— Обещаю.

========== 8. Последствия ==========

Hesitation, awkward conversation,

Running on low expectation,

Every sign that I was ignoring,

I’m paying for it.

Loving you was young, and wild, and free,

Loving you was cool, and hot, and sweet,

Loving you was sunshine, safe and sound,

A steady place to let down my defenses,

But loving you had consequences.

Camila Cabello — Consequences

***

Ещё один ужин в Норе. Судя по всему, приходя один раз, ты сразу даёшь клятву, что будешь присутствовать на каждом до конца своей жизни.

Джордж достаёт фляжку и с ленивым кивком предлагает мне. Мой взгляд ненадолго останавливается на ней, но я качаю головой. Пожав плечами, он убирает серебряный сосуд во внутренний карман.

Думаю, мне не стоит пить. Алкоголь смог подарить мне что-то близкое к желаемому, но всё же это не Небула. И не Грейнджер.

К счастью, Рона нет, и от этого мне гораздо легче — я свободно брожу по захламлённой Норе, как раньше, и останавливаюсь около камина.

Я смотрю на пламя, поднимающееся по трубе, и не слышу приближающихся шагов.

— Как дела на работе? — Молли опускается в кресло рядом со мной — в кресло Джорджа.

— Неплохо, — киваю я, мои губы сжимаются в ровную линию, — Вроде бы освоился.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты пытаешься отговорить моего сумасшедшего ребёнка от каких-либо действительно ужасных изобретений.

— Вы же знаете. Я всегда пытаюсь, но думаю, мы оба знаем, что это не работает.

Краем глаза вижу, как её щека растягивается в лёгкой улыбке.

— Как там Гермиона? — спрашивает Молли. Как ни в чём не бывало. Как будто это совсем не странно.

— Не знаю, — бросаю я, чувствуя вину или стыд — или и то и другое.

— Ты говоришь как Рон, — посмеивается она.

Смотрю на неё недоверчивым взглядом.

— Вряд ли, — отрезаю я.

— О, он был так без ума от этой девушки. Постоянно писал домой, жалуясь на неё. По праздникам говорил только о ней. Но стоило нам самим спросить о чём-нибудь, он выстраивал стены и прятался за ними, — Молли хихикает и качает головой, прежде чем откинуть её на спинку подаренного мной кресла.

В груди вспыхивает ярость — меня бесит, что Уизли когда-либо вообще думал, что она может быть с ним.

— Они встречались? — ухитряюсь говорить небрежным тоном. Мои глаза всё ещё яростно устремлены на огонь.

— Ничего серьёзного. Думаю, что, возможно, они пытались после войны — но слишком много всего произошло. Война. Не время для юной любви, — размышляет Молли, поднимая ноги на подставку перед ней.

— Война окончена.

— Ха! — выплёвывает она. — Но сражения ещё не окончены. Поля изменились, враг стал другим, но это ещё не конец. Мы сидим здесь, пытаясь смириться и справиться с последствиями потерь, сражаемся с собственным сознанием, разумом, страхами. Стереотипы и предрассудки всё ещё душат нас. Их нужно разрушать. Посмотри на себя, — указывает в мою сторону. — Посмотри на меня. Посмотри на любого из нас и скажи, что мы до сих пор не боремся.

— Думаю, я слишком устал, чтобы продолжать борьбу, — признаюсь я искренне.

— Я тоже, дорогой. Я тоже.

***

Тук, тук, тук.

Поднимаю глаза и вижу Грейнджер с крафтовым пакетом в руках, из которого торчит французский багет.

— Привет! — пропевает она и проскальзывает мимо меня.

— Эм, привет, Грейнджер. Чем могу быть полезен?

Широко раскрыв глаза, я смотрю, как она подходит к моей кухонной стойке и начинает распаковывать свою сумку с продуктами.

— Я безумно хочу лазанью, — пожимает плечами и открывает мои шкафы, вынимая неиспользуемые миски.

— Ясно. Твоя квартира сгорела?

— Нет.

— Духовка сломана?

— Нееет, — она наклоняет голову, и на её губах появляется улыбка, когда она открывает упаковку тёртого пармезана.

— Ты ужасно соскучилась по мне?

— Н… — она замолкает и, наконец, встречается со мной взглядом. — Может быть, — уступает она с застенчивой улыбкой. — Но, вообще-то, лазанью на одного приготовить невозможно, так что ты тоже будешь её есть.

Тепло расползается в груди. Я закрываю за ней дверь и подхожу на кухню.

— Уизли занят? — съёживаюсь, даже когда говорю это — сквозит ревностью и не добавляет мне очков.

— Кто, Рон? — морщит лоб.

— Да, разве вы не встречаетесь?

Что, чёрт возьми, я говорю? Я знаю, что они не встречаются. Я это знаю. И всё же слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить.

Она медленно поворачивается ко мне, и в её шоколадных глазах появляется замешательство:

— Хм, нет? Разве я давала повод думать, что мы встречаемся?

Наши глаза встречаются. Момент очень важный и интимный. Я быстро отвожу глаза, не в силах больше выдержать её пристальный взгляд.

— Просто сплетни, — пожимаю я плечами, пока пальцы перебирают ингредиенты на стойке.

— Ааа, — слышу, как она улыбается. — Сплетни.

— Сплетни, — повторяю, натянуто кивая.

— Ну, пока не появились новые сплетни, поставлю все точки над «i» — я ни с кем не встречаюсь.

Я оглядываюсь и вижу, как её щёки розовеют. Быстро возвращаю свой взгляд к яйцам, ухмыляясь.

Она резко откашливается и достаёт из сумки старую пожелтевшую бумажку. Края загнуты, а слова на ней заляпаны красным соусом. Грейнджер кладёт её на прилавок между нами, и мои глаза начинают поочерёдно отмечать ингредиенты, указанные в инструкции — прямо как рецепт зелья.

— Так ты готовишь мне лазанью, просто потому что не можешь съесть весь противень самостоятельно? — фыркаю я.

Она пристально смотрит на меня, а потом, к моему удивлению, показывает язык и морщит нос.

— Просто заткнись и обжарь фарш.

— Есть, мэм, — отдаю честь и протягиваю руку за пакетом завёрнутого мяса, который она принесла. Моя грудь касается её, и локоны щекочут мою щёку. Гермиона напрягается, её глаза бегло пробегают по моему лицу, прежде чем остановиться на губах.

Если бы я наклонил голову всего на несколько дюймов, то смог бы поймать её губы своими. Я мог бы обхватить руками её тонкую талию. Я мог бы показать ей всё то, о чём до ужаса не способен говорить.

Это неважно.

Но я знаю, что это ложь — это как раз самое важное. Но я не уверен, что готов к этому.

Один из нас прерывает этот долгий интимный момент, и мы продолжаем двигаться, как будто ничего не произошло. Но молчим. Тёртый сыр, взбитые яйца, шипящие говядина и соус, смешанные в сотейнике — говорят, а мы молчим.

Она с благоговением изучает листок. Я явно чего-то не понимаю — в конце концов, это всего лишь тесто с мясом. И когда она вытаскивает мягкий продолговатый пласт теста из кастрюли, я вижу, как дрожит её челюсть.

Я глубоко вздыхаю:

— В чём дело, Грейнджер?

— А?

— Почему тесто заставляет тебя плакать? — поддразниваю я, как обычно. Лучший мужчина с искренней заботой спросил бы, смотрел в глаза и слушал. Я не тот человек. Я даже не представляю, как перестать язвить.

Она намазывает первый слой соуса и кладёт на него слой теста.

— Это рецепт моей мамы.

Мамы. Её родители. Грейнджер говорила о них раньше — об их значении для неё — но я не могу вспомнить, что именно. Скорее всего, я был под кайфом, и это ужасно, потому что это, вероятно, то, что я должен помнить.

—А-а, — отвечаю кивком, не зная, что последует дальше.

— Прежде чем изменить их память, я взяла из дома всего несколько вещей: фотоальбом, любимую книгу отца, духи матери. И вот это, — она кивает на рецепт.

Я сглатываю. Пальцы тянутся к ней в попытке поддержать, но я останавливаю их прежде, чем они касаются её кожи.

— И ты… ты готовишь это, когда скучаешь по ним?

— Такая была идея, — она добавляет сырную смесь и ещё один лист теста. — Я всегда помогала маме готовить лазанью. С детства. Я думала, что если буду готовить снова, то вспомню её. Но я ещё не пробовала, — она поворачивается ко мне, в глазах стоят слёзы. — Не могла.