кивает на мою пустую чашку. — Это моё любимое.

Дейзи уходит, а я хмурюсь ей в спину без всякой причины.

Вскоре Эд взбирается на импровизированную сцену и объявляет первого из сегодняшних исполнителей. Это пара девушек, поющих маленький народный дуэт о возвращении домой.

Неплохо, но этого недостаточно, чтобы удержать моё внимание, и вскоре я утыкаюсь носом в книгу по садоводству. Думаю, надо попробовать африканские фиалки; они кажутся довольно безобидными.

Кашель в микрофон отвлекает меня. Я поворачиваюсь к сцене и вижу крупного парня — того самого, со стихотворением, которое в прошлый раз заставило меня дрожать. Он сжимает в руках блокнот и приветствует публику. Его губы касаются поверхности микрофона. Весьма негигиенично.

Своим низким голосом он отпускает ещё пару шуток про привлечение всеобщего внимания и начинает.

Горе — это страх, а страх — отчаяние,

Непоколебимая вечная троица,

Смута, тревога и лжераскаяние

Пробуждаются. А правда покоится.

Эта тьма — твой злейший враг,

Его не победить в одно мгновение.

Вспомни про надежду и любовь, чудак,

Вот твоё спасение.

Ты только руку протяни, и тройка вся

Останется с тобой на заднем плане.

Прыгай дальше, и если трюк твой удался,

То ты утонешь в счастья океане.

Его слова повисают в воздухе. Под кожей пульсирует острая потребность услышать это ещё раз, и, в целом, запомнить это — выучить.

Парень спрыгивает со сцены под тихие аплодисменты. Когда он проходит мимо моего столика, я зову его.

— Прости, есть минута? — говорю я, не до конца осознавая, что делаю.

Какого хрена я творю?

Его брови поднимаются в недоумении, и он молча смотрит на меня сверху вниз.

— Не хочешь присесть? — указываю на пустой стул напротив меня, и он осматривает его, прежде чем в него упасть.

— Джон, — говорит он, протягивая руку, и я отвечаю тем же, пожимая её.

— Мне нравятся твои работы, — говорю я, неловко кивая. Я действительно не думал о том, что будет дальше, не думал вообще ни о чём.

— Спасибо, приятель, — ухмыляется он. — А ты пишешь?

— Я? — фыркаю, счищая с пустой чашки несуществующие разводы, лишь бы занять руки. — Нет.

— А думал об этом?

Пожимаю плечами.

— Нет.

Его глаза пробегают по моему лицу, и я отворачиваюсь, не в силах выдержать его пристальный взгляд.

— Я случайно начал, — смеётся он, наклоняясь вперёд и потирая лицо руками. — Я всё ещё не считаю себя поэтом или вроде того. Но я чувствовал, как внутри меня что-то зарождается и требует выхода. Раньше я был в ужасном состоянии, — его пальцы барабанят по краю стола. Как и мои. — Слишком много пил, пытаясь справиться с тем дерьмом, которое творилось в детстве.

— А, ты тоже? — я понимающе ухмыляюсь ему.

— Долбанутый на голову отец. У тебя?

Я смеюсь.

— Та же фигня.

— Тебе стоит попробовать, — он говорит так уверенно, будто знает меня.

— Попробовать что?

— Писать.

Я разражаюсь хохотом:

— Писать? Мне? Это… это вряд ли. Я не знаю, о чём писать…

— Тебе и не нужно, парень. Пиши о чём угодно, — он пожимает плечами, снимая нитку со своего джемпера. — Пиши о том, что тебе близко. Пиши о том, что причиняет боль. Пиши о том, что нравится, — он кивает кому-то позади меня, — Просто пиши, окей?

— Я подумаю об этом.

Мы снова пожимаем друг другу руки, прежде чем он уходит, и я остаюсь смотреть на опустевший стул.

Просто пиши.

***

Ещё один субботний вечер в магазине. Обычно я не возражаю против подобной бессмысленной работы, но сегодня всё по-другому. Сегодня вечером магазин полон детей, которые вернулись со школьных каникул, они толпятся и бегают вокруг, гоняясь за последней порцией сладостей.

Я склонился над раскрытой рядом с кассой книгой «Подземелья и Драконы». Смотрю на неё так, словно она лично оскорбила меня.

Что это, чёрт возьми, такое?

Любопытно, откуда у маглов такие обширные знания о драконах. Естественно, автор — волшебник, может быть, сквиб, стремящийся заработать немного денег на мире, в который он никогда не будет вписываться.

Что ещё за Призрак?

Тролли не живут в горах, придурок.

— Да кто такие эти Смотрящие? — я хмуро вглядываюсь в страницы, не в силах понять, как работает игра, и почему в ней участвуют кости, и что это вообще за чёртовы кости?

— Я пыталась предупредить тебя, — я резко поднимаю голову и вижу Грейнджер, которая смотрит на меня с самодовольной ухмылкой.

Весной она выглядит иначе. Интересно, делится ли её гардероб по сезонам, потому что я никогда не видел её в таких цветах. Гермиона завораживает — нежно-голубое платье, едва прикрывающее колени, и локоны, спадающие на аккуратные плечи. Она держит в руках ещё одно растение.

Прочищая горло, я выпрямляюсь во весь рост.

— Да, ты пыталась.

— И что думаешь? Это твоё следующее погружение в мир хобби? Должна признаться, что ничем не смогу тебе помочь; я никогда не играла в эту игру. Но точно могу обучить игре в Монополию, — она морщит нос, кладёт фиолетовый цветок на кассу и придвигает его на дюйм ближе ко мне. — Бегонии.

— Извини? — подозрительно смотрю на растение, ожидая, что его стебли протянутся и обернутся вокруг моего горла.

— Это бегонии, — она пожимает плечами. — Моя мама всегда любила их и выращивала на нашей террасе. Однажды она сказала мне, что они олицетворяют мир.

— О, — я тыкаю в лепестки. Просто чтобы убедиться.

— Было что-то ещё о бегониях и прощении, — задумывается она, и я чувствую, как мои дыхательные пути сжимаются — будто щупальца безобидного маленького растения, нападают на меня, чтобы наконец избавить от страданий. — Наверное, именно поэтому я их и принесла. Ну, в основном потому что я вспомнила про твою книгу по садоводству и подумала, что тебе может понадобиться подопытный. Ну, знаешь, на случай, если «Подземелья и Драконы» не зайдут, — она тихо смеётся, прикусывая губу, и, наконец, поднимает на меня глаза. — Но ещё и потому, что я хотела извиниться.

Она говорит так тихо, что я даже не уверен, что правильно расслышал.

— Ты… — начинаю я.

Нас прерывает девушка с рыжевато-каштановыми волосами и очками в толстой оправе, которая бесцеремонно кладёт целую охапку товаров на прилавок между нами. Я борюсь с желанием одарить её своим коронным взглядом. Но, в конце концов, она же не знает, что сейчас разрушает мою жизнь.

Грейнджер с лёгкой улыбкой отходит в сторону, позволяя девушке сделать свои покупки. Я запихиваю товары в пакет и с полуулыбкой пододвигаю к ней.